Свен Хассель - Блицфриз

• Название: Блицфриз
• Автор: Свен Хассель
• Издательство: Вече
• Жанр: О войне
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9533-4446-3

Лето—осень 1941 года. Непобедимая немецкая армия стремительно продвигается по территории Советского Союза, сокрушая и перемалывая боевые соединения Красной Армии. Вот уже до Москвы рукой подать, и в скорейшую победу верят все… кроме бывалых вояк-штрафников — Свена и его боевых товарищей. Они уже видят, чем обернется для Германии блицкриг; они уже начали читать страшную судьбу Третьего рейха по следам немецкой крови на русском снегу…

---

Слышавшие выстрелы соседи испуганно стоят у приоткрытых дверей. Их грубо заталкивают внутрь офицеры СС из охраны Гитлера.

Штудиенрату[115] Блюме, который укоряет их, безжалостно стреляют в переносицу на глазах жены и трех внучек. Жена отказывается отойти от двери, и ей разбивают лицо рукояткой пистолета.

— Это уже пятнадцатый день, — говорит Старик обер-лейтенанту Мозеру. — Если в ближайшее время не нагоним своих, нам конец. Больше половины роты страдает от обморожений. У большинства из них гангрена. Двадцать три человека ранены. Четверо не переживут этой ночи.

— Знаю, — угрюмо кивает Мозер. — Я и сам долго не протяну. Но если нас схватят здесь, за линией фронта, то расстреляют на месте. Мы должны нагнать наших!

— Если сможем, — отвечает Старик. — Скоро нельзя будет заставить людей идти даже ударами прикладов.

— Сущий ад, — бормочет Мозер и кутается в шинель.

Порта толкает меня.

Усталый, окоченевший от холода, приподнимаюсь на локте, дабы выяснить, что ему нужно. Я как раз удобно устраивался в сугробе рядом с Барселоной.

Порта протягивает мне черную, мерзлую картофелину и твердую, как камень, сардинку. Я пытаюсь благодарно улыбнуться, но эта попытка вызывает мучительный вскрик. Нельзя улыбаться смерзшимися губами.

Я осторожно кладу сардинку на язык, и она медленно оттаивает. Вкус чудесный. Небольшой кусочек еды можно растянуть надолго, если знаешь, как, и в России быстро этому учишься. Картофелину кладу в карман. На потом.

— Где, черт побери, эта линия фронта? — спрашивает Легионер. — Она уже не может быть далеко.

— Данные, которые сообщил Старик, скоро устареют, — громко говорит Малыш, отламывая от бороды куски льда. У него тоже обморожены ступни. Последние три дня он не чувствует пальцев ног, когда шевелит ими. Так начинается гангрена, которая жутким образом съедает тебя изнутри.

Многие боятся снять сапоги и заняться обмороженными ступнями. Мясо может сняться вместе с сапогом. Многие из нас уже прощаются со ступнями, если не будет скорейшего лечения.

— Эй ты, мясник, — кричит Малыш Тафелю. — Можешь отрезать задние лапы, не убив человека?

— Конечно, — беззаботно отвечает санитар. — Только как ты будешь ходить без ступней?

— Пожалуй, ты прав, — покорно говорит Малыш. — Только они очень уж воняют. Аж тошнит.

— Я остаюсь здесь, — неожиданно говорит связист-фельдфебель.

— Спятил? — кричит Старик.

— Рехнулся? — говорит Легионер. — Сдаваться сейчас — безумие.

— Не вешай нос, — слышится из норы в снегу от Штеге. — Завтра вечером будем у своих. Тебя отправят в госпиталь. Чистые белые простыни, еда по распорядку и тепло!

— Нет, — гневно рычит фельдфебель. — С меня хватит. Надоела ложь, которой нас пичкают. Я остаюсь здесь. Без меня вы пойдете быстрее. Если останусь жив, буду калекой, а для меня это не жизнь.

— Оставаться будут только мертвые, — твердо говорит обер-лейтенант Мозер. — Пока дышишь, идешь с нами.

— А потом что? — с усмешкой спрашивает фельдфебель-связист.

— Зависит от врачей, — лаконично отвечает командир роты.

В течение следующих суток мы способны идти только короткими переходами. В конце концов вынуждены устроить привал. Позади в снегу оставлено восемь трупов. Во время привала фельдфебель Лоев вонзает себе в живот штык. Короткий, булькающий вскрик, и он мертв.

Штеге температурит и кричит в бреду. Бинт вокруг его головы превратился в полосу кровавого льда. Мы закутываем его в две русские шинели, но он все равно дрожит от стужи.

— Воды, — просит он слабым голосом.

Старик кладет ему немного снега между растрескавшихся губ. Штеге жадно глотает его.

— Думаете, дотащим его? — обеспокоенно спрашивает Барселона и кладет ему в рот мерзлый кусочек хлеба.

— Naturellement[116], — резко отвечает Легионер.

— Слушайте меня, — кричит Мозер, вставая. — Вы должны взять себя в руки! Если останемся здесь еще на какое-то время, то замерзнем до смерти. Поднимайтесь, пошли! Взять оружие и следуйте за мной! Марш! Раз-два, раз-два!

Мы с величайшим трудом поднимаемся на ноги. Лес, кажется, кружится вокруг нас каруселью. Малыш глупо улыбается.

— Auf der Reeperbahn nachts um halb eins…[117] — бессмысленно напевает он. Потом злобно шепчет: — Мне бы только вернуться, оставить треклятому быку Отто память о Малыше.

— Кажется, вы с инспектором Нассом жить друг без друга не можете, — замечает Легионер.

— Скучновато было б на Реепербане, если б Отто не приезжал то и дело, не расшевеливал нас, — говорит Малыш. — Видел бы ты шухер, когда в Санкт-Паули произошло убийство. Участок на Давидвахтштрассе освещен, как рождественская елка. Все в сборе, и Отто носится как угорелый. Ему почти всегда приходилось сдаваться и просить больших шишек на Штадтхаусбрюке[118] о помощи, а когда произошло это, все мы, ловкие ребята, тут же дали деру, пока дело каким-то образом не было закрыто. Отто всегда начинает с угроз известным преступникам с Реепербана.

— Теперь ваша песенка спета, — орет он вместо приветствия и плюет в окно. — На сей раз сложите головы в Фульсбюттеле!

Когда ему приходится отпускать нас, он всегда приходит в глубокую депрессию и грозится подать в отставку. Только это просто треп. Без участка на Давидвахтштрассе Отто тут же откинул бы копыта.

Старик с Мозером помогают фельдфебелю-связисту встать на ноги и подают ему тяжелые жерди, которыми он пользуется, как костылями.

— Пошли, приятель, — говорит Старик, сплюнув в снег табачную жвачку.

Фельдфебель кивает и ковыляет рядом со Стариком, слегка прислоняясь к его плечу.

Постепенно рота приходит в движение. Мозер идет впереди, держа автомат наготове.

Почти ежеминутно кто-то валится, как мертвый, лицом в снег. Мы поднимаем упавшего, браним его, колотим, пока он не приходит в себя настолько, чтобы плестись дальше. Однако некоторые падают уже мертвыми.

Под вечер невысокий толстый обер-ефрейтор, пехотинец, сходит с ума. Он один остался в живых из группы, которая присоединилась к нам несколько дней назад. Не дает нам спать своими шутками и анекдотами. Потом вдруг молниеносно бросается в кусты и открывает по нам автоматный огонь. Рота рассыпается и залегает.

— Выходите, дьявольское отродье, — кричит этот маленький толстый солдат и палит изо всех сил.

Двое саперов заходят сзади и вырывают у него оружие, но он хватает русский ППШ и со всех ног бежит в лес. Голос беглеца слышится все слабее, слабее, пока лес не поглощает его окончательно.

Идти за ним бессмысленно. Это было бы пустой тратой драгоценных сил.

— Рота, за мной! Марш! — хрипло командует обер-лейтенант Мозер. Мы идем еще два часа. Потом силы оставляют нас совершенно.

— Краткий отдых! — неохотно распоряжается Мозер. — Никому не ложиться! Прислоняйтесь к деревьям! Поддерживайте друг друга. Можно отдыхать стоя. Лошади могут, значит, и вы тоже!

— У них четыре ноги, — возражает Порта, устало приваливаясь к большой ели.

— Если ляжете, через несколько минут будете мертвы, — невозмутимо продолжает Мозер.

Свесив руки, мы прислоняемся к деревьям, прижимаемся друг к другу для поддержки. Смертельная усталость постепенно слабеет, и мы стоя погружаемся в беспокойный сон. Руки и ноги цепенеют от утомления и холода.

Я достаю из кармана кусок мерзлого хлеба, найденный на одном из трупов. Хочу съесть, но решаю сохранить его и вместо этого набиваю рот снегом. Может быть, найти что-то съедобное удастся очень не скоро. Одно лишь сознание, что в кармане есть хлеб, укрепляет силы и уменьшает муки голода. За ночь два человека замерзают стоя насмерть. Мы оставляем их стоящими у деревьев, в том положении, в каком умерли. Две замерзшие карикатуры на человечество. Старик срывает их личные знаки и кладет в карман к остальным.

Не одному из нас приходит мысль, что было бы легче упасть в снег и покончить с этим раз и навсегда. И тогда кончится ад, в который мы брошены именем отечества.

— Пошли, черт побери! — яростно кричит Мозер. — Шевелитесь, ленивые собаки!

И поднимает широконосый ППШ.

— Марш, иначе постреляю на месте! — грозится обер-лейтенант. — Буду стрелять в живот, — добавляет он, видя, что мы не реагируем. Тычет стволом автомата Барселону, которого считает самым слабым звеном в отделении Старика. — Иди, — говорит негромко, но холодно.

— Пошел ты! — отвечает Барселона. — Сам выигрывай свою войну! На меня не рассчитывай!

— Считаю до трех, — рычит Мозер, — потом стреляю!

Барселона равнодушно прислоняется к дереву и принимается чистить ногти кончиком штыка.

— Стреляю! — угрожающе повторяет Мозер, дрожа всем телом от ярости.

— Не посмеешь, — усмехается Барселона. — Я буду ждать здесь Ивана. Устал от гитлеровских марафонов. Если у вас есть разум, герр обер-лейтенант, вы составите мне компанию.