Вадим Ярмолинец - Кубa или История моей мучительной жизни

• Название: Кубa или История моей мучительной жизни
• Автор: Вадим Ярмолинец
• Жанр: Русская классическая проза

---

-- Я т-твою маму! -- сказал он нашему индусу и занес клинок.

Героический индус молча надавил на газ.

-- У меня тоже брат -- идиот, -- сказал я Манане и протянул ей руку. Вместо того чтобы пожать ее, она лишь повернула ко мне голову, и в полумраке такси я увидел, что на одном глазу у нее черная повязка.

Я привез их к себе.

-- Кто это? -- подозрительно спросила Манана, войдя в комнату и снимая перчатки.

-- Жена, -- признался я. -- Она спит.

Мои гостьи тут же ушли в ванную, и скоро я услышал их приглушенные вскрики и смех. Я присел к столу, чтобы наскоро заполнить накладные, которые не успел добить на работе. Цифры рассыпались по желтой бумаге, как тараканы. Тараканы обескураженно метались по столу в поисках бутерброда, едва успевая увертываться от молниеносных росчерков моего пера. Никаких бутербродов! Райские наслаждения ждали меня через одну-две минуты!

Скоро с бумажной работой было покончено, и я стоял у дверей ванной. Ванная была пуста. Только белый кружевной лифчик одиноко мокнул в лужице на кафельном полу.

Я бросился по полутемному коридору в спальню, но обнаружил, что дверь заперта и странный свист доносится оттуда. Приложив ухо к фанере, я прислушался. "Говорит радио свободного Никарагуа. -- сказали за дверью. -Сегодня силами бойцов Фронта национального освобождения имени Фарабундо Марти врагу нанесен еще один сокрушительный удар -- взорван участок нефтепровода на северо-западе страны. Противник понес значительные потери в живой силе и технике".

-- Бляди! -- закричал я. Так мог закричать уцепившийся за обломок мачты моряк, видя, как удаляются не заметившие его спасатели. -- У вас что, революционный долг возобладал над похотью?! A? Отвечайте!

Через три дня после начала работы станции я понял, что проникнуть в собственную спальню мне в ближайшее время не удастся, и начал просовывать под дверь язвительные ноты протеста. В одной я написал:

"Предательницы исторической родины! Требую немедленного открытия радиовещания на Сухуми, выдерживающего героическую блокаду грузинских захватчиков.

Искренне ваш, Фазиль Искандер."

СЛЕДУЮЩAЯ ГЛAВA

Это, что касается экспроприации. В полночь, то есть в полночь после приезда, моя мама разбудила меня, спавшего на своем обычном месте за кухонным столом, и повела по безлюдным улицам в какой-то совершенно мрачный район с исписанными граффити фасадами домов, из-за которых долетали отзвуки близкой перестрелки. Где-то здесь, ей сказали, днем валялся практически новый диван. Судя по тому, что он валялся так долго, в нем наверняка лежал труп. Причем разложившийся, который нельзя было просто вытряхнуть в ближайший мусорный бак.

Когда после часовых мытарств мы, неся обнаруженную вместо дивана продавленную кушетку, переходили перекресток у нашего дома и я находился у одного тротуара, а моя мама у противоположного, в кушетку врезался какой-то дикий таксист и увез ее на своем капоте. Моя бедная мама бежала за ним до конца квартала, истерически выкрикивая: "Ганеф! Чтоб ты уже не доехал!". Подозреваю, что таксистом был житель Сансет-Парка, где на Новый год сброшенная из окон рухлядь находит новых хозяев, еще не успев долететь до земли.

Мы ходили по улицам до рассвета, пока не набрели на какой-то хромоногий столик. Сейчас он стоит у мамы под окном, покрытый зеленого цвета клеенкой с цветочным орнаментом. По утрам, когда все спят, она с душераздирающим сербаньем пьет за ним кофе, сготовленный на привезенной ею же электроплитке. Она включает ее в сеть через также привезенный ею трансформатор.

В первое воскресенье маминого пребывания в городе она отправилась с двумя чемоданами привезенного ею товара на барахолку на 26-й улице и Шестой авеню и вернулась поздно вечером с черным парнем, который втащил в дом густо покрытую пылью, но вполне живую пальму метра в полтора высотой. Теперь она пьет свой кофе под этим растением.

Дав грузчику за труды горсть мелочи, она закрыла за ним дверь и, присев на край постели, где покоилась моя супруга, стала считать выручку. Доставая из-за пазухи мятые доллары, она слюнявила палец, распрямляла их и складывала в аккуратные стопочки, попутно делая записи в блокнотике.

Я, как это всегда бывает со мной, в каком-то мгновенном озарении понял, что меня ждет, когда, окончив свои подсчеты, но все еще держа деньги и блокнот на коленях, она остановила свой немигающий взор на крупе моей жены. Интересно, что снилось ей в тот момент? Учитывая, какая грозная туча нависла над ней, какой тихой ненавистью полыхал взгляд моей мамы, ей должен был сниться совершенно невыносимый кошмар в багрово-черных тонах.

Несколько отклоняясь от темы, я должен отметить, что забыл имя своей супруги. Это неудивительно, если принять во внимание, что последний раз мы с ней общались лет пять-шесть назад. A точнее, до покупки кровати, где она провела весь названный срок. После безуспешных попыток вспомнить ее имя я остановился на Римме, но позже пришел к мысли, что скорее всего ее звали Виолой. Ее формы были созвучны этому имени.

Предвидение мое исполнилось. Когда мама резким окриком разбудила ее, она, растерянно моргая еще залитыми кислым сном глазами, узнала ее, но, не поняв, откуда та взялась, только попыталась улыбнуться. Улыбка дрожала, ломалась под тяжестью испуга, и она жалко смотрела то на меня, то на маму, прикрывая грудь серой простыней и не зная, как быть.

Не стану описывать эту не заставившую себя долго ждать собачью грызню двух женщин, отпускаемые вполголоса оскорбления, ненавидящие взгляды и, наконец, жуткую драку, картина которой никогда не сотрется из моей памяти.

Разве смогу я забыть, как моя раскрасневшаяся мама, прижав к себе полную белую ногу моей супруги, тащила ее из-под кровати, где та, отчаянно лягаясь, пыталась найти убежище. Борьба завершилась победой мамы, когда на помощь ей пришел мой брат. Забыл сообщить -- он явился через неделю после мамы с чемоданчиком, где лежал набор его сапожных инструментов и железная нога.

Брат ухватил мою Виолу за другую ногу, но неудачно. Она нанесла ему мощный удар в пах, и он, согнувшись, отлетел в угол комнаты, опрокинув телевизор, который оглушительно выстрелил экраном. Но мать, все еще не выпуская яростно извивавшуюся, как толстая змея, мою жену, стала истошно кричать: "Убили! Убили!" -- и брат, ожив, забежал по-воровски с другой стороны кровати и ухватил Виолу за волосы. Это было ужасно. Они перевернули кровать, забарахтались под двумя разъехавшимися в стороны матрасами, опрокинули полку с книгами, которая рухнула, в бурные музыкальные дребезги разнеся пианино. Наконец, они выволокли непокорную на лестничную клетку, и я услышал, как, скатившись по ступенькам, она сочно припечаталась спиной к мраморному полу фойе. Этот звук умер за грохотом захлопнувшейся двери.

-- Не смейте! -- задыхаясь, выкрикнул я, но дело было сделано.

Мои родственники, тяжело дыша после напряженных трудов, ушли в спальню, и я слышал, как они долго переговаривались о чем-то вполголоса. Потом моя мама закричала в окно: "Уходи, тунеядка, чтобы глаза мои тебя не видели!".

Я подошел к окну и, отодвинув пыльную штору, выглянул на улицу. Закутанная в простыню, как в тогу, моя Виола, медленно тая в вечерних сумерках, удалялась по вытоптанному газону в сторону теннисных кортов на Макдоналдс-авеню, откуда до меня долетали сухие хлопки мячей о туго натянутые ракетки.

-- Тук-тук. Тук-тук-тук, -- заговорил в такт им сапожный молоточек моего брата.

Этот ритмический стук погрузил меня в тревожное, созерцательное состояние. Мысль моя, путаясь, потянула ниточку логического рассуждения о том положении, в котором я оказался, к его далеким, занесенным пылью причинам. Меня напрочь разбил вид этой унизительной драки, в результате которой я потерял жену. Но сейчас ли я ее потерял? Вот уже много лет она пребывала в этом странном сомнамбулическом состоянии, и если я ловил временами ее взор, он был устремлен в телеэкран, где шел очередной ненавидимый мною сериал со стареющими на глазах героями и ритмически включающимся подставным смехом. Она расплылась. От нее начало пахнуть. Моя работа добила наш брак, вымотав, выжав меня, победив во мне естественные физиологические потребности, после чего в глубинах моего увядающего сознания и родилась эта несбыточная мечта о ласках переполненной жизнью латиноамериканки. Почему только кубинки?

ГЛAВA О БРAТСТВЕ

От моих дум меня оторвал брат. Он тронул меня за плечо и позвал по имени.

-- Что?! -- вздрогнул я.

-- Это вот, -- все его фразы начинаются с этих двух слов. -- Сапожную, это вот, мастерскую, открывать будем.

-- Ну?

-- Баранки гну! -- ответил он. -- Пианино мы твое решили с мамашей того...

-- Чего того?

-- Выкинуть, вот чего! Все равно ж разбили, а мне, это вот, заказчиков принимать надо, усек? Все равно мамаша твою сучку выгнала, это вот. A мне работать надо. Что вылупился? Жалко с говном своим расставаться? Чайковский, твою налево! Я, между прочим, всю жизнь как собака жил. Другой раз домой не приходил. В парках на скамейках спал. В троллейбусах спал. На пляже на топчане спал. Осенью. В ноябре месяце, бля. И знаешь чего?