Михаил Прудников - Особое задание

• Название: Особое задание
• Автор: Михаил Прудников
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: О войне
• Год: 1986

 В романе Героя Советского Союза М. С. Прудникова  «Особое задание» рассказывается  о трудной и почетной службе чекистов в годы Великой Отечественной войны.

В книге нарисованы яркие образы разведчиков, подрывников, коммунистов-подпольщиков, правдиво показаны тяжелые будни партизанской жизни.

---

— А что, если попробовать еще раз? Ведь он все-таки наш, русский. Может, осмелеет…

Шерстнев опять помолчал и погладил бороду.

— Рискованно. Согласится, а сам предупредит гестапо. Загубим людей.

— А если не освободим Лещевского, преданного нашему делу человека загубим… Да, может, и еще кого-нибудь удалось бы вызволить.

— Ну конечно, — согласился Тимофей. — Я ведь все понимаю. Дадим знать Корню. Если даст "добро", то попытаемся…

Шерстнев рассказал Алексею городские новости.

И главная из них — пропажа заместителя начальника гестапо Курта Венцеля.

— Представляешь, человек как в воду канул, — весело говорил Тимофей. В гестапо паника! В полиции тоже! Куда он делся, делают вид, что не знают.

Но все-таки слух идет, что он натолкнулся на какую-то засаду и его то ли убили, то ли похитил кто-то из наших. Корень что-то знает, но помалкивает, как всегда.

Заметив на лице Алексея усмешку, Тимофей умолк, затем перевел взгляд на Готвальда. Тот тоже улыбнулся.

— Чего ухмыляетесь? — подозрительно спросил Шерстнев. — А у вас в отряде ничего не слышно об этом?

— Да поговаривают, — как бы нехотя буркнул Алексей и, уже будучи не в состоянии сдержаться, расхохотался.

Осененный догадкой, Тимофей на мгновение оцепенел, а затем вскрикнул:

— Ваших рук дело?

— Да тише ты! — шикнул на него Колос.

Но унять Тимофея было невозможно.

— Ах, скромники! И молчат… А я-то им принес новость… Ну ладно, этого я вам не прощу.

И он долго молчал, сменив гнев на милость, лишь когда ему рассказали все подробности.

— Ну молодцы! Тут уж ничего не скажешь!

5. Накануне рождества

Через неделю связной принес в отряд записку от Шерстнева. В ней говорилось о новом неожиданном обстоятельстве. Оказывается, из Берлина вернулась вместе с комендантом Патценгауэром Софья Львовна. С ее помощью нашли людей, которым и удалось уговорить Василия Ворчука помочь подпольщикам. Тот твердо обещал.

"И, — писал Тимофей, — хотя мы полностью и не уверены в этом человеке, выбора у нас нет, да и времени тоже. На 31 декабря назначена казнь большой группы заключенных. Их должны расстрелять, как всегда, на Доронинском карьере. Узнать, включен ли в список Л., мне не удалось, но это не меняет дела…"

Получив записку, Алексей и Колос стали готовиться к операции. В партизанском отряде Скобцева был старенький трофейный "мерседес". Готвальд починил перебитый пулей бензопровод, машину покрасили и сменили номер. А для солидности на ветровом стекле в углу вывели по трафарету треугольник в треугольнике. Это была, по словам Венцеля, эмблема Блестковской секретной школы: к машинам сотрудников этой школы патрули относились с боязливой почтительностью, и разведчики решили использовать ее знак.

Когда автомобиль был готов, встал вопрос о шофере. Брать с собой Готвальда Алексей опасался: его многие знали в городе. Колос машину водить умел, но недостаточно хорошо для такой ответственной операции.

Сначала Алексей намеревался было сесть за руль сам, но боялся, что за это время утерял квалификацию. Делать было нечего: Алексею пришлось скрепя сердце капитулировать перед настойчивыми просьбами Валентина.

— Мы въедем в город в сумерках, так что никто меня не разглядит, успокаивал Алексея обрадованный Готвальд. — Ну а светить фонариком в кабину абверовцев вряд ли кто решится…

Алексей молчал. На душе у него было тревожно, как обычно, когда он шел на операцию и чувствовал: что-то сделано не так, как нужно. Его, правда, утешала мысль, что Валентин был первоклассным шофером, а это как раз то, что требовалось на случай погони. Одновременно очень беспокоила мысль: Валентина легко могли узнать. Он долго работал и в комендатуре, и на аэродроме. Узнать его могли не только гестаповцы, но и городские жители.

Дня за три до операции Колос, который появлялся в городе только раз, когда приходил от Гельмута к Венцелю, отправился к тюрьме, чтобы на месте ознакомиться с обстановкой, а заодно проверить дорогу, по которой должна будет ехать их машина. Нужно было узнать, где находятся часовые, патрули, контрольные пункты.

Вернувшись, он начертил план местности и маршрут движения.

Машину решили остановить в узком темном переулке, выходившем прямо к тюрьме. Он был плохо освещен, а прохожие избегали этого места. Готвальд хорошо знал план города и не выражал никаких опасений. Он был уверен, что ему удастся возвратиться в отряд самым коротким путем.

Теперь, когда все было продумано, оставалось ждать знака от Ворчука, который и сообщил Шерстневу через друзей Софьи Львовны, что самое подходящее время для операции — сочельник, когда охрана, бесспорно, напьется, а офицеры будут встречать рождественский праздник в казино. Солдаты городского гарнизона и полиция также будут веселиться.

Накануне "мерседес" перегнали в село Грабы за десять километров от города по Витебскому шоссе и спрятали в сарае у одного из жителей, помогавших подпольщикам. В это же село поодиночке перебрались Алексей, Колос и Готвальд. Немецкая одежда для них уже лежала в багажнике "мерседеса".

Алексей надел форму капитана, Геннадий в своем наряде выглядел типичным обер-лейтенантом, а Валентину, как шоферу, досталась солдатская амуниция.

Гранаты и пистолеты подпольщики рассовали по карманам. Запасное оружие лежало и в "мерседесе".

Вечером 24 декабря машина благополучно миновала заставу и выехала на Большую Гражданскую.

Город был затемнен. Медленно падал редкий колючий снежок. По Большой Гражданской, горланя, шли немецкие солдаты. Когда "мерседес" проезжал мимо офицерского ресторана, из которого доносились музыка и пьяные крики, Готвальд повернулся к сидевшему рядом с ним Алексею и шепнул:

— Вот бы куда швырнуть подарочек…

Алексей ничего не ответил.

Показалась серая трехэтажная коробка центральной тюрьмы. Мрачно и как бы недоверчиво выглядывала она из-за высокой каменной стены угрюмыми глазницами окон.

Готвальд свернул в переулок.

Трое в машине молчали. Каждый, видимо, думал об одном и том же: кем окажется Василий Ворчук — патриотом или предателем?

Когда к Василию Ворчуку подошла Софья Львовна и попросила передать записку заключенному Лещевскому, с губ его сорвалось "нет" прежде, чем он успел как следует все обдумать. Ворчук знал, что Ивашева работает в комендатуре, где он ее видел, когда заходил исправлять замки. Слишком свежи были в его памяти колючая проволока концлагеря, спертый, удушливый воздух бараков, мертвенно-серые, с запавшими глазами лица товарищей, короткие очереди в лесу — там расстреливали тех, кто уже не мог передвигаться. Если эта женщина — провокатор, не избежать ему возвращения в один из этих бараков, а могут и сразу прикончить.

Еще в лагере Ворчук решил во что бы то ни стало выжить и вырваться на волю. Он прикинулся робким, исполнительным, безответным. И этому волевому и очень собранному и целеустремленному человеку удалось маской раболепия обмануть лагерное начальство.

Выйдя на свободу, Ворчук контролировал каждое свое слово, каждый свой шаг, боялся случайных знакомств, избегал людей. Но имя заключенного и номер камеры, которые назвала эта красивая, хорошо одетая женщина, запомнились Ворчуку. Он считал Ивашеву продавшейся немцам, тем более что за последнее время с ней произошла разительная перемена. Она заменила ватник и серый платок на изящную одежду, привезенную из Берлина, выглядела самоуверенной и довольной, а между тем Ворчук знал, что немцы расправились с ее дочерью. Чем же могли убийцы приманить несчастную мать? Как она могла забыть о своей потере? Тут было что-то странное и необъяснимое.

Софья Львовна, обращаясь с просьбой к Ворчуку, хорошо понимала, что он может немедленно выдать ее.

Но дни шли… Все было без изменения.

Чтобы убыстрить события, Софья Львовна через коменданта попросила прислать ей водопроводчика — проверить отопление в канцелярии, где она работала.

Как всегда, прислали Ворчука, и Софья Львовна выбрав подходящую минуту, вновь заговорила с ним о Лещевском.

Ворчук, энергично орудуя гаечным ключом, прошептал:

— Помогу.

…Проходя как-то по коридору тюрьмы, Ворчук заглянул в дверной глазок одной камеры. На грязном полу лежал парень в драной, окровавленной одежде.

Хотя лицо избитого трудно было рассмотреть, Ворчук знал, что этому "важному преступнику" — так называло его тюремное начальство — всего лишь двадцать пять лет.

Ворчуку стало стыдно. И на фронте и здесь, в тылу, его однолетки сражаются с фашистами, а он, здоровый и сильный человек, русский рабочий, боится каждого шороха, сидит затаившись и обслуживает врагов своей Родины.

И что-то перевернулось в душе Василия. Исчез страх, на смену ему пришла решимость действовать! Вот почему он совсем иначе отнесся к вторичной просьбе Ивашевой.