Энрике Каррильо - Мата Хари: Тайна ее жизни и смерти

• Название: Мата Хари: Тайна ее жизни и смерти
• Автор: Энрике Каррильо
• Жанр: История

О книге : Мата Хари прославилась еще перед Первой мировой войной как экзотическая танцовщица и сценическая художница. Тем не менее, всемирную известность она получила после того, как французский военный трибунал приговаривал ее к смерти в июле 1917 года за шпионаж в пользу немцев. Гватемалец Энрике Гомес Каррильо скрупулезно изучил биографию этой женщины, от ее детства в голландском Лееувардене до ее казни на полигоне в Венсене. Рассказ автора дополняется сообщениями людей, знавших Мату Хари лично.

Энрике Гомес Каррильо (27 февраля 1873 г. – 29 ноября 1927 г.) был гватемальским писателем, литературным критиком, журналистом и дипломатом. Автор почти 80 книг в различных жанрах. В частности, наиболее известны его «Хроники» (cronicas), написанные в жанре модернистской прозы.

---

Часть 5. Тайна ее души

Как она сама рассказывала, у нее с самого начала было предчувствие, что ее жизнь, ее жизнь художника и половая жизнь станут магическими кружевами, сплетенными из непредвиденных событий; и действительно, из одного из ее редких опубликованных писем, явствует, как даже в свои самые ослепительные мгновения, на наивысшей вершине славы, в полном спокойствии и роскошном богатстве, когда ей поклонялись великие и могущественные люди всей Европы, когда она чувствовала, что ее мечта стать идолом на овеянном легендами алтаре, осуществилась, даже тогда что-то вздрагивает и дрожит в глубине ее бытия при самом незначительном сотрясении. Одному из друзей, которых она любила наиболее нежно, Мата однажды написала: «Защитите меня, все же, от всех тех вещей, которые мучат меня и даже вредят моей работе». И если подумать, кем была женщина, которая так выразилась, если вспомнить, что ее ноги в торжественных поездках ходили только по коврам из цветов, что князья ждали в приемной ее дворца, тогда можно потеряться в мучительных вопросах о таинственных голосах судьбы. Эта баядерка на апогее своего блеска страдала, следовательно, от приступов мрачного страха? Тем не менее, ее мысли и чувства не были ни необдуманными, ни суеверными. Всегда ее мораль кажется основанной на очень ясных, очень умных и утешительных правилах. «Я искренне считаю», пишет она, «что, тот, кто сеет добро, тот через долгое время пожнет добро, кто сеет зло, пожнет зло, и кто сеет сомнения, пожнет в равной мере сомнения». Тому же лицу несколько ниже: «Иногда верят в неожиданные удары судьбы, но скоро замечают, каждому достается та судьба, которую он готовит себе». Настойчиво, определенно и энергично, какой она была, она вполне отдавала себя отчет о том, что ее искусство и красота в сочетании с ее молодостью были, наконец, основами ее властного достоинства. И если действительно, как уверяют все, кто общался с нею, и что особенно, кажется, демонстрирует процитированное выше письмо, неясный страх перед более поздними мрачными событиями жил в ней, то было бы логичнее приписывать их скрытым предупреждениям судьбы, чем верить, что эта женщина была замучена уже во время первых успехов плохими предчувствиями, как постоянно бывает у преступников.

Здесь мне кажется, что я уже слышу вопрос ко мне о невиновности Маты Хари, который задавали уже несколько испанских писателей, в том числе сенатор Хуной. Нет, если по долгу и по совести, я не могу полностью поверить в ее невиновность.

Так как если без страсти и предубеждения прочесть материалы ее процесса, то невозможно отрицать вину этой женщины. «Она была виновна», говорят нам ее 12 судей. «Она была оплачена немецкой шпионской службой». Как еще можно сомневаться после таких слов?… Эта правда, страшным приговором подтвержденная, представляется, впрочем, тем более спорной, чем лучше мы узнаем жизнь, характер и представления несчастной танцовщицы.

Едва освободившись от супружеского ярма, весной 1905 года, вскоре после дебюта в Музее Гиме, мы находим ее в одном из самых аристократических отелей на Елисейских полях, в великолепном убранстве. У нее своя машина и самые ценные украшения. Но было бы, пожалуй, смешно как-нибудь связывать этот тогдашний блеск с золотом берлинских агентов. Какие услуги, спрашиваю я, могла бы оказывать генералам, которые разрабатывали возможную войну против Франции, иностранка без связей, без приверженцев в стране, и как экзотическая танцовщица еще едва ли известная? Никакие. И с того времени до дня ее ареста она была всегда окружена подобной роскошью, она была всегда очень расточительной, притягивала с улыбкой свои самые дорогие и самые замечательные настроения легионам поклонников из всех частей мира. В обвинительном акте парижского шпионского процесса называли как доказательство ее вины ее интимные отношения или, лучше сказать, ее любовные связи с высокими личностями, например, с немецким наследным принцем, с герцогом Брауншвейгским, с начальником полиции Берлина. Все же, если моя психология не вводит меня в заблуждение, это был бы скорее тихий знак ее невиновности, так как наследный принц, правящий князь и высокий чиновник, даже если они связаны с Пруссией или с прусской династией, выбирали, в общем, своих любовниц не среди шпионок. Кроме того, майор Эмиль Массар пишет в своей страшной книге: «У подсудимой была страстная тяга к крайностям. По подсчетам руководитель шпионской службы за два первых года войны ей предоставил более 75000 франков, что было гигантской суммой, если вспомнить, что их обычным агентам немцы редко давали более одной тысячи». Эти последние слова правильны. Вообще известно, что немцы завербовали в Барселоне капитана Эстева из французской колониальной армии и предоставляли ему только 300 песет ежемесячно.

Как бы то ни было, кажется ли достоверным, что Мата Хари должна была продаться во время войны за 60000 марок, если она в письмах с начала 1914 года очень отчетливо выражает намерение купить новую и очень дорогую мебель для украшения обстановки ее собственного дома в Нёйи и предложить Парижскому музею в подарок очень ценный сервис из старинного фарфора? Как ответ на такие вопросы Массар, который с его благоговением перед уже решенным делом ни на йоту не сомневается в вине танцовщицы, называет таинственные мотивы. Он утверждает, что ужасно детские мотивы уязвленной гордости могли привести подсудимую к преступлению. «Возможно, именно эта гордость ее и погубила», говорит он дословно. «Художница считала, что французы не ценили ее по достоинству. Ей хотелось бы иметь репутацию Айседоры Дункан. И она часто жестоко гневалась, когда видела, что ее недостаточно высоко оценивают и мало хвалят. Немцы напротив ей льстили и считали «богиней». Отсюда ее большая любовь к немцам. И эта слабость многое объясняет». Откровенно говоря, мне эти психологические заявления Массара кажутся далеко не столь ясными, как ему самому. Как художница Мата Хари, кажется, обладала в большей степени тщеславием, чем гордостью. Ее письма доказывают это; нет там воодушевления, о котором мечтала бы Айседора Дункан, если бы объясняла божественную тайну своего искусства; нет там и ясной олимпийской уверенности, которая пронизывает признания Лойе Фуллер, и над которой иногда, пожалуй, подтрунивают, но которой нельзя отказать, однако, во внимании. Нет, для нашей экзотической танцовщицы искусство – это сначала мост спасения, для освобождения от супружеского ига, а потом ничто иное, как средство привлечь внимание к себе, оказаться в блеске своей красоты, соблазнять, наконец, мужчин. Другу, который задолго до войны спросил ее, почему она отошла от искусства, она отвечала: «О, я снова готова танцевать и оставить свою легкую жизнь, ради тех всевозможных забот, которые дает по необходимости слава, но я хочу, по крайней мере, защитить свои авторские права и чтобы мои идеи не были украдены». Композитору, который предлагает ей один буддийский танец, она пишет: «Индусский храм с богиней, это нравится мне. Перед похожим задним планом я начинала танцевать в музее религии; мои портреты там еще висят. Другие подражали этому. Конечно, никто не может лишить меня привилегий своего изобретения. Это – единственный способ правильного обрамления священных танцев. Храм может быть таким же химерическим, как хочется, таким же, какой являюсь я. «Священный Цветок» будет легендой Богини, у которой есть власть воплощаться в цветок, сжигаемый во время жертвоприношения… Принц входит в храм с орхидеями, сжигает их перед нею, и когда поднимается дым, она появляется в дыму и танцует. Я буду орхидеей, полностью из золота и алмазов. Я знаю, как я это сделаю. Поль может у меня спросить, когда я понадоблюсь ему: я знаю, в чем дело. Я хочу, чтобы он мне посвятил музыку. Музыка «Проточной воды» остается увертюрой, потому что храм находится в лесу, около водопада…» Ее художественные идеи – все в таком роде: неточные и детские, но всегда с такими сценическими возможностями, которые позволили бы ей показать себя как бы нагишом под украшениями, золотом, ритмичными линиями и прозрачными вуалями. Страх, что она могла бы ошибочно представить религиозный экзотизм, ее ничуть не тормозит при разработке своих планов. Ее эрудиция неясна и ее знание мифологии достаточно темное. Видно, что она изучила все, что она знает, из чтения самой разнообразной литературы с единственным намерением использовать все в личных целях». «Поль», пишет она в другой раз, «должен перевести на свою музыку следующие фазы: поза воплощения, появление цветка, рост, развитие, закрепление. Три эволюции, которые соответствуют силам Брахмы, Вишну и Шивы: создание, плодовитость, разрушение. Но это именно творческое разрушение, в котором Шива равен или даже превосходит Брахму. Через разрушение, к созданию в воплощении, вот это именно то, что я танцую, и как раз об этом мой танец должен рассказать». Тема посвященного и чувственного цветка, который преображается при дыме таинственной любви, больше, кажется, не оставляет ее. Она и бронзовая статуя с принцем, иератические жесты которого вызывают буддийский ритуал, это – достаточные для нее элементы, чтобы сделать из них обрамление своих действий ее наготы амбры. Эти действия не оставляли ее; они выражались во всплесках неожиданности и дрожи наслаждения.