Иэн Макюэн - Черные собаки

• Название: Черные собаки
• Автор: Иэн Макюэн
• Издательство: Россмэн-Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-353-03053-9

Когда-то они были молоды, полны грандиозных идей, и смысл жизни был виден в очищении человечества от скверны в огне революции… Но зло неуязвимо, если пребывает в надежном прибежище — в человеческом сознании, в душе. И сумма несчастий не уменьшится, пока оно обитает там. Без революции во внутреннем мире, сколь угодно долгой, все гигантские планы не имеют никакого смысла. Автор романа предоставляет героине понять это тогда, когда ее вселенная сузилась до стен палаты дома для престарелых.

---

Мэр допил вино двумя большими глотками и налил себе еще.

— Потом мы выяснили, для чего на самом деле предназначены эти собаки или по крайней мере одна из них.

— Эктор… — упреждающим тоном сказала мадам Орьяк, — только не это…

— Но сперва, — сказал мэр, — я должен вам кое-что рассказать о Даниэль Бертран…

— Эктор, — сказала мадам Орьяк. — Юная леди не желает слушать эту историю.

Но какой бы там властью она ни обладала над мэром, вино лишило ее этой власти.

— Я бы не сказал, — заявил тот, — что мадам Бертран очень нравилась здешним людям.

— Спасибо тебе и твоим дружкам, — тихо добавила мадам Орьяк.

— Она приехала вскоре после того, как началась война, и поселилась в маленьком доме на краю деревни, который она унаследовала от тетки. Она сказала, что мужа ее убили под Лиллем в сороковом году. Может, это и правда, а может, и нет.

Мадам Орьяк покачала головой. Она откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.

— Были у нас кое-какие подозрения на ее счет. Может быть, мы и ошибались…

Последнюю фразу мэр явно адресовал мадам Орьяк, но та на него даже не взглянула. Ее неодобрение приняло форму яростного молчания.

— Но на войне оно ведь всегда так, — продолжал он, вычертив рукой в воздухе какую-то замысловатую фигуру, видимо означавшую, что нечто в таком роде и сказала бы мадам Орьяк, если бы ей дали слово. — Приезжает к нам чужой человек, женщина, и никто даже понятия не имеет, откуда у нее деньги, и никто не припомнит, чтобы старая мадам Бертран когда-нибудь вообще упоминала о том, что у нее есть племянница, а сама еще такая надменная и сидит целыми днями на кухне, обложившись книжками. Естественно, у нас начались на ее счет всякие подозрения. Не любили мы ее, и все тут. А все это я рассказываю только потому, что хочу, чтобы вы поняли, мадам, — это уже в сторону Джун, — что, несмотря на все, что я вам тут сейчас наговорил, события сорок четвертого года меня привели просто в ужас. И мне было очень, очень жаль…

Мадам Орьяк фыркнула:

— Ему жаль!

В этот момент появилась Моник с большой глиняной cassole,[38] и вполне естественным образом примерно на четверть часа все внимание переключилось на cassoulet,[39] сопровождаемый время от времени одобрительными восклицаниями ото всех присутствующих, а мадам Орьяк, весьма польщенная, взялась рассказывать историю о том, как она открыла для себя самый главный ингредиент этого блюда, пресервированную гусятину.

Когда все наелись, мэр закончил свой рассказ:

— Нас вот за этим самым столиком сидело человека три или четыре, вечером, после работы, и вдруг видим — бежит по улице в нашу сторону мадам Бертран. Вид у нее был — просто жуть. Одежда вся порвана, из носу течет кровь, а на лбу ссадина. И еще она кричала, то есть говорила, но очень неразборчиво, и бежит прямо сюда, вот по этой лестнице и в дом, ищет мадам…

Мадам Орьяк сказала очень быстро:

— Ее изнасиловали в гестапо. Извините, мадам. — И она положила руку на руку Джун.

— Мы все именно так и подумали, — сказал мэр.

— И правильно подумали, — решительно произнесла мадам Орьяк.

— Но потом-то выяснилось совсем другое. Пьер и Анри Сови…

— Пьянчуги!

— Они видели, как было дело. Извините меня, мадам, — в сторону Джун, — но они привязали Даниэль Бертран к стулу…

Мадам Орьяк с силой ударила рукой по столу:

— Эктор, я тебе по-хорошему говорю. Я не позволю, чтобы эту историю рассказывали при…

Но Эктор обращался уже только к Бернарду:

— Это не гестаповцы ее изнасиловали. Они для этого использовали…

Мадам Орьяк вскочила на ноги:

— Ты немедленно выйдешь из-за моего стола, и больше не есть тебе в этом доме и не пить!

Эктор замялся, потом пожал плечами и уже успел наполовину встать со стула, когда Джун спросила:

— Что они использовали? Что вы имеете в виду, мсье?

Мэр, которому так не терпелось поведать эту историю, услышав прямой вопрос, пришел в замешательство.

— Необходимо принять во внимание, мадам… Братья Сови видели это собственными глазами, через окно… А потом до нас доходили слухи, что подобное происходило во время допросов и в Лионе, и в Париже. Если по правде, то животное можно так натаскать…

И тут наконец мадам Орьяк взорвалась:

— По правде, говоришь? Поскольку я тут единственный человек, единственный на всю деревню, кто знал Даниэль, я скажу тебе, как оно будет по правде!

Она выпрямилась во весь рост, вся дрожа от еле сдерживаемой ярости. Позже Бернард вспомнил, как подумал в тот момент: не поверить этой женщине нельзя. Мэр по-прежнему стоял в полуприседе, отчего вид у него сделался совершенно раболепный.

— Правда в том, что братья Сови — это парочка алкашей, а ты и твои приятели терпеть не могли Даниэль Бертран, потому что она была красивая, и жила одна, и не считала, что обязана что-то такое вам или кому бы то ни было объяснять. А когда весь этот кошмар с ней приключился, вы что, помогли ей, защитили от гестапо? Ничуть не бывало, вы приняли их сторону. Ей и так было плохо, а вы еще эту историю придумали, поганую эту историю. Вы все… с какой готовностью вы поверили двум этим пьяницам! Столько удовольствия вам эта история доставила! Еще бы, такое унижение для Даниэль! Вы же потом только об этом и говорили. Так и выжили бедную женщину из деревни. А она-то стоила побольше, чем вы все, вместе взятые, и позор вам всем, а тебе пуще прочих, Эктор, с твоим-то положением. И вот что я тебе теперь скажу. Я не желаю, чтобы впредь об этой мерзкой истории даже речь заходила. Ты понял меня? Никогда!

Мадам Орьяк села. Мэр, поскольку в спор с ней вступать он не стал, видимо, решил, что заслужил право последовать ее примеру. В наступившей тишине стало слышно, как Моник моет на кухне посуду.

Джун откашлялась.

— И собаки, которых я видела сегодня утром?..

Голос у мэра был тише некуда.

— Те самые, мадам. Из гестапо. Видите ли, потом все так быстро переменилось. Союзники высадились в Нормандии. Когда они начали наступать, немцы стали выводить отсюда войска на север, к линии фронта. Та группа, которая была здесь, не делала ничего, кроме запугивания местных, так что их отправили в числе первых. А собаки остались здесь и одичали. Нам казалось, они сами сдохнут, но они приноровились таскать овец. Два года уже нет с ними сладу. Но вы не беспокойтесь, мадам. Сегодня к вечеру этих двух наверняка пристрелят.

И, в полной мере восстановив чувство самоуважения сим рыцарственным обещанием, мэр снова выпил до дна, налил себе еще и поднял стакан:

— За мир!

Но быстрые взгляды в сторону мадам Орьяк показали, что сидит она, по-прежнему скрестив руки на груди, и потому тост мэра принят был довольно сдержанно.

После коньяка, вина и сытного обеда мэру так и не удалось в тот вечер составить из местных жителей поисковый отряд и отправить его в долину. И к следующему утру тоже ничего в этом смысле не изменилось. Бернарда это раздражало. Он по-прежнему был настроен на поход, ему хотелось пройти по тем местам, которые видел, стоя у дольмена де-ля-Прюнаред. Сразу после завтрака он вознамерился отправиться к мэру. Но Джун была даже рада вынужденному безделью. Ей было о чем подумать, и утомительные переходы на своих двоих не казались ей особо привлекательными. Домой ее теперь тянуло еще сильнее, чем прежде. И теперь у нее для этого было прекрасное основание. Она постаралась объяснить Бернарду, что, даже если она увидит обеих собак мертвыми у собственных ног, желания идти в Наваселль у нее от этого не прибавится. И мадам Орьяк, которая за завтраком лично обслуживала их столик, тоже прекрасно ее поняла. Она рассказала им о тропинке, «doux et beau»,[40] которая ведет в южном направлении к Ла Вакери, потом взбирается на холм и уже оттуда спускается с Косс к деревне под названием Ле Сальс. А еще примерно в километре оттуда находится Сан-Прива, где живут ее двоюродные сестры, которые с превеликим удовольствием и за минимальную плату устроят их на ночь. А потом за день они не торопясь дойдут до Лодева. Проще некуда! Она нарисовала план местности, записала имена и адреса своих кузин, наполнила водой фляги, дала каждому на дорогу по персику и даже проводила их до этой самой тропинки, прежде чем расцеловать их в обе щеки — в те времена для англичан обычай более чем экзотический, — а Джун еще и крепко обняла на прощанье.

Косс де Ларзак между Сан-Морис и Ла Вакери — местность и в самом деле более приятная, чем кустарниковая пустошь дальше к западу. Я сам не раз и не два ходил по ней. Может быть, просто потому, что хутора стоят здесь значительно ближе друг к другу и их облагораживающее воздействие на окружающий пейзаж сказывается в полной мере. Возможно, дело в издревле идущем влиянии полье, доисторического речного русла, идущего под прямым углом к Горж. Узкая тропинка, почти тоннель, проложенная в зарослях шиповника, проходит мимо росяного пруда[41] на лужайке, разбитой одной эксцентрической дамой как пастбище для старых и не пригодных к работе ослов. Где-то неподалеку молодые супруги легли, отыскав тенистый уголок, и тихо — ибо кто знает, кому взбредет в голову пройти по тропинке, — возобновили сладостное и бесшабашное единение двухнощной давности.