Свен Хассель - Блицфриз

• Название: Блицфриз
• Автор: Свен Хассель
• Издательство: Вече
• Жанр: О войне
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9533-4446-3

Лето—осень 1941 года. Непобедимая немецкая армия стремительно продвигается по территории Советского Союза, сокрушая и перемалывая боевые соединения Красной Армии. Вот уже до Москвы рукой подать, и в скорейшую победу верят все… кроме бывалых вояк-штрафников — Свена и его боевых товарищей. Они уже видят, чем обернется для Германии блицкриг; они уже начали читать страшную судьбу Третьего рейха по следам немецкой крови на русском снегу…

---

— Стреляйте! — возбужденно советует Хайде. — Ликвидируйте этого изменника отечеству.

— Заткнись, коричневая тварь! — кричит Порта и ударом швыряет его в снег.

Рота угрожающе ропщет. Почти все на стороне Барселоны.

— Я забуду все это, если ты немедленно возьмешь оружие и будешь выполнять мои приказания, — товарищеским тоном обещает Мозер.

— Почеши себе задницу, — насмешливо говорит Барселона. — А когда надоест, отправляйся в ставку фюрера и помочись на Адольфа с сердечным приветом от меня.

— Один, — начинает считать Мозер.

— Ты же немецкий герой, — нерешительно выкрикивает Барселона. — Ты не можешь поступить так с безоружным.

— Два, — злобно шипит Мозер и кладет палец на спусковой крючок.

Порта вскидывает автомат. Дуло смотрит прямо на обер-лейтенанта Мозера.

Если Барселона не уступит, через несколько секунд начнется бойня. Нет никакого сомнения, что обер-лейтенант выстрелит, но совершенно определенно сам будет мертв до того, как кончатся патроны в рожке.

— Принял решение, фельдфебель?

— Если тебе это доставляет удовольствие, заводи свою колыбельную, — отвечает равнодушный с виду Барселона.

— Сам напросился, — шипит Мозер и плотно прижимает палец к спусковому крючку.

Раздается выстрел, пуля оставляет аккуратную борозду в меховой шапке обер-лейтенанта.

— Приди, приди, приди, о Смерть, — напевает под нос Легионер, с улыбкой поигрывая ремнем автомата. — Vive la mort!

Барселона без единого слова вскидывает снаряжение на плечо и глуповато улыбается.

Мозер глубоко вздыхает с облегчением. Ставит автомат на предохранитель.

— Пошли! Шире шаг, — кричит он с усилием, отводя взгляд от глаз Барселоны.

Медленно, скрипя ногами по снегу, рота двигается в путь.

Малыш идет, пошатываясь на гниющих ступнях.

— Господи! О Господи! До чего ж больно! Буду рад, когда мне отрежут эти штуки!

— Тогда больше не сможешь бегать, — весело говорит Порта.

— Ну и черт с ним! Я все равно никогда не любил бегать!

— Но и танцевать не сможешь, когда вернешься на Реепербан!

— Этому я так и не научился, — самодовольно отвечает Малыш. — Ногами я всерьез пользовался только для маршировки, а без этого легко могу обойтись. Так что, видишь, ноги мне без особой надобности. Бегать не люблю, танцевать не умею, а маршировку просто ненавижу. Лучше всего для меня будет избавиться от них.

— Думаешь, девочки будут залезать к тебе в постель, когда останешься без копыт? — с сомнением спрашивает Порта.

— Я им наплету такую героическую историю о том, как остался без ног, что они растают от восхищения. В постели ноги не главное.

— Пожалуй, ты не так уж глуп! — думает вслух Порта.

У нас уходит почти два часа на то, чтобы пройти жалкие три километра. Даже у Мозера как будто кончаются силы. Он валится на землю, будто пустой мешок, как и все мы.

Я достаю свой кусок мерзлого хлеба. Все пристально наблюдают за мной. Я смотрю на него, откусываю чуть-чуть и передаю Порте. Хлеб обходит по кругу всю нашу группу. Каждому по кусочку. Может, нужно было съесть его, когда никто не видел? На марше? Сделать этого я бы не смог. Не смог бы после этого оставаться в роте, когда вернемся. Съесть его, когда у них ничего нет, означало бы, что я больше не смогу смотреть им в глаза. Кроме фронтового братства у нас ничего не осталось. От него зависит жизнь.

— Порта, что бы ты сделал, если б война окончилась в эту минуту? — спрашивает Профессор.

— Она не окончится, — категоричным тоном отвечает Порта. — Будет длиться тысячу лет и еще год.

— Ни в коем случае, — возражает Профессор. — Конец войны наступит внезапно. Как происходит железнодорожная катастрофа. Что стал бы ты делать, если б тебе сейчас сказали, что война окончена?

— Сынок, я бы нашел себе покладистую демобилизованную русскую женщину, и она бы у меня решила, что боевые действия начались снова.

— Правда? — удивленно спрашивает Профессор.

— Не думаешь, что это было бы приятно? — усмехается Порта. — Для большинства из нас этого вполне достаточно.

— А ты? — обращается Профессор к Малышу.

— То же самое, что и Порта, — отвечает Малыш, посасывая кусочек льда. — Важнее женщин нет ничего на свете. Будь они с нами на фронте, так по мне пусть бы война сто лет длилась. Возвращаясь к твоему вопросу, я, может быть, немного отдохнул бы перед тем, как отделать какого-нибудь генерала!

— Тебя посадили бы, — говорит Барселона.

— На месяц за нарушение общественного порядка, — оптимистично отвечает Малыш. — Я охотно отсидел бы тридцать суток за удовольствие надавать пинков в пах одному из этих ублюдков с красными петлицами.

— Я бы снял номер-люкс в отеле «Четыре времени года» и умер бы от смеха при виде рож служащих, когда не смог бы оплатить счет, — объявляет Барселона, и лицо его светится при этой мысли.

— Я бы немедленно поступил в военную академию, — решительно говорит Хайде.

— Но туда придется сдавать вступительные экзамены, mon ami, — говорит Легионер.

— Мне нужно туда поступить, и я поступлю! — злобно кричит Хайде. — Отец мой был пьяницей, почти всю жизнь сидел то в одной, то в другой тюрьме. Мать была вынуждена стирать грязное белье чужим людям и мыть полы у богатых. Я поклялся добиться самого высокого чина и потом отомстить этим свиньям!

— Где ты возьмешь деньги, чтобы жить, пока будешь сдавать экзамены? — спрашивает практичный Порта.

— У меня вычитают семьдесят пять процентов жалованья. Вкладывают в облигации военного займа под двадцать процентов. Это ведется с тридцать седьмого года.

— В тридцать седьмом году не было облигаций военного займа, — возражает Порта.

— Да, не было, — говорит Хайде, — но у нас был пятилетний план. Получая жалованье, я откладывал деньги.

Он достает из кармана банковскую книжку, и она идет по кругу. Записи в ней только черными чернилами.

— Надо же! — удивленно восклицает Порта. — Ни одной красной цифры. Если раскрыть мою, то нужно надеть темные очки, чтобы защитить глаза от красного цвета!

— Откуда ты знаешь, что годишься для военной карьеры? — наивно спрашивает Малыш.

— Гожусь, — категорически заявляет Хайде. — Через десять лет, когда вас снова призовут, я буду начальником штаба дивизии.

— Отдавать тебе честь мы не будем, — холодно говорит Малыш.

— И не нужно, — надменно отвечает Хайде.

— То есть ты даже не будешь узнавать нас, когда станешь начальником штаба? — поражается Малыш.

— Не буду иметь такой возможности, — гордо говорит Хайде. — Я буду принадлежать к другому классу. Человеку приходится постоянно сжигать за собой корабли.

— Будешь сжимать губы, как оберст Фогель? — спрашивает Малыш, глядя на Хайде с таким восхищением, словно Юлиус уже служит в генеральном штабе.

— Сжимание губ тут ни при чем, — отвечает Хайде с самодовольным видом. — Это вопрос личной гордости.

— Будешь ходить с моноклем в глазу, как «Задница в сапогах»[119]? — спрашивает Порта.

— Если у меня ослабеет зрение, в чем я сомневаюсь, то буду носить монокль на прусский манер. Я против того, чтобы офицеры носили очки. Они только для конторских служащих.

Проходя по замерзшему болоту, мы встречаемся со взводом пехотинцев со зверского вида обер-фельдфебелем во главе.

— Откуда вы? — удивленно спрашивает Мозер.

— Мы единственные уцелевшие из первого батальона Тридцать седьмого пехотного полка, — грубо отвечает обер-фельдфебель и плюет в снег.

— Что ты себе позволяешь? — резко спрашивает Мозер. — Забыл, как положено докладывать офицеру? Возьми себя в руки, приятель! Перед тобой офицер!

Обер-фельдфебель пристально смотрит на офицера. Его зверское лицо корчится от ярости. Потом молодцевато щелкает каблуками, берется левой рукой за ремень автомата, а правую опускает по шву, как того требует устав.

— Герр обер-лейтенант, — кричит он, как на плацу. — Обер-фельдфебель Клокдорф и девятнадцать человек в других званиях, оставшиеся от первого батальона Тридцать седьмого пехотного полка прибыли за распоряжениями.

— Вот так-то лучше, — улыбается обер-лейтенант. — Мы тоже оставшиеся. Похоже, немецкий вермахт распродает остатки по бросовой цене!

— Ты ожидал чего-то другого? — вполголоса спрашивает Порта. — Любой дурак мог догадаться, чем все это кончится.

Мозер слышит замечание Порты и подходит ближе к обер-фельдфебелю.

— Имеешь какое-то представление о том, что происходит в этом районе?

— Нет, герр обер-лейтенант. Знаю только, что немецкой армии здорово достается!

— То есть ничего не знаешь? — кричит Мозер. — Не читал сообщений вермахта? Это твой долг! Приказы свыше! Значительно свыше!

По нашим рядам прокатывается усталый смех.

Обер-фельдфебель удивленно смотрит на Мозера. Он что, сумасшедший? Чем это может кончиться? Но немецкие солдаты привыкли иметь дело с сумасшедшими. Он делает глубокий вдох и снова щелкает каблуками. Сумасшедшим пруссакам это нравится.