Габриэль Городецкий - Роковой самообман

• Название: Роковой самообман
• Автор: Габриэль Городецкий
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2001

Опираясь на обширную источниковую базу, автор книги полемизирует со взглядами В.Суворова, высказанными в его книге «Ледокол». Обратившись к анализу сталинской политики накануне вторжения германских войск, он сосредотачивается на исследовании событий последнего предвоенного года.

---

Тем временем спешно разрабатывались принципы советской политики на Балканах. Италия получала признание претензий Венгрии к Румынии. Что касается Болгарии, Молотов рассчитывал на ее традиционно тесную связь с Россией, которую он надеялся еще больше укрепить удовлетворением ее территориальных претензий на румынскую Добруджу и греческую Фракию. Россия не забывала о германских интересах в Румынии, особенно касающихся нефтяных месторождений, и была готова поделить сферы влияния там с Италией и Германией. Наконец, Молотов признавал главенствующую роль Италии в Средиземноморье, но взамен ожидал, что итальянцы согласятся признать советские интересы на Черном море{154}. Советско-итальянское взаимопонимание несомненно открыло дорогу русской оккупации Бессарабии. Но как только немцы обратили свой взгляд на Балканы, они бросили все свои силы на то, чтобы оборвать мертворожденное сотрудничество Италии с русскими. Муссолини предупредили, что «любое дальнейшее участие России может побудить Балканские страны натравить одну великую державу на другую». Германия была заинтересована в том, чтобы сохранять, «насколько возможно, неопределенное положение» Проливов и противостоять Турции, которая имела «лишь ничего не значащие гарантии от Англии и, с другой стороны, находилась в жесткой оппозиции к России»{155}.

Захват Советами Бессарабии

Оккупация Бессарабии и Северной Буковины в конце июня 1940 г. была скорее результатом желания обезопасить себя на Балканах и побережье Черного моря, чем следствием ненасытного аппетита русских, как это часто представляют в литературе. Экспансия per se{156} была лишена всякого идеологического мотива{157}. Как мы видели, Сталин не сразу осознал угрозу, которую германское вторжение в Нидерланды представляло для СССР при хрупком равновесии, установившемся между двумя государствами в результате заключения пакта{158}. Как ни странно, он считал, что это вторжение отведет все возраставшую угрозу от Черного моря и Балкан. Молотов поэтому даже не обратил внимания на тот факт, что немцы не проконсультировались заранее с ним, как того требовали условия пакта Молотова — Риббентропа. Он безмятежно принял туманные объяснения немцев, что к войне на западе Германию вынудила угроза англо-французского прорыва в Рурский район через Бельгию и Голландию, выразив надежду, что эти события окажут «влияние на 1000-летний период дальнейшей германской истории»{159}. Еще больше успокоил его Риббентроп, который незадолго до окончания войны в Норвегии принял советского посла в своих личных апартаментах в Рейхсканцелярии «весьма дружелюбно». Риббентроп ловко направил советские подозрения по поводу войны на западе в сторону англичан, ссылаясь на захваченные в Нарвике документы, которые описывали давление, оказанное на Швецию и Норвегию, чтобы те пропустили британские войска в Финляндию{160}. Любая попытка Союзников открыть Сталину глаза на германскую опасность немедленно интерпретировалась как попытка втянуть Советский Союз в войну{161}.

Слухи о советских видах на Бессарабию ходили с начала войны{162}. Хотя Молотов отметал подозрения по поводу советских «гнусных замыслов» разжечь пожар на Балканах, он никогда не отказывался от претензий на Бессарабию{163}. С самого начала он дал понять, что аннексия вызывается необходимостью для Советов контролировать устье Дуная. По этой причине еще в октябре 1939 г. у турок настойчиво пытались добиться согласия на вторжение в Бессарабию, что не дало бы англичанам и французам оказать помощь Румынии, послав флот через Босфор{164}. Однако турки сотрудничать отказались, боясь германо-советского сговора на Черном море. Саракоглу всячески старался отговорить русских, не исключая возможности прохода в Черное море торговых судов, груженных военным снаряжением, если в регионе вспыхнет война. Таким образом, договор о взаимопомощи, подписанный между Турцией и Британией накануне войны, в сочетании с британскими гарантиями Румынии делал интервенцию Союзников на Черном море весьма вероятной{165}.

Главной заботой англичан было не допустить выхода немцев в Черное море и создания угрозы румынским нефтяным промыслам. Какое-то время они даже носились с мыслью одобрить советскую оккупацию Бессарабии постольку, поскольку она не приведет к вспышке войны на Балканах{166}. Однако румыны рассматривали советскую угрозу как наиболее реальную. Они в полной мере использовали общее негодование против Советского Союза из-за войны в Финляндии, добиваясь английской военной помощи, чтобы предотвратить «неминуемую» оккупацию Бессарабии, могущую привести «к большевизации Центральной и Юго-Восточной Европы»{167}. После Зимней войны Молотов обнаружил, что Союзники в самом деле заговорили по-другому, призывая Румынию не уступать Бессарабию и действуя против СССР «путем распространения клеветнических и провокационных сведений, стремясь вызвать среди населения вражду к нам и расстроить нормальные отношения между СССР и Румынией»{168}. Страх перед Британией, с одной стороны, и желание предотвратить возможность советско-британского заговора, с другой, помешали Сталину выполнить соглашение с Риббентропом о будущем Бессарабии. Неожиданные трудности в Финляндии удержали его от новых военных авантюр.

Призрак английской угрозы на Черном море заставил Сталина искать решения бессарабского вопроса дипломатическими средствами. В середине февраля 1940 г. он обратился к румынскому правительству с предложением пакта о ненападении. Взамен он просил о контроле над устьем Дуная, особенно над портами Сулина и Констанца, в обмен на территории в Советской Молдавии{169}. Король Румынии Кароль, однако, в ответ сделал поразительное предложение британскому послу; он намекнул, что Британия могла бы преодолеть ограничения соглашения в Монтре, послав свой флот в Черное море под видом турецкого. За обильным обедом с улитками и устрицами, специально выписанными по этому случаю из Парижа, и превосходным портвейном король настойчиво убеждал посла использовать «великие возможности на Кавказе»{170}.

Распространив систему безопасности СССР на Балтийское море посредством мира, навязанного Финляндии, Сталин приступил к выполнению последнего пункта соглашения Молотова — Риббентропа. Бессарабия была отобрана у турок в 1812 году. Часть ее перешла к Румынии после Крымской войны, но была возвращена после войн 1877–1878 гг. По Договору в Нейи в 1919 г. весь регион отошел к Румынии. Хотя Сталин ссылался на этнические и исторические причины для оправдания претензий русских на Бессарабию, они были продиктованы прежде всего ощущением надвигающейся английской угрозы на Черном море. Распространение советской системы безопасности на устье Дуная создавало необходимую глубину обороны для Севастополя и Одессы, находившихся всего лишь в 40 км от румынской границы. Даже британский посол в Бухаресте неохотно признавал, что больше, чем территориальные приобретения или участие в контроле над нефтепромыслами, русских привлекало «право разместить гарнизоны в некоторых местностях на севере и иметь представителей и, по мере возможности, войска в румынских портах». Он и впоследствии придерживался этого мнения, убедительно утверждая: «С точки зрения русских, Бессарабия важна не только в силу этнографических соображений. Она могла бы стать великолепным плацдармом для германского удара в сердце Украины с развитием движения на Киев и Припять, подобные марши германское командование с таким успехом осуществило в своих кампаниях в Польше и Западной Европе. Лучшим средством защиты от такого маневра для России было бы создание линии обороны по Карпатам и дельте Дуная»{171}. Преимущественное внимание Советов к контролю над Дунаем подтверждает тот факт, что они заставили румын участвовать в специальной смешанной комиссии, созданной в Одессе в дни оккупации для проведения границы в устье Дуная{172}.

Оккупация Северной Буковины также мотивировалась стратегическими соображениями. Она принесла Сталину контроль над главными железными дорогами между Украиной и Бессарабией через Черновцы и Львов. Шуленбург прилагал титанические усилия, чтобы скрыть от Гитлера стратегические замыслы Сталина, представляя раздел Буковины как шаг, навязанный Кремлю украинским окружением Сталина. Он напирал на тот факт, что Молотов с готовностью согласился «отказаться от претензий России на Карпатскую Украину». Он предпочел навести глянец на реальные мотивы Советов, таившие в себе потенциальную угрозу столкновения советских интересов с германскими{173}. Для короля. Кароля стало невозможным отвести от себя удар посредством внезапного улучшения отношений. Напротив, Молотов начал готовить почву для аннексии, собирая сведения о вооруженных конфликтах на границе{174}.