Анатолий Ириновский - Жребий

• Название: Жребий
• Автор: Анатолий Ириновский
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

Что есть Зло, а что есть Добро? Можно ли их поменять местами? Какова причастность на земле к этим явлениям Бога, Сатаны и человека? Как возникло человечество согласно постулатам христианской концепции? Что такое тоталитаризм? Все эти вопросы и составляют содержание романа "Жребий". Почему "Жребий"? Потому, что детям, родившемся накануне войны, выпала вот такая судьба. Произведение имеет подзаголовок: фантасмагороический роман о Боге, Сатане и человеке. Сюжетно в нем идет речь о несостоявшейся сделке между Сатаной и человеком. Сатана предлагает перестроить Вселенную, сделав жизнь человека бессмертной. Но чтобы Вселенную перестроить, нужны усилия всех людей. Сатана нуждается в талантливом помощнике, который бы довел до сознания людей несовершенство существующего мира и суть замышляемого. На самом же деле благие намерения Сатаны являются лишь камуфляжем его страстного желания захватить трон Божий. Параллельно мифологической линии в романе дан реалистический ряд, где захват всемирной власти, аналогичный идеям Сатаны, исповедуют защитники тоталитарной системы. Тоталитаризм в той или иной форме был и остается трагедией многих поколений. Он наднационален и присущ разным формациям. Поэтому тема романа есть, по сути, темой изображения вечной борьбы Добра и Зла. Эта оппозиция, развернутая в рамках отношений между Богом, Сатаной и людьми, оказывается для героев романа судьбоносной. Обе линии — и мифологическая, и реалистическая — естественно переплетаются, и обе несут в себе "и жизнь, и слезы, и любовь". В романе частично использованы принципы построения, характерные для детективного жанра. Он динамичен, диалогичен, легко читается, несмотря на свою философскую подоплеку. Может быть инсценирован. Роман адресован широкому кругу читателей, написан на русском языке с элементами вкраплений просторечий и арго.

---

— Тима, я тебе все объясню. Сева приличный специалист и порядочный человек. Если хочешь знать, если уж на то пошло, он сказал, что ты сумасшедший не более, чем все творческие люди. Это его мнение. И я лично ему верю.

— И поверила в Сатану? Или, по крайней мере, в Бога?

— Нет.

— Зря, чему-то надо верить. Тогда диагноз Севы ошибочен. — Помолчал. — Авантюрист он, не стыдящийся ставить диагноз человеку за несколько часов поверхно-стного наблюдения. А о Гоголе зачем он спровоцировал разговор? Чтобы выяснить мое отношение к его сумасшествию? Гоголь не был сумасшедшим. Он был больным челове-ком, но не на столько, чтобы не понять, что Россия — гроб-страна. Можешь передать ему мое мнение. Ладно, будь! Спасибо тебе за урок. Я сегодня уезжаю. Больше мы не уви-димся. Всех тебе благ и удачи в жизни!

— Тима! Тима! Тима!..

Но трубку уже повесили.

Он торопился к Олегу. Надо было как можно скорее проститься и вырвать из па-мяти эти последние три дня жизни.

У калитки дома его встретила Дуська. Она несколько раз тявкнула, но тут же, уз-нав его, виновато завиляла хвостом и радостно запрыгала вокруг него.

— Дуська! — сказал Нетудыхин. — Дульсинея! — И погладил ее по голове.

Собака взвизгивала и в прыжке старалась лизнуть ему руки.

— Ах, ты дураха! — говорил Тим. — Какая ты дураха!

Нетудыхин вошел в дом и поприветствовался. Мария Васильевна и Олег играли в карты.

— А, Тима, — сказала Мария Васильевна. — Проходи, садись. А мы тут в под-кидного время убиваем.

— Привет! — сказал Олег, не поворачиваясь. — Восемь!

Тим, не зная сесть или нет, неловко топтался у порога.

— Чего ты? — сказал Олег, заметив его нерешительность. — Проходи, — и про-должал играть.

— Ты чем бьешь? — сказала Мария Васильевна.

— Я собственно пришел попрощаться, — сказал Нетудыхин.

— Погоди, сейчас закончим, — сказал Олег. И матери: — Как чем? Шестакой ко-зырной.

— А-а, — сказала Мария Васильевна и отбросила карты в отбой.

До отхода поезда оставалось больше часа. Но сидеть вот так и ждать, пока закон-чится партия дурака, казалось ему невыносимым.

"Еще недавно, — думал он, глядя на Олега и мать, — каждый из них был готов наброситься на другого. А теперь они мирно сидят за столом и играют в карты…"

— Карте место! — крикнул Олег, вырывая карту из рук Марии Васильевны.

— Ты смотри, ты смотри какой! — сказала Мария Васильевна. — А как сам?

— Олег, — сказал Тим, — мне пора уходить.

— Да-да, — сказал Олег, — одну минутку, доиграем.

— Ну чего ты, иди проводи человека, — сказала Мария Васильевна.

— Ишь ты, какая умная! — сказал Олег. — Видит, что проигрывает — и проводи! Сейчас. Давай ходи!

Мария Васильевна стала думать. Думала, думала — сказала:

— Восьмерка.

— Валет.

— А такая?

— Такой валет.

— Где ты их набрал?

— Знаем, где набрал. На "базаре".

Сделали отбой.

— Ходи, — сказала Мария Васильевна.

— Семерка.

— Крестовая?

— Да.

Побила дамой.

— Отбой.

— Моя.

— Вот так, сиди со своей козырной дамой. Короче, сдавайся. Три короля с козыр-ным — приняла? И девяточки на "погоны". Ха-ха-ха!

Олег стал цеплять на плечи Марии Васильевне "погоны".

— Ладно-ладно, — сказала Мария Васильевна. — Доволен, выиграл. Ну, Тима, уезжаешь, значит. Погостил бы еще малость. Завтра Вера приезжает от своих, познако-мился бы. Что это — три дня? Ни туда ни сюда. Конечно, наш город скучный. Но зато у нас спокойно, тихо тебе — совсем, как на курорте.

— Да-да, — сказал Тим.

Он поднялся и как-то неловко стал перемещаться к двери, стараясь показать этим, что время на исходе и пора уже идти. Встала и Мария Васильевна.

— Не обессудь, — сказала она, — что я тебя за чужого приняла. Когда будешь в Рощинске, — заходи. Приму, как сына.

Они стояли уже у порога.

— Идем, — сказал Олег.

— Да, — сказал Тим.

Он пожелал Марии Васильевны всего наилучшего и пожал ей на прощанье руку.

Дуська встретила их во дворе и бросилась к Тиму дурачиться.

— Пошла! — сказал Олег. — А ну пошла! — и пнул собаченку ногой. Поджав хвост, та обиженно заскулила и отбежала в сторону.

Они вышли на улицу.

— Я должен тебе сказать, — заговорил Нетудыхин, — только без обиды, — я не могу спокойно смотреть, как ты живешь, Олег. — Мысль Нетудыхина путалась, он не знал, как это высказать деликатней. — Так жить нельзя. Это не жизнь — скотство это.

— Так только кажется со стороны, — сказал Олег.

— Это так и есть, — сказал Нетудыхин. — Не обманывайся. Посмотри на свою жизнь отстраненно. Ты даже не чувствуешь всего ужаса своего положения. Ты же был другим, другим, Олег! А Дуську зачем ты обижаешь?

— Она подхалимка, сука.

— Это вы ее сделали подхалимкой. У вас с мамашей странные отношения, если не сказать больше… Я так сумбурно говорю, тороплюсь. Сейчас мы расстанемся. Не надо меня дальше провожать. Я крайне неловко чувствую себя, когда меня провожают. Ладно, держи, — Нетудыхин протянул Олегу руку, — дальше я пойду сам. Ты прости меня за нравоучение. Это, наверное, у меня от учительства.

— Да чего там, грешен батюшка…

— Устроишься в Ачинске — напиши матери. А ей сюда черкану, чтобы переслала мне твой адрес. Я хочу знать, как ты там обоснуешься. Ну — пошел. Не обижайся. Быть добру!

Они обнялись и похлопали друг друга по спинам.

Олег смотрел Нетудыхину вслед и видел, как тот торопливо удалялся от него. Крикнул:

— Тимка!

Тот обернулся.

— Ну?

— Неужели это был ты?

— Я, Олег, конечно, я!

— Да.

— Что?

— Нет, ничего. Не верится как-то. Надо было бы на прощанье хоть по стопарю врезать.

— Обойдемся.

— Удачи тебе!

— Тебе тоже!

И они разошлись, не надеясь больше встретиться.

Оставалось взять билет и забрать из камеры портфель. Он вдруг засомневался: а если свободных мест не будет? Но такого быть не может, кто-то же в Рощинске да сойдет с поезда. Ему не хотелось опять насильно прорываться и милостиво кого-то упрашивать.

Вокзал, как и ночью, был практически пуст. Он вошел в зал ожидания и сразу же направился к кассе. К его удивлению, билет он купил безболезненно и даже в плацкарт-ном вагоне.

С кассиршей был предельно вежлив. Так всегда: когда дела шли на лад, он стано-вился изысканно корректным.

Теперь можно было не волноваться. На рассвете он будет дома. Примет ванну и завалится спать. Спать, спать, спать. А потом, на отдохнувшую голову, станет обмозго-вывать свою новую ситуацию.

Он забрал из камеры портфель и направился было на перрон. Но вдруг увидел, как через зал, громко щелкая каблуками, к нему спешила Кока.

— Поезд приходит через двадцать минут, — подходя к нему, сказала она без вся-ких вступлений.

— Да.

— Пойдем на платформу.

Они вышли из зала ожидания.

— Вот, — сказала она, вынимая небольшой пакет из своей сумки, — я принесла… на дорогу. Возьми.

— Что это?

— Бутерброды.

— Зачем?

— Ты же ничего сегодня не ел!

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, Тима.

— В поезде есть вагон-ресторан.

— Может, есть. А может, и нет. Открывай портфель.

Пришлось повиноваться. Когда он портфель открыл, она заметила, среди других вещей, небольшую книжку. Спросила:

— Это твой сборник?

— Да.

— Ты же обещал мне его подарить. — Молчание. — Или ты передумал? Так серь-езные люди не поступают.

— Я тебе подарю последнее свое стихотворение, которое я написал сегодня. По-держи портфель. Оно адресовано именно тебе.

Он достал свою записную книжку и аккуратно вырвал из нее несколько листов.

— Прошу. Подлинный автограф еще живущего поэта…

Она хотела было взглянуть на текст, но он запротестовал.

— Потом, потом посмотришь. Стихи на ходу не читают. Ими надо проникнуться.

Она сложила аккуратно листки и спрятала их в сумку. Он заметил, как у нее под-рагивают от волнения пальцы.

Шли вдоль перрона, молчали. Потом он сказал:

— Я хочу знать, что ты сообщила обо мне Севе.

— Ничего я ему конкретно не сообщила. Я сказала, что у меня вызывают тревогу некоторые твои причуды: твоя патологическая ревность, крайняя раздражительность, разговоры с самим собой…

— Это я-то разговариваю с самим собой?! — возмутился Нетудыхин.

— Не психуй. Во сне разговариваешь, Тима… Ну и так сказала ему, что хотела бы вообще знать его мнение о твоем психическом состоянии. Я, конечно, глупо повела себя. Ты прости меня. Но я не могла поступить иначе.

— Ты убила во мне себя! — сказал он так, словно ударил ее по лицу.

— Прости, Тима! Я такая, какая есть. До сих пор я не могу поверить в твою исто-рию с Сатаной. Это выше моего понимания.