Dok - Ночная смена

• Название: Ночная смена
• Автор: Dok
• Жанр: Ужасы и Мистика

Фанфик к «Эпохе мертвых» А. Круза.

Рассказ о пришествии Полного Песца от имени питерского врача.

---

Саша начинает бубнить в "Длинное Ухо".

— А без операции — никак, а? Обязательно резать надо? — жалобно спрашивает пациент.

— Никак. Но вы так не волнуйтесь — в клинике и операционная есть, и врачи — сделают в лучшем виде.

— А может все-таки не надо резать, а?

— У вас дырка в желудке. Сквозная. И все из желудка льется долой. Прямиком на кишечник, в брюшную полость. Сейчас вам хреново, потом через несколько часиков станет полегче — накроются нервные окончания, а еще через несколько часиков будет отличный разлитой перитонит и придется ампутировать кусок кишечника. Дальше вы или будете как многочисленные наши сограждане — зомби или выживете, но останетесь калекой. Мне очень не весело вам это говорить, но лучше, чтоб вы были в курсе дел.

— А попить можно? Во рту пересохло!

— Сейчас ватку намочу — язык увлажним, легче станет, а вот пить нельзя категорически. Кстати! — тут я поворачиваюсь к повару — Вы же говорили, что вы — биолог?

— Да, а что?

— Почему допустили к пациенту этого самозваного лепилу?

— Знаете, он был очень убедителен, а я к своему стыду должен признать — растерялся…

Смущенный повар лезет на кухню — продолжать раздачу супчика.

Ну да, разумеется — как появляется очередной наглый сукин сын — так окружающие вместо сапогом под копчик — развешивают уши. Потом удивляются — где мозги были. Знакомо. Главное — вести себя самоуверенно, тогда любая лажа годится… Эх!

Поверхностный осмотр только подтверждает диагноз.

Холодный пот, живот как доска и любое движение усиливает боль.

В утешение рассказываю страдальцу про то, как я давным-давно делал хирургическое пособие в глухомани — операция была по удалению нагноившегося ногтя на большом пальце ноги. Под анестезией стаканом портвейна, пациент пел лежа на койке и играл на баяне, так ему было не страшно, а я оперировал безопасной бритвой и перочинным ножиком. Да, еще у меня были пассатижи… И самогонка для стерилизации операционного поля и инструментов. Зажило, кстати — отлично. И новый ноготь вырос нормальным.

Больного увозит в кузове обшарпанная "Газель", а мы, вернувшись обратно, застаем определенно суету, характерную для начала действия.

— Решили выдвинуться к пустым цехам, как тебе и хотелось — удивляет меня Ильяс.

— И почему такое пуркуа па? Ты ж мне отказал категорично.

— На свете есть такое друг Гораций, о чём не ведают в отделе эксгумаций! — вворачивает одну из своих типовых шуточек стоящий рядом братец — возник шанс разжиться всяким вкусным, заодно оказав массу благодеяний страждущему человечеству.

— Я пустой. Медикаменты нужны.

— Сейчас с берега привезут. Давай, прикидывай, кого из медиков берешь.

— А чего прикидывать — братец и медсестрички остаются тут, поиск проводить будут санинструкторы, ну и я с ними в первый раз схожу. Поднатаскать. Тут другой вопрос возник.

Ильяс поднимает вопросительно бровь.

— Повар этот напомнил, что куча жертв при переправе Великой Армии через Березину была связана с особенностями человеческой психологии…

— Бре! Сейчас будешь рассказывать, что мосты французские саперы построили еще вечером. Ночью мосты стояли совершенно пустые, никто по ним не шел, хотя некоторые толковые офицеры пытались заставить этих жарильщиков оторвать задницы и пройти полкилометра, но все сидели у костерков, а вот утром ломанулись скопом, устроили давку, попадали с мостов в воду, сами мосты своей тяжестью поломали и в итоге обеспечили полноценную катастрофу. Так?

— Так. А ты откуда знаешь?

— Ты ушами слушаешь? Я тебе говорил — мой предок там отличился. У нас в роду к предкам относиться принято серьезно. Мы ж — Ильяс ядовито ухмыляется и с нескрываемой издевкой выговаривает — не цыфилисофанные, дикие… Ладно. Сам думаю, что с утра хлопот добавится куда там…

— Я все же не понимаю, что вдруг ты согласился…

— Там стоит брошенная исправная бронетехника. Несколько единиц. Кронштадтские пока не сообразили, армейские — тож туда опасаются сунуться. Руки у них не доходят. А нам — как бы и с руки. И медпомощь оказали, ну и к подметке что-то прилипло… Не отлеплять же… Компрене ву, или нет?

— Ву! Сейчас сумку пополню. С братцем детали обговорю — и форвертс!

— Это по — какейски?

— Вперед. По-немецки.

— По-немецки я только "ахтунги" знаю.

Ильяс подмигивает.

Пока я снова набиваю сумку, никак не могу отделаться от впечатления, оставшегося после разговора с нашим командиром. Вишь, у них в семье помнят парня, который воевал, черт возьми, аж два века назад. Честно говоря — мне завидно. Хотя, вот я своего деда помню.

Он был очень спокойным и работящим человеком — причем руки у него были золотые. Одинаково мог починить часы и сделать легкую и удобную мебель, сделать сруб для дома или починить резную раму для старинного зеркала. Неторопливый, добродушный.

Про войну рассказывать не любил. Свое участие в ней оценивал скромно. Потому я, воспитанный на поганой совковой ГЛАВПУРовской пропаганде, считал, что вообще-то, раз солдат не убил пару сотен немцев и не сжег десяток немецких танков — то и говорить не о чем.

Это большая беда — про войну воевавшие рассказывать не любили — берегли нас от тех ужасов, а пропагандисты, как правило, были из "героев Ташкентского фронта" и потому их стараниями сейчас разные выкидыши от истории плетут невиданную чушь — и им верят внуки и правнуки тех, кто победил великолепную германско-европейскую армию, кто дал нам жить и так напугал наших неприятелей, что полвека мы не воевали — нас боялись.

Еще будучи совсем мелким я сильно удивился, когда мы с дедом мылись в бане. У деда правая ягодица сверху была украшена пятачком тонкой блестящей кожицы, а вот снизу отсутствовал здоровенный кусок — с мой кулак, причем там шрам был страшным и здоровенным. Каким-то перекрученным, сине — багровым, в жгутах рубцовой ткани.

Естественно я поинтересовался. Дед, смутившись, объяснил, что это пулевое ранение.

Навылет.

Должен признаться, что как-то мне это показалось диким. Ведь все ранения у смелых — спереди. А тут сзади. Да еще в попу. Совсем как-то неловко. Очень нехорошо. Хотя деда жалко, конечно, но как-то стыдно и нехорошо.

На том дело и закончилось. В разговорах с мальчишками "про войну" я эту тему старательно обтекал. В семье были еще воевавшие, но все как-то категорически не вписывались в плакатный образ бойца-победителя.

Часто в гости приходил брат деда — Витька. С одной стороны — он был моряком, участвовал в обороне Одессы, списавшись там с корабля на берег — в морскую пехоту.

Это звучало дико — морская пехота. Сейчас такое представить трудно — потому как американцы со своими маринами — морскими пехотинцами — так всем прожужжали уши, что теперешние дети, небось, скорее пехоте удивятся. А вот в то время, когда я был маленьким — как — то странно это звучало.

Как какой-то суррогат пехоты. Моряки же должны на кораблях воевать, а то вдруг — в пехоте. Все равно как спешенный танкист или летчик.

Потом брат деда воевал под Севастополем. Там и попал в плен. Ну, как так в плен?

А героически подорвать себя гранатой? С десятками немцев? И хотя дед уважительно отзывался о том, как воевал его брат, к самому брату он относился не очень хорошо.

Я это понимал так — брат женился на некрасивой бесцеремонной толстой бабе с трубным голосом, много пьет и с дедом часто спорит. Отсюда и прохладность в отношениях.

Сильно потом уже узнал, что брат после немецкого плена и, хватанув еще конца войны после освобождения, все время был уверен, что скоро будет новая война и потому глупо заводить детей, а надо жить в свое удовольствие. Красивый умный парень стремительно спился. И красивые женщины, идя чередой, как-то незаметно превратились в страшноватых баб, последней из которых хватило ума держать мужа (таки убедила расписаться) постоянно датым. Меня еще удивляло, что она отмеривает ему из бутылочки, которая всегда была у нее в сумке, дозы портвешка — по чуть-чуть, но довольно часто.

Деду не нравилось, когда Витька начинал над ним посмеиваться — ишь выводок родил, а вот сейчас война будет — и все. Я-де хоть пожил! Не нравилось, что пьет. Не нравилась его беспардонная жена…

А потом мне попалась книжка Ремарка "На западном фронте без перемен". Этого писателя я уважал — и потому отношение его героя к ранениям в задницу, как к совершенно одинаковым с другими — меня удивили и заставили подумать. То, что и смелый может получить рану в спину, а тем более в задницу — это я тоже понял.

Опять же и бабушка как — то невзначай вспомнила, когда я пришел из школы с разбитым носом, что вот дед-то в драке был крут и обидеть его было непросто и что она — будучи завидной невестой с выбором — выбрала его после того, как он на деревенских посиделках отлупил деревянной лавкой целую кодлу пришедших озорничать парней из соседской деревни.