Деррида Жак - О почтовой открытке от Сократа до Фрейда и не только

• Название: О почтовой открытке от Сократа до Фрейда и не только
• Автор: Деррида Жак
• Издательство: СОВРЕМЕННЫЙ ЛИТЕРАТОР
• Жанр: Философия
• Год: 1999
• ISBN: 985-456-147-Х

Наиболее интересной и объемной работой французского философа Жака Дерриды (р. 15.7.1930), является предлагаемое вашему вниманию произведение «О почтовой открытке от Сократа до Фрейда и не только».

---

Пока будем довольствоваться этими признаками. Чтобы проникнуться тем, что, конечно же, потребовалось бы развернуть гигантскую работу по восстановлению указанных пробелов, но прежде всего, чтобы заострить внимание на глубинной структуре феномена такой избирательности. Сущность, в которой Фрейд оперирует фрагментарными опущениями, никогда не была заполненным телом, чье цельное воссоздание нам будто бы обещано. Пересказы «миметико-диегетических» повествований, предваряемых мимически выраженной просьбой «diegese» («от тебя-то я и жду такого рассказа…»), в ответ на которую следуют «Logoi» (речения). Но ведь такие «Logoi» представляют собой элемент постановки; что прежде всего бросается в глаза из таких вот речений, так это обилие в них пробелов, если и не точное их количество, поскольку установить это доподлинно не представляется возможным, ведь всего не упомнишь. Даже прежде чем цитировать первую речь о любви, речь Федры, обнаруживаются пропуски и пробелы в памяти, но при этом подчеркивается: основной смысл сохранен. Конечно, Фрейд тоже сохранит «основной смысл». Из того, что было сказано каждым, Аристодем помнил не все (pute рапи o Aristodemos ememneto). А я, Аполлодор, не запомнил всего, что мне сказал Аристодем (out'au ego a ekeinos elege panta,a de malista), но запомнил самое главное — кто бы в этом усомнился? — и так далее вплоть до Фрейда и по сей день. Каждый становится почтальоном рассказа, который он передает, сохраняя «основной смысл»: подчеркнутый, вырезанный, переведенный, прокомментированный, изданный, преподаваемый, помещенный в намеченную перспективу. И еще в рассказе иногда отмечается, что пробелы в нем составляют отрывок дополнительной истории. И это дополнение может вклиниваться в другой — больший или меньший пропуск. Больший или меньший потому, что мы здесь рассматриваем логику, которая делает возможным внесение самого большого в самое маленькое, что нарушает порядок всех границ и не позволяет упорядочить тела.

Что, собственно, и происходит — тела не расположены в определенном порядке, — и если речь Аристофана изымается из обширного с пропусками тела Пира, то оказывается, что он только что ответил в данной постановке на просьбу рассказать о том, что опущено, и о пробеле в памяти: дескать, если я чего и опустил или не раскрыл, так твоя забота, Аристофан, внести недостающее и восполнить пробел (188 с.). А что расскажет Аристофан, чтобы восполнить пробел? Историю с пробелами и восполнением источника любви, сексуального различия и изменчивости в отношении к объекту. И так далее.

Итак, Фрейд опускает сцену из текста, а также погружение в пучину неполных воспоминаний с пробелами. Во всем этом обширном умалчивании он забывает о Сократе. Он оставляет Платона наедине с Аристофаном, он предоставляет Платону дать возможность Аристофану развить теорию. Для чего? Самый банальный ответ не всегда является неверным. Для его дискурса было достаточно этого маленького отрывка, и не будем ломать себе голову. Ничего другого не произошло. И это верно. Но почему не произошло ничего другого? Почему отношение к объекту не оказалось различным? Почему оно не изменилось? Что заставило его застыть на месте?

Не упомянуть о Сократе по ходу изложения, это не значит опустить неизвестно что и неизвестно кого, особенно когда вы пишете о Платоне Особенно когда вы пишете по поводу диалога Платона, в котором Сократ, некто Сократ и этот Сократ, не является простым второстепенным лицом. Это опущение, — конечно же, не убийство, не будем драматизировать. Этим выскабливается из общей картины своеобразное действующее лицо, которое Платон описывает в качестве героя Пира, а также в качестве того, кто побудил его или дал ему написать, сам при этом не коснувшись и пальцем написанного, бесконечно сложную сцену подписания, где запечатленное в тот же миг выскабливается, проникая все дальше вглубь по мере удаления. Платон держится позади подписи Сократа, но каково это положение? Что значит «позади» в данном случае? Действительно ли это знак чего-то и что это означает?

Если Фрейд в свою очередь удаляет Сократа, что еще больше подчеркивает его рельеф в том, что здесь осталось от Пира, не для того ли, чтобы возвысить Платона признанием долга? Не для того ли, чтобы восхвалить наследие, генеалогию, потомков? Не для того ли, чтобы возвести традицию к Платону и сделаться его наследником? Не для того ли, чтобы признать за Платоном заслугу основателя, даже отцовства? Нет, наоборот. Чтобы не связывать первоисточник с именем Платона, а представить его уже в качестве наследника. Не наследника Сократа, который ему чересчур близок. А тех, кто гораздо более далек. Было бы некоторым преувеличением — расценивать этот отрывок, как низложение Платона. Было бы некоторым преувеличением сказать, что Фрейд упорно подчеркивает вторичность, преуменьшает, обесценивает его роль, но, как бы то ни было, он очень настаивает на факте, что Платон ничего не изобрел, что недостаток оригинальности является знаком истины того, что он говорит, что он, должно быть, является продолжателем настоящей традиции и так далее. Это предмет пояснения, которое не только является самым длинным в книге, но и намного длиннее самого отрывка, по поводу которого оно было высказано. Оно начинается странно, с признания долга: не Платону, а тому, кто помог Фрейду думать, что он ничего не должен Платону и что Платон сам был в долгу перед индусской традицией: «Профессору Генриху Гомперцу (Вена) я обязан последующими объяснениями происхождения (Herkunft) Платонова мифа…» Далее следует это пояснение, которое в два раза длиннее, чем цитата из Пира. Оно оставляет впечатление, что Фрейд в самом деле больше беспокоится о «происхождении Платонова мифа» (Herkunfy des Platonischen Mythus), чем о «происхождении сексуального влечения» в Платоновом мифе (Herkunft des Geschlechtstriebes). Фрейд пытается вынужденно, что и требовалось доказать, переместить объект и восстановить «предыдущее состояние». Это достаточно трудоемко, у нас плохое предчувствие, утверждают, что вы повторяете слова Гомперца, вас хватают за рукав: я хотел бы заострить ваше внимание на том факте, что, конечно же в общем виде, wesentlich, эта самая теория уже изложена в Упанишаде и так далее и «вопреки преобладающему мнению», я не стал бы напрочь отрицать возможность «зависимости» (или под-падания, Abhängigkeif) Платона под влияние, пусть косвенного, этой индийской мысли. Слово «Abhängigkeit» встретится дальше в окружении сконфуженных уступок: Платон не воспринял бы, не присвоил (sich nicht zu eigen gemacht) бы эту историю, берущую начало в «восточной традиции», если бы он не был озарен своей правдивостью. И так далее. Просто глаза лезут на лоб от удивления[45].

Что же он по сути хотел доказать? Что в первую очередь интересует его в этой истории, в этом рассказе рассказов? Какую историю он нам рассказывает в свою очередь? По поводу какого объекта, какого предыдущего состояния? Это что, дополнительный эпизод сцены в Пире? Один пробел — среди прочих — выполненный одним венским Аристофаном, заинтересованным в том, чтобы сообщить то, что ему рассказал другой венец о первоисточниках — только не о первоисточниках любви, — а Платонова мифа? Как разграничить эти повествовательные части? И эти мифические персонажи? Кто и что пишет? Кто, кому и что позволяет развить? Кто и что пишет или побуждает писать в глубинном охвате кушеток и трансферов? Куда подевался Сократ? Кто же, в конце концов, держится за или перед ним?

В этой огромной цепи обсуждаемого, принятого, отклоненного, присвоенного или опротестованного наследства, в глубокой сцене наследования, делегирования и отрицания, в этом распространении влияния тот, кто говорит здесь я (Ich meine natürlich die Theorie, die Plato im Symposion… или же Prof.Heinrich Gomperz (Wien)verdanke ich… или же möchte ich…nicht unbedingt verneinen… и так далее), тоже является протагонистом.

Чем же занимается главный персонаж?

Конечно же, многим одновременно, поскольку он спекулирует.

Например, он высказывается здесь, в тот самый момент, когда тому, на чем он спекулировал, удалось потерпеть неудачу, когда оно, наконец, перестает претендовать на то, чтобы именоваться наукой или философией, модель которых его неустанно преследует как наваждение. Ему удается потерпеть неудачу как раз на грани, в тот момент, когда всего-то и оставалось, что шагнуть по ту сторону противопоставлений. Не только той или иной границы противопоставлений, а границы со значением фронта между двумя противоположными терминами, между двумя отождествляемыми объектами. К примеру, но это пример того, на чем заканчивается любой термин, — жизнь/смерть.

«Поэт-философ» дает знак, поощрительно мигнув (Wink), но главный персонаж еще раз отклоняет приглашение. Он не соглашается на поддержку мифа, это следует подчеркнуть, чтобы принять в расчет ход изложения в отрывке из По ту сторону… Необходимо также напомнить, что у такой поддержки со стороны мифологии, речи Аристофана, та же судьба в Пире, Откуда и повторение. Но кто его заставлял писать?