Жан-Луи Фетжен - Слезы Брунхильды

• Название: Слезы Брунхильды
• Автор: Жан-Луи Фетжен
• Издательство: РИПОЛ Классик
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-386-01038-6, 978-5-386-00756-0 (книга 2)

Новый роман современного французского писателя, изданный на родине автора в 2007 г., своеобразно стилизован им под средневековую летопись. Ж.-А. Фетжен, словно бы нарочно, устраняется от, какой бы то ни было, оценки событий. Однако, именно при таком авторском подходе, «без гнева и пристрастия», описываемые реалии далекого прошлого производят гораздо более сильное впечатление. Атмосфера эпохи передана писателем очень ярко и органично, а события перемежаются воспоминаниями главной героини, которая перед смертью пишет нечто вроде исповеди.

«Слезы Брунхильды» — второй роман дилогии «Пурпурные королевы». В нем воссоздается страшная и захватывающая эпоха Средневековья с ее убийствами, страстями, заговорами и безжалостными воинами. По сути, это книга о Фредегонде и Брунхильде, очаровательных и в то же время ужасающих правительницах, давших рождение Франции.

---

И, тем не менее, королева готовилась именно к войне, хотя и в большой тайне. Знать и придворные Остразии, смешавшись с толпами, вот уже несколько дней подряд прибывали в Мелоден по зову юного короля Хильдебера, которому шестого апреля исполнилось четырнадцать лет. Большинство их них оставалось здесь не дольше нескольких часов. Разногласия между королевским двором и Лучшими еще не вполне забылись, и ни один представитель последних не был допущен на совет. Всё, что от них требовалось, — собрать войска и ждать приказа.

— Ваше величество, прибыл герцог Лу Аквитанский.

Королева поблагодарила герольда кивком и быстро спустилась с террасы. Увидев ее, Лу преклонил колено. Лицо его сияло от счастья. Брунхильда протянула герцогу обе руки, которые он с южным пылом расцеловал — к некоторому недовольству коннетабля Суннезигеля и других участников совета.

— Какая радость — видеть вас живой и здоровой! — произнес Лу Аквитанский прерывающимся от волнения голосом.

Война, которую ему пришлось вести с Лучшими, вынужденный отъезд в Бургундию и потеря многих владений не могли не сказаться на нем, но, когда все земли и привилегии были ему возвращены, Лу вновь обрел свою привычную жизнерадостность. Кроме того, он был единственным из близких друзей Зигебера, оставшимся в живых, и один лишь его вид согрел сердце Брунхильды.

— Мы разве не ждем короля? — спросил герцог Годехизель, когда все расселись.

Вместо ответа Брунхильда посмотрела на коннетабля Суннезигеля, и тот серьезным тоном произнес:

— То, о чем мы будем говорить сегодня, не должно стать известно королю. Речь пойдет не о войне, а об убийстве.

Наступила полная тишина, и взгляды всех присутствующих невольно обратились к Брунхильде. Улыбка исчезла с ее лица.

— Мессиры, пришло время покончить с нашим врагом.

* * *

Свинцовое палящее солнце заливало паперть собора Святой Марии, где собралось множество народу. Однако все молчали, было слышно лишь пение монахов или — изредка — мычание быков, запряженных в многочисленные повозки. Но ни звука не издавала огромная толпа людей, изнуренных жарой, долгим стоянием и скорбью. Тишина — угнетающая, изумленная, враждебная — сопровождала отбытие принцессы Ригонды в Испанию. Никогда еще предстоящая свадьба кого-либо из членов королевского дома не вызывала у подданных таких тягостных чувств. Не то чтобы они возражали против женитьбы вестготского принца Рекарреда на франкской принцессе — это их не особенно заботило, и они от души повеселились бы, если бы не одно обстоятельство. По какой-то странной прихоти Хильперик и Фредегонда приказали, чтобы четыре тысячи юношей и девушек из знатных семей покинули родительские дома и отправились в Толедо вместе с принцессой Ригондой. И сейчас, несмотря на свои роскошные одеяния, молодые люди казались пленниками, насильно оторванными от семей, — по крайней мере, так они выглядели в глазах родителей, пришедших проводить их. Отцы и матери были охвачены тревогой и не испытывали никакой гордости — лишь унижение от сознания собственного бессилия и скорбь от того, что они в последний раз видят своих детей.

Что до нейстрийской знати, приближенных, военачальников и личных стражников Хильперика, прибывших из Аквитании, как Дезидерий, Берульф и Бладаст, с запада, как Бепполен или вассалы из Бретани, с севера, как Бодезигель или Хупп, — они буквально онемели при виде тех богатств, что составили приданое принцессы. Десятки повозок были нагружены сундуками, полными золота, бочками вина, свертками дорогих тканей и мехов, золотой посудой, прекрасными украшениями из золота, серебра и драгоценных камней. Целое состояние отправлялось в Испанию. И за это они сражались в Бурже, ради этого захватывали Бордо, Тур и Пуатье? Ради того, чтобы горы сокровищ были отданы девчонке и какому-то незнакомому принцу из далекого королевства? Их собственное богатство, их земли и все блага, дарованные королем, по сравнению с этим почти бесстыдным изобилием выглядели жалкой милостыней. Даже Ансовальд, которому доверены были сопровождение Ригонды и охрана этих сокровищ и всей блистательной процессии, чувствовал стыд, а также неприязнь.

Фредегонда, сидевшая рядом с королем, не отрывала глаз от военачальников. Она видела выражения их лиц, слышала возмущенные перешептывания. Эти вояки реагировали так, как она и предвидела…. Фредегонда опустила голову, страдая от изнурительной жары и чувствуя, что близка к обмороку — настолько она была слаба. Меньше двух недель назад она родила еще одного ребенка, которого из опасения отправила подальше от Парижа и от Суассона — на виллу Викториакум. Даже сам король еще не видел новорожденного.

Наконец кортеж тронулся. Когда он покидал остров Ситэ, колесо на повозке принцессы сломалось, ударившись о придорожный каменный столб, и по толпе пронеслось:

— Mala hora! Дурной знак…. Да, это действительно оказалось недобрым предзнаменованием.

В первую же ночь, когда процессия отъехала от Парижа всего на восемь миль, пятьдесят молодых людей из почетного эскорта принцессы скрылись, уведя с собой столько лошадей и унеся столько сокровищ, сколько смогли. Позже они нашли убежище во владениях Хильдебера. Так продолжалось и дальше. Каждый раз, когда бдительность стражников ослабевала (впрочем, иногда их брали в сообщники), юноши и девушки ускользали, набив карманы золотом и драгоценностями. В последних числах сентября процессия прибыла в Пуатье, и здесь путешествие закончилось. Ужасное известие, полученное Ансовальдом, заставило его повернуть назад, с остатками эскорта и сокровищ.

* * *

Кавалькада охотников, поднимая облака пыли, въехала во двор королевской виллы Калла. Один из них, везший убитую олениху, позвал слуг, чтобы те унесли добычу. Остальные спешились и повели коней к стойлам. Лишь Хильперик остался в седле: в сорок с лишним лет король уже нуждался в помощи, чтобы спешиться, тем более что сегодняшняя охота оказалась для него утомительной. Лес был уже тронут первыми красками осени, но все еще стояла сильная жара — от нее трескалась земля, и пересыхало в горле.

— Пусть мне принесут выпить! — закричал Хильперик, когда пыль во дворе улеглась.

Подошли двое слуг. Один нес мех с вином, другой протянул королю руку, чтобы помочь ему слезть с коня. Хильперик наклонился и оперся о плечо слуги. В это мгновение тот выхватил скрамасакс, спрятанный в складках одежды, и вонзил королю под мышку — точно таким же ударом, каким некогда был поражен Зигебер. Хильперик закричал и рухнул на землю. Тогда второй слуга отшвырнул мех, тоже выхватил оружие и нанес королю еще один удар — в живот. Затем оба скрылись в сгущающихся сумерках. Убийц Хильперика так никогда и не нашли.

# # #

Так умер Хильперик, и так был положен конец долгой войне между младшими сыновьями короля Хлотара. Обстоятельства их гибели были столь сходными, что нельзя было не усмотреть в этом Божьей кары. Оба провозгласили Париж своей столицей, нарушив клятву, данную в Шалонском соборе перед священными останками святого Мартина, святого Полуэкта Арманьянского и святого Хилария всего несколько лет назад. Оба были убиты ударом скрамасакса под мышку. Оба в момент смерти находились на вершине могущества… Теперь пришел черед умереть и мне.

Уже светает. Скоро меня предадут в руки единственного выжившего сына Хильперика и Фредегонды, чтобы он выместил на мне все долгие годы ненависти и унижений. По странной прихоти Истории все мы, кто стремился когда-то к власти над всей Галлией, теперь должны уступить ее самому слабому, самому жалкому отпрыску королевского рода. Не знаю, возродится ли когда-нибудь род Мерове Древнего во всем былом величии..

Но мне уже все равно. Моя жизнь была слишком долгой. Настало время, чтобы она закончилась.

Эпилог

До сих пор не известно, кто организовал убийство Хильперика, которое в ту эпоху все приписывали Фредегонде. Однако ее поведение в последующие часы после убийства скорее свидетельствует о том, что смерть супруга стала для нее совершенно неожиданной: охваченная паникой, она поспешно собрала часть своих сокровищ и укрылась в Париже под защитой епископа Рагемода вместе со своим новорожденным сыном. Брунхильда и Хильдебер, в то время бывшие в Мелодене, меньше чем в сорока километрах от виллы Калла, где был убит король, захватили все остальное. В последующие недели остразийские войска начали наступление, которое было настолько успешным, что позволило королеве Остразии с сыном вернуть все свои владения в Аквитании, а также захватить часть Нейстрии.

Но если Брунхильда и Хильдебер и сумели воспользоваться смертью короля, возможно, все же не они явились ее прямыми виновниками, хотя по прошествии многих лет коннетабль Суннезигель признавал свое участие в убийстве. Тем не менее, слишком многие желали погибели Хильперика, и столь же многие способны были перейти от желания к действию, как по личным, так и по политическим мотивам. Григорий Турский писал: «Никогда он никого не любил всем сердцем, и сам никем не был любим»[63].