Ганс Шерфиг - Ботус Окцитанус, или восьмиглазый скорпион

• Название: Ботус Окцитанус, или восьмиглазый скорпион
• Автор: Ганс Шерфиг
• Издательство: Издательство иностранной литературы
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1956

«Ботус Окцитанус, или восьмиглазый скорпион» [«Bothus Occitanus eller den otteǿjede skorpion» (1953)] — это остросатирический роман о социальной несправедливости, лицемерии общественной морали, бюрократизме и коррумпированности государственной машины. И о среднестатистическом гражданине, который не умеет и не желает ни замечать все эти противоречия, ни критически мыслить, ни протестовать — до тех самых пор, пока ему самому не придется непосредственно столкнуться с произволом властей.

---

— Прошу извинить мне иностранное слово, Балле, но что это за nonsense[9]?

— К сожалению, не nonsense. Об этом написано во всех утренних газетах, и дети, конечно, также их читали. Вот чем и объясняется их веселость в тот момент, когда господин директор стал говорить о бесцеремонной езде на велосипеде в нарушение существующих правил. Я ни в коей мере не собираюсь защищать мальчиков — их несдержанность, разумеется, непростительна, но она вполне понятна для того, кто знает детскую психологию. Не угодно ли взглянуть сюда? — предложил Балле, протягивая директору консервативную газету.

— Подождите минутку, лектор Балле. Для подобного разговора коридор — место мало подходящее. Будьте добры последовать за мной в кабинет, там мы спокойно прочтем, что тут написано. А ваш класс пусть немного подождет. Если за время вашего отсутствия там возникнет беспорядок, то пришлите зачинщиков ко мне. Их здесь примерно накажут!

Лишь после того, как дверь была плотно затворена, директор медленно развернул газету. Лектор Балле дрожащим пальцем указал ему на жирный заголовок:

«Учитель, ехавший на велосипеде, напал на полицию. Покусал полицейских, когда они хотели его задержать».

— Боже всемогущий! — воскликнул директор. — Что такое?

— А здесь написано еще кое-что похуже! Взгляните! — И Балле протянул радикальную газету «Дагбладет» и социал-демократическую.

«Педагог нападает».

«Тумаки на долю ПО» — огромными буквами было напечатано в «Дагбладет».

— Что это за язык? Где же глагол? — недоумевал директор.

— Глагол подразумевается, — объяснил лектор Балле. — Это просто американский стиль, который у нас привился.

— На долю ПО? Но что же такое ПО? — простонал директор.

— В данном случае речь идет о полиции, — ответил Балле. — В другом контексте это могло бы означать подагру или почтамт.

— О боже мой! — мог только вымолвить огорченный директор и стал читать дальше:

«Новые серьезные обвинения против буйного лектора.

Когда задержанный лектор Аксель Карелиус предстанет в понедельник утром перед следственными органами, они, очевидно, потребуют для него тюремного заключения.

Как нам удалось выяснить, выдвигаемые против него обвинения не ограничиваются обвинениями только в насильственных действиях и нападении на полицейских. Полиция отнюдь не скрывает, что у нее имеется целый ряд других, весьма серьезных обвинений против Карелиуса, который, по всей вероятности, является гораздо более опасным человеком, чем это может показаться с первого взгляда; по-видимому, благодаря почтенной профессии и культурным манерам ему удавалось в течение многих лет скрывать свое истинное лицо. Создается впечатление, что здесь мы имеем дело с типичным доктором Джеком и мистером Хай[10]. Теперь окончательно установлено, что Карелиус вовсе не виновен в краже велосипеда, как это вначале предполагалось, поскольку взятый им велосипед действительно принадлежит его супруге, хотя объяснить непонятное пристрастие школьного учителя к дамскому велосипеду довольно трудно. В данном случае вполне вероятно предположить, что лектор Карелиус страдает половыми извращениями».

«Орудие убийства, кофейные талоны и шведкроны.

Мрачное отчаяние лектора Карелиуса после ареста становится теперь более понятным, поскольку нам сообщили, что в его карманах были обнаружены различные предметы, которые вряд ли так уж необходимы учителю истории. К чему нужна, например, свинцовая гиря на шнурке (!), или стальной колющий и режущий инструмент, или револьвер, который, казалось бы, никуда не годится, однако легко может ввести в заблуждение и сойти за настоящий. Кроме того, найдено несколько талонов на кофе, деньги в шведских кронах, а также некоторые документы, о характере которых полиция пока не желает высказываться, но в которых, как нам дали понять, затронуты чрезвычайно интересные вопросы, вполне возможно связанные с сенсационным „делом о Скорпионе“».

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

— А вы знаете, Балле, в чем заключается это дело? — спросил директор.

— Это огромное уголовное дело, о котором каждый день пишут в газетах. Вероятно, господин директор кое-что читал о нем!

— Откровенно говоря, я, кажется, ровно ничего не слыхал об этом деле, — признался Тимиан. — Я почти совсем не читаю газет, мне непонятен их язык, да и орфография у них какая-то странная. А вы думаете, другие разбираются в ней?

— Несомненно.

— Удивляюсь. Ну вот посмотрите, тут написано:

«Пожар на колфабрике возник из-за элпроводов». Что такое колфабрика?

— Это слово должно обозначать фабрику, на которой делают колбасу, — разъяснил Балле.

— А элпровода?

— «Эл», — по-видимому, сокращение от слова «электричество».

— Ага… Ну, а «дело о Скорпионе»? Что там такое?

— Как будто бы удалось напасть на след крупной преступной организации, нечто вроде организации американских гангстеров; она в течение нескольких лет занимается торговлей на так называемой черной бирже, кражей продовольственных карточек, контрабандой и тому подобными вещами. По-видимому, весьма крупное дело, которое привлекло к себе всеобщее внимание.

— Но при чем же тут скорпионы?

— Есть предположение, что у банды имеется некий таинственный главарь, носящий кличку «Скорпион», потому что он, подобно скорпиону, сидит в центре огромной паутины и держит в своих руках все нити.

— Как, разве скорпион сидит в паутине? — спросил директор. — Весьма удивлен; откровенно говоря, я раньше не знал этого. Должен, однако, признаться вам: за исключением того, что я усвоил в свое время при чтении труда Аристотеля «Peri Zoon Historiae», мои познания в естественной истории весьма скудны. Но как можно предположить, что лектор Карелиус имеет какую-то связь с этими «скорпионами»?

— Я сам не понимаю.

— А зачем ему понадобилось в воскресенье с утра брать с собой, как это пишут газеты, весьма странное оружие?

— Совершенно непонятно.

— И как это получилось, что Карелиус, которого ни в коем случае нельзя назвать хотя бы вспыльчивым человеком, будто бы бил полицейских и даже лягался, как здесь написано.

— Да, и кусался тоже.

— Вот как, еще и кусался? Ну чем вы можете объяснить все это, Балле?

— Трудно найти тут какое-нибудь объяснение. Все это кажется мне скверным сном.

— Весьма прискорбно, но это происшествие может плохо повлиять на дисциплину в нашей школе, — признался директор. — Как бы то ни было, лектор Карелиус, по правде говоря, показал нам дурной пример, очень дурной пример!

— Но мы еще не знаем, какими мотивами руководствовался Карелиус, — заметил Балле.

— Я совершенно не могу представить себе, какие мотивы могли дать право лектору нашей школы кусать на улице полицейских!

— Мы не должны забывать о том, что пресса могла несколько перестараться.

— Разумеется! — согласился директор. — Я отнюдь не жду уважения к правде со стороны этих писак, которые применяют в своих статьях такую нелепую орфографию и строят фразы без глаголов. Если даже потом будет документально доказана неточность всех этих беспомощных и жалких репортажей, все равно нельзя уничтожить вред, причиненный этой историей. Мы будем лишены возможности принять эффективные меры, чтобы запретить ученикам читать газеты после окончания занятий в школе. Какие бы извинения лектор Карелиус ни захотел принести, первое неблагоприятное впечатление от его поступка сгладить не удастся.

Директор Тимиан поднялся со стула. Сразу стало заметно, что переживания последних двадцати минут состарили его. Тяжелым шагом он направился к шкафу, открыл его и, нимало не смущаясь присутствием Балле, вынул бутылку портвейна и налил стакан. Медленно выпив вино, он вздохнул.

«Я не люблю портвейна, — не отрывая глаз от директора, думал Балле. — У меня нет пристрастия к этому вульгарному напитку, да еще с утра. Но все же простая вежливость могла бы ему подсказать, что некрасиво накачивать себя портвейном в моем присутствии и не предложить мне даже стаканчика! Да, вот он каков!»

Директор еще раз налил себе портвейну, залпом выпил его, облизал губы и снова вздохнул. Скромная бутылочка портвейна в скромном стенном шкафу, где хранились школьные протоколы, была единственной слабостью директора и неизменным источником бодрости, вследствие чего его дыхание постоянно имело сладковатый запах; это прекрасно знали ученики, которых директор вызывал, чтобы сделать внушение. Бутылка портвейна была его тайной, и лишь необычайное душевное волнение могло заставить Тимиана извлечь ее из шкафа в присутствии учителя. Тщательно закупорив бутылку, директор поставил ее вместе со стаканом снова в шкаф, на полку между кипами страшных черных бумаг — протоколов экзаменов и отметок по четвертям учебного года. Затем директор Тимиан, воздев свои костлявые руки, с горечью воскликнул: