Габриэль Городецкий - Роковой самообман

• Название: Роковой самообман
• Автор: Габриэль Городецкий
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2001

Опираясь на обширную источниковую базу, автор книги полемизирует со взглядами В.Суворова, высказанными в его книге «Ледокол». Обратившись к анализу сталинской политики накануне вторжения германских войск, он сосредотачивается на исследовании событий последнего предвоенного года.

---

Косвенным образом это соглашение внесло свой вклад в кампанию дезинформации, как раз начатую немцами. Оно подробно расписывало механизм поставок вплоть до августа 1942 г., создавая у Кремля ложное ощущение мирной передышки. Вдобавок, чтобы утихомирить стремление Советов приступить к политическим переговорам, соглашение сопровождалось секретным протоколом, регулирующим советские претензии на пограничную территорию от реки Игорка до Балтийского моря, включая спор из-за Литовской косы{512}.

Вернувшись домой, Шнурре выполнил свое обещание Шуленбургу и представил Гитлеру доводы в пользу будущего сотрудничества с Советским Союзом. Гитлер внимательно выслушал его, но, как оказалось, Балканы не могли больше служить предметом переговоров, хотя он предпочел создать ложное впечатление, будто многое «еще не решено». Он готов был принять Шуленбурга в Берлине для консультаций, но дата намеренно оставлялась открытой и постоянно откладывалась. В начале марта Шуленбург жаловался, что Риббентроп снова отложил в долгий ящик его просьбу об отпуске{513}. Постепенно до него дошло, что отсутствие инструкций по будущим переговорам означает одно: Гитлер сосредоточился на войне{514}.

Между тем столкновение из-за Балкан принимало неприятный оборот. Болгарскому правительству казались невыносимыми тиски двух великих держав. Отклоняя советские предложения, оно в середине декабря умоляло Кремль понять «не только логически, но и душевно», как такое соглашение о взаимной помощи могло бы нарушить хрупкий баланс сил, установившийся на Балканах{515}. Сталин эмоциям не поддавался. Несколько раз Лунин, резидент ГРУ в Бухаресте, предостерегал своего болгарского коллегу, что Советский Союз не может игнорировать присутствие 13 германских дивизий на южной границе Румынии, «нацеленных за пределы границы, в направлении Болгарии и Балкан и, возможно, даже против Советского Союза». Он и не старался скрывать, как было заведено у советских дипломатов, что «отношения между Советским Союзом и Германией далеки от нормальных», но по понятным причинам хотел создать впечатление, будто они «складываются печально для Германии». Советский Союз, уверял он, не может больше оставаться равнодушным к германскому проникновению на Балканы. Оно представляет угрозу для Черного моря, а это «русское море, имеющее лишь один естественный выход — Босфор и Дарданеллы, — который должен оставаться под контролем русских». Царь Борис, внимательно прочитав донесение, подчеркнул последние слова Лунина о том, что Болгария — «страна, в которой Советский Союз наиболее заинтересован. Мы не хотим контроля над ней, как заявляют наши враги, ссылаясь на Прибалтийские страны. Там ситуация иная, так как те территории принадлежали Российскому государству, а нынче служат нам жизненным пространством, дающим выход в Балтийское море». Интересы русских, таким образом, ограничивались болгарским черноморским побережьем вдоль линии Варна — Бургас — Мраморное море. Перевод самого Лунина из Бухареста в Варну зловеще напомнил царю о том, какую ставку делала Москва на черноморские порты{516}.

Неудивительно поэтому, что постоянный страх перед Советским Союзом заставил Филова, болгарского премьер-министра, стоять на своем, когда он оправился от своих дипломатических болезней и совершил паломничество в Берхтесгаден в начале января 1941 г. Повторяя принципиальное согласие Болгарии присоединиться к Оси, он все же хотел оттянуть решение, чтобы не провоцировать русских. Тщетно он пытался внушить Гитлеру, что никакой спешки нет, так как болгарское правительство приняло меры предосторожности, предупреждая советскую аннексию болгарского черноморского побережья. Как обычно, Гитлер запугивал Филова, играя на идеологической опасности коммунизма для Болгарии. «Русский медведь, — зловеще вставил Риббентроп, — старается, так сказать, запустить свои когти во весь остальной мир через Дарданеллы». Поэтому необходимо остановить русских, четко разграничив сферы интересов. Но Гитлер пошел еще дальше: если Сталин не перестанет добиваться своей цели, он «сокрушит его» с помощью своих войск. И слова о турецкой угрозе не выдерживают критики. Пусть только попробуют поднять голос, сказал Гитлер, он «пошлет своего министра иностранных дел в Москву или вызовет Молотова в Берлин, и тогда Турции настанет конец»{517}.

Нажим на болгарское правительство, отчаянно цеплявшееся за принцип невмешательства, вызвал противоречивые заявления. Филова послали в Русе на Дунае, где он произнес «поразительно сильную речь», отметая предположения, будто Болгария становится «страной-легионером»: прямой ответ на обвинения Соболева. В то же самое время Габровски, министр внутренних дел, сделал заявление, также ставшее достоянием широкой гласности, в котором утверждал, что «Болгария не желает разделить судьбу Прибалтийских стран»{518}. Но жребий в самом деле был брошен после визита Филова к Гитлеру. Вернувшись в Софию, Филов посоветовал царю Борису уступить. Борис, по сообщению самого Филова, «был очень раздражен и удручен и проявил необычную твердость. Сначала он сказал, что скорее отречется от престола или нам придется броситься в объятия русских, пусть даже нас большевизируют». Однако после долгой эмоциональной речи «царь постепенно успокоился и начал признавать верность соображений [Филова]»{519}.

В последней попытке оттянуть неизбежное Драганов, повинуясь специальной инструкции царя Бориса, тщетно старался отыграть назад, утверждая, что по всем своим установкам Болгария «уже член Оси и даже вела себя как молчаливый союзник во всем, что касалось германских военных нужд». Но на деле он уже капитулировал и теперь пытался выторговать плату за этот шаг: выход к Эгейскому морю в турецком Адрианополе (не вступая в бой с Турцией) и в конечном счете Салоники и греческую Македонию{520}.

Решающий натиск немцев на Болгарию совпал с заключением торгового соглашения, что объясняет слабую реакцию на него Москвы. Через два дня после его заключения, не имея больше карт на руках, Сталин выпустил коммюнике, вновь подтверждавшее его твердую решимость оберегать советские интересы в Болгарии, не допуская распространения войны дальше на Балканы. Оно опровергало инспирированные Берлином слухи, будто вступление германских войск в Болгарию совершалось «при полном признании и одобрении СССР». Фактически это коммюнике являлось призывом к народу через голову болгарского правительства «разоблачать» политику своих лидеров, «старательно избегая видимости провокации» или впечатления, будто коммунистическая партия действует «по указке Советского Союза, а не по собственной инициативе»{521}. Болгарского посла даже вызвали к Вышинскому в два часа ночи с требованием опубликовать коммюнике в болгарских газетах; если его не опубликуют, сказали ему, болгарам придется «плохо». «Я спросил его, что значит "плохо"? Он ответил, что мы скоро это узнаем»{522}. Коммюнике, как заверил Берлин Шуленбург, отчаянно пытаясь предотвратить дальнейшее ухудшение отношений, не было направлено против Германии и не имело формы ультиматума, так как не определяло точно меры, которые может принять Советское правительство, если германские войска двинутся в Болгарию{523}.

Спровоцировав русских, Гитлер продолжал разработку военных планов. Приказав навести мост через Дунай, он хотел, чтобы войска были готовы переправиться через реку в конце января. Два дня спустя после протеста русских болгарам пообещали выход к Эгейскому морю, а в Софии были начаты военные переговоры{524}. Их версия урегулирования имела столь вопиющие недостатки, что, как признался Шуленбург Молотову, «может быть, удовлетворит их представительства в Бразилии и в Мексике, но для германского же посольства в Москве, как выразился Шуленбург, несколько худосочна». Он посоветовал Молотову дать инструкцию Деканозову еще раз нажать на Риббентропа{525}. Следуя совету Шуленбурга, Деканозов в самом деле предупредил Вайцзеккера, что Советское правительство «сочтет появление любых иностранных вооруженных сил на территории Болгарии и Проливов нарушением интересов безопасности СССР»{526}. Но русских не стоило отталкивать. Продвижение в Болгарию, как и ожидалось, было представлено как неизбежный шаг, чтобы помешать англичанам. Сталина еще раз попытались убаюкать обещанием добиться пересмотра конвенции по Проливам «в надлежащий момент» и возобновить политические дискуссии «в ближайшем будущем»{527}. 23 января Филов наконец дал официальный положительный ответ Гитлеру. Из своих источников при болгарском дворе русские получили подтверждение, что, как только германские войска переправятся в Болгарию, они не встретят никакого вооруженного отпора{528}.