Макар Троичанин - Кто ищет, тот всегда найдёт

• Название: Кто ищет, тот всегда найдёт
• Автор: Макар Троичанин
• Жанр: Современная проза

О тех и для тех, кто бывал в экспедициях.

---

Профсоюзное собрание собрало полный Красный Уголок: приехали геохимики и топографы, пришлось добавлять стулья из камералки, и всё равно на некоторых сидели по двое, а несколько бичей вольготно устроились на складском барахле. Присутствовали даже Шпацерман с Трапером. И только Коган всё мыслил, да я отсутствовал, присутствуя. Забился в дальний уголок и, укрывшись за широкой спиной Игоря, перечитывал так понравившийся в больнице детектив о физических свойствах пород и руд.

Собрание вёл наш профпредседатель, а заодно и старший топограф партии Хитров Павел Фомич. Я знаю двух человек, у которых фамилия соответствует сути владельца — его и себя. Огненно-рыжий Павел Фомич отличался редкой способностью без мыла влезть в любую руководящую задницу и получить то, что хотел. За это его почему-то сплошь не любили, но постоянно отмечали, держа на всякий случай поодаль: а вдруг влезет и не вылезет — операция понадобится. У нас с ним с самого начала сложились тесные и тёплые отношения.

Дело в том, что заумники из Управления придумали для облегчения контроля и собственной отчётности годичные проекты, нисколько не заботясь о том, как в короткое таёжное лето выполнить весь объём работ да ещё в строгой последовательности: сначала топо-подготовка сети наблюдений, за ней геофизические и геохимические работы, а потом — горные работы. Вот и приходится начальнику, чтобы как-то наладить организацию и равномерно занять бичей, сдвигать топоработы на зиму, нередко рискуя в опережении неутверждённого проекта. Дорогие зимой, они оказались вдруг выгодными, поскольку требуют по сравнению с летом меньших затрат, если не считать таблеток от простуды. Прёт рубщик, пыхтя, по колено в снегу, смахивает кое-как мачете, сделанным из обрезка двуручной пилы, торчащие над снегом верхушки кустов да втыкает в снег колышки-пикеты, — и вся работа. А геофизику весной надо найти упавшие пикеты с выцветшими надписями и осторожно продвигаться по недорубленным просекам, постоянно опасаясь наткнуться лодыжкой на торчащие остатки кустов, — какая у него может быть производительность.

Один выигрывает, не дорабатывая, другой проигрывает от недоработок первого — такова, к сожалению, суть взаимоотношений в обществе. На этой общей почве у нас и возник тесный контакт с Хитровым. Я тщетно доказывал ему, что так нельзя, не по-товарищески и не по совести. Если у человека, тем более, рыжего, от рождения нет генов стыда, то бесполезно пересаживать их ему воздушно-капельным путём. И жалобы Шпацерману и Когану ни к чему не привели: им по изуродованным профилям не мытарить, а рубка просек, особенно бесшабашно-бессовестная зимняя, приносила существенный доход родному коллективу и его мудрым руководителям. И против выгоды руководителям не попрёшь, рога обломают. Так что, сколько мы с Хитровым ни ругались, ни цапались тет-а-тет и прилюдно, — всё без толку, всё как горох об стену. Он-то хорошо знал, что, не доделывая и портача, всегда найдёт понимание и защиту у начальства, а потому и не обижался на безрогого сосунка-недоумка. А если я или ещё кто из натерпевшихся геофизиков или геохимиков оборзевали и лезли на рожон, на защиту мужа поднималась бой-баба Хитрованиха, толстущая, громогласная и не стесняющаяся в выражениях. И тогда горе обидчику — он, обмазанный словесным дерьмом, узнавал о себе столько нового, что спешил удрать, чтобы переварить информацию.

Все знали, что Фомич держится мёртвой хваткой за зимние топоработы не только и не столько потому, что они нужны производству, а потому, что они нужны лично ему. Зима в тайге — время разнузданного разгула браконьеров и время дармового пушного обогащения. Сам-то Хитров как охотник — ноль с палочкой, но умело подобранная бригада, сплошь из бывших уркаганов, не боящихся ни чёрта, ни охотинспектора, снабжала начальника и себя соболем и белкой исполу, и всем хватало. Одному для дома, тайной продажи и презентов, другим — для обмена на спирт, за которым и ходить не надо, потому что верные люди сами приносили из посёлка в лагерь. Жёны не только наших начальников, но и экспедиционных сплошь щеголяли в собольих шапках и воротниках. Стоило ли с таким тылом обращать серьёзное внимание на комариные наскоки юнцов, не знающих настоящих законов жизни.

Свой отчётный доклад Хитров развёз на целый час, как будто кому-то, кроме него самого, было интересно. Разве что Алевтине, опять маячившей неприличным розовым цветом в красном президиуме. То и дело уши закладывало обрывками замшевших мероприятий. Особенно часто упоминались соцсоревнование и соцобязательства, о которых мало кто что знал, единогласно принятые повышенные планы, естественно, перевыполненные, о чём мало кто подозревал, рост ударничества и ударников, среди которых геофизиков не было, распределение санпутёвок среди болезненных камеральных дам, разыгранные между ними же ордера на дефицитный ширпотреб, доппитание камеральным дистрофичкам, праздничные подарки их малоимущим детям и ещё, ещё, ещё… Всё, что ни делалось в партии, оказывается, делалось профсоюзом, поскольку все мы его члены, и начальство — тоже.

Потом наступила тягостная заминка в попытке начать плодотворные обсуждения того, что большая часть, прослушав, прослушала. «Кто хочет?.. Ты, Сидоров?.. Может, ты, Иванов?.. Активнее, товарищи!.. Что, никому нечего сказать?.. Не тяните время, товарищи, — пока не обсудим, на обед не пойдём». Первой не выдержала угрозы Алевтина. «Слово имеет парторг Сухотина». И все вздохнули с облегчением, хотя и так знали, что первой будет она. Алевтина отметила хорошую работу профорганизации под руководством парткомитета за истёкший период, особенно в части сбора взносов и распределения льгот, и ни словом не обмолвилась о скотской деятельности топографов, хотя собольей шапки не имела. Потом женщины, обиженные льготами, дружно заблажили, требуя в камералку трюмо. Я бы на их месте воздержался: любая с утра посмотрится, и на весь день обеспечены позывы тошноты. Хотел навстречу предложить завезти трюмо на каждый полевой участок, но вовремя вспомнил, что на сегодняшний день наложил табу на вредоносный язык, и с усилием промолчал, прикусив до боли провокатора. Бичи тоже воспряли, требуя для улучшения быта и поднятия тонуса шашки, шахматы и домино. А я бы добавил карты, а то те, которыми играем, прилипают засаленные к столу, а некоторые просвечивают насквозь и обтрепались по краям от частого приложения к проигравшему носу. Ещё просили газет и роман-газету, и против этого ничего не возразишь, поскольку большинство курило махру.

В общем, время до обеда пролетело не только весело, но и продуктивно, по крайней мере, для меня. После подпитки им пришлось веселиться без меня, а я поопасился утомиться избытком положительных эмоций, большие дозы которых, как известно, вредны. Говорят, что от щекотки умирают. Слышал как-то, что одному ударнику вдруг засветила приличная премия. Две недели они с женой и, естественно, с тёщей в ссорах и слезах распределяли, на что её потратить, а наверху в это время народные заботники решили, что старания ударника тянут не на премию, а даже на медаль. Взяли и порадовали, да так, что бедняга не выдержал и повесился. А ну как я дам дуба от наплыва радостных чувств прямо на собрании и испорчу подъёмное настроение товарищам да и себе тоже? Нет, рисковать нельзя. Лучше-ка займусь составлением геомагнитной карты по тем данным и соображениям, что мы выработали с Алевтиной. Руки и мозги прямо чешутся от нетерпения.

Хорошо одному, хорошо, когда никому не нужен. Эгоист — счастливый человек. Я был им целых два часа, пока не закончилась тред-юнионская бодяга, и профсоюзное стадо не потопало с грохотом на волю. Пришёл Игорь.

— Опять будешь корпеть допоздна?

— Обязательно, — радую его.

— И охота?

Вопрос интересный. Охота или не очень? Зачем я почём зря трачу свободное время?

— Ты знаешь: охота, — не вру и не притворяюсь ни капельки. — Иначе бы не сидел здесь как проклятый.

Игорь улыбнулся, присел за соседний стол.

— В генералы метишь?

Я вспомнил, как в Управлении наткнулся из-за угла коридора на начальника Управления в чёрной геологической форме с воротником в золотых вензелях, золотыми пуговицами и звёздами на воротничке, золотыми эполетами, золотыми лампасами на штанах, в фуражке с золотым околышем и в ужасе прижался к стене, пропуская всех сметающую безликую чёрно-золотую глыбу.

— Нет, в генералы — избави бог! — опять не вру. — Мне нравится так, как сейчас: летом с прибором и бригадами в тайге, а зимой — в камералке с материалами наблюдений. Мне нравится, что я не скован жёсткими оковами дисциплины и чинопочитания. Мне нравится чувствовать себя относительно независимым и вольным в желаниях и поступках. Чтобы командовать людьми, надо обязательно быть хотя бы немного скотом и сволочью, а у меня нет этого немножко; надо уметь не только подчинять, но и подчиняться, а для меня и то, и другое одинаково трудно. Не хочу, не уговаривай, не буду!