Аласдер Грей - ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах

• Название: ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах
• Автор: Аласдер Грей
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-32312-8

Впервые на русском — одна из главных британских книг XX века, дебютный роман, писавшийся больше 30 лет и явивший миру нового мастера первой величины. «Ланарк» — это одновременно роман воспитания и авантюрная хроника, мистическая фантасмагория и книга о первой любви; нечто подобное могло бы получиться у Джойса, Кафки и Эдгара По, если бы они сели втроем писать для Уолта Диснея сценарий «Пиноккио» — в Глазго, вооружившись ящиком шотландского виски. Здесь недоучка-студент получает заказ на роспись собора, люди в загробном мире покрываются крокодильей кожей, а правительственные чиновники сдают экзамен на медленное убийство надежды.

Аласдер Грей — шотландец. Это многое объясняет.

Давно пора было Шотландии родить умопомрачительный роман, плоть от плоти современности. И вот он перед вами.

Энтони Берджесс

«Ланарк» поразил меня до самых печенок. На мой взгляд, это лучший шотландский роман двадцатого века.

Иэн Бэнкс

«Ланарк» — удивительный плод любви и безудержного воображения, неиссякаемый источник богатств.

TimesLiterarySupplement

Замысловатая, крипто-кальвинистская «Божественная комедия», которая должна найти самую широкую читательскую аудиторию.

NewYorkTimesBookReview

Невероятно изобретательный роман, притязающий на многое.

Малкольм Брэдбери

Эта книга — нечто большее, чем классический образец местной, региональной литературы. Воплощение «Ланарка» по грандиозности не уступает его замыслу: нечасто встречается роман, всецело коренящийся в обстановке одного, отдельно взятого города, и вместе с тем предельно доступный восприятию всех, кто живет вдали от него.

Уильям Бойд

Совершенно исключительное достижение и наиболее примечательный за долгий период успех шотландской прозы. Книга изменила весь литературный пейзаж. Это поразительно само по себе. «Ланарком» не может пренебречь никто из тех, кто причастен к нашей культуре или питает к ней интерес.

Scotsman

Когда рассвет наступает и уходит в смятении, мы оказываемся во власти неотразимого сюрреалистического воображения. Это некая сага о городе, где окружающая действительность ничуть не более надежна, чем часы Сальвадора Дали.

Брайан Олдисс

Знаменательная веха в послевоенной истории шотландского романа. Сочетая элементы научной фантастики и квази-автобиографии с апокалиптическими сценами, эта книга — проницательная и безотрадная — входит в число наиболее читаемых за последние пятьдесят лет.

Магнус Линюкйтер

[Грей] — редкое явление среди современных британских авторов — подлинный экспериментатор, попирающий привычные правила английской прозы… наделенный дерзким и богатым воображением.

Дэвид Лодж

…мастерское воссоздание… жизни подростка в послевоенном Глазго, его ранних дружеских связей и первой любви, пробуждения художнического таланта и гибели надежд на фоне изощренных общественных предрассудков, которые приходится усваивать по мере взросления… В широком смысле роман представляет собой попытку выявить тяжелые проблемы, таящие угрозу для современного общества. Он развернуто истолковывает надпись «Пусть Глазго процветает» на одной из гравюр Грея: Глазго, любой и всякий, процветет, если мы будем говорить правду.

NewYorkReviewofBooks

Грей… преображает имеющую локальное — и потому узкое — значение обстановку, которая ставила ограничительные рамки истинному таланту [других] романистов… и придает ей обобщающий пророческий смысл.

Дуглас Гиффорд, «Очерки шотландской литературы»

Самый выдающийся дебютный роман из прочитанных мною за несколько лет… Наиболее близкая, на мой взгляд, шотландская версия «Улисса» Джеймса Джойса.

EveningTimes

Гибкая, насыщенная фантазией проза — наполовину визионерская, наполовину реалистическая… Книга, обладающая неоспоримыми достоинствами.

Guardian

---

Стараясь скрыть замешательство, Toy повернулся к столбу и стал пристально его изучать.

— Тебе интересно, что это такое, правда? — послышался негромкий, но отчетливый голос священника.

— Да.

— Это триангуляционный пункт. Ты все еще в списке учеников моей воскресной школы. Что, вычеркнуть тебя оттуда?

Toy хмуро поводил пальцем вокруг странного углубления на верхушке столба. Священник пояснил:

— Сюда картографы ставят свой инструмент. Я заметил, вы с матерью больше не приходите в церковь. Почему?

— Отец сказал, если в смысле образования я там ничего не получаю, то могу не ходить, раз мне не нравится, — промямлил Toy.

Священник сочувственно хмыкнул:

— Восхищаюсь твоим отцом. Его понятие об образовании всеобъемлюще, исключая только смысл жизни и людскую судьбу. Ты веришь во Вседержителя?

— Не знаю, — набрался храбрости Toy. — Но в ад не верю.

Священник снова засмеялся:

— Когда вот поднаберешься жизненного опыта, то, может, это твое неверие и убавится. Ты из Глазго?

— Да.

— Я шесть лет учился там богословию. И получил о преисподней наглядное представление.

Издалека до их слуха донесся приглушенный взрыв. Из впадины на торфяниках вверх поднялось белое облачко и скоро исчезло, разорванное на клочья ветром. Эхо бегло прокатилось между гор и затихло в дальних лощинах.

— М-да, — произнес священник. — Это проводят испытания боеприпасов с фабрики. Страну следует уберечь любой адской ценой.

В Toy закипел подавленный гнев. Он впился зубами в дивный полуденный плод и обломал их о жесткую сердцевину пустых словес.

— Я, пожалуй, домой пойду, — пробормотал он.

— Ага-ага, — поддакнул священник. — Время не детское, малышу давно пора баиньки.

Он встал и повел Toy с вершины по спускавшимся вниз обширным гранитным уступам, напоминавшим широкие ступени гигантской лестницы: священник ловко прыгал с одного на другой, в затруднительных случаях поддерживая равновесие с помощью зонтика. Toy угрюмо, без лишней спешки, следовал за ним. На более пологих, поросших травой участках Toy начал понемногу отставать, а когда священник скрылся из виду за одним из крупных валунов, свернул налево, кое-как перекарабкался на противоположный склон и, убедившись, что окончательно оторвался от спутника, направился в сторону хостела.

К тому времени, когда Toy выбрался на дорогу, солнце уже село и землю окутали сумерки, однако небо еще переливалось разными цветами. Прихрамывая на твердом гудроне, он пошел по прямой дорожке к домику управляющего. Мать, сидя на складном стульчике посреди газона, вязала. Отец, не слишком усердно, с помощью лопаты удалял сорняки с клумбы поблизости. Завидев сына, миссис Toy укоризненно произнесла:

— А мы уже начали о тебе беспокоиться.

Toy сначала собирался умолчать о своем восхождении, которое совершил в сандалиях, но, стоя между родителями, не удержался:

— Спорим, что не угадаете, где я был!

— Так-так, ну и где же?

— Вон там!

За низкими ровными крышами домов хостела Руа казалась черным клином, вбитым в зеленовато-округлое небо. Между перистыми кроваво-алыми облачками тихо мигали звезды.

— Ты был на Бен-Руа?

— Ну.

— Один?

— Угу.

— Но ведь это опасно, Дункан, — мягко проговорила мать.

Отец взглянул на его сандалии и заметил:

— Если соберешься пойти снова, то сначала кого-нибудь предупреди, чтобы мы знали, где тебя искать в случае чего. Но сейчас мы тебя не упрекаем, не упрекаем — нет-нет.

Глава 15 Норма

Семейство Toy возвратилось в Глазго в последний год войны. Прибыли они туда поздним вечером, когда моросил мелкий дождь; взяли у вокзала такси и, забравшись внутрь, ехали молча. Toy следил за чередой пустынных улиц, освещенных призрачно-тусклым светом фонарей. Когда-то Глазго состоял для него из жилого дома, школы и отрезка канала; теперь это был громадный мрачный лабиринт, из которого и за год не выбраться. В квартире было холодно, всюду царил беспорядок. Во время войны здесь жили чужие люди; постельные принадлежности и настенные украшения хранились под замком в дальней спальне. Пока родители распаковывали и раскладывали вещи, Toy перелистал свои старые книжки: они показались ему скучными и ребяческими.

— А скоро мы войдем в норму? — спросил он у матери, вытиравшей пыль.

— Что ты понимаешь под нормой?

— Ну, устроимся.

— Недели через две.

Toy пошел в гостиную, где отец просматривал письма, и повторил вопрос:

— А сколько нам понадобится, чтобы войти в норму?

— Если повезет, месяца два-три.

Эти месяцы мистер Toy провел за своим бюро в гостиной, печатая письма. С каждой почтой приходили ответы с грифом наверху листа, и он отдавал их Toy, который рисовал на чистой оборотной стороне. Toy часами просиживал за своим крошечным столом в дальней спальне, в халате и шапочке деда. Он редко интересовался текстом писем, но однажды его внимание привлекло название фабрики, на которой его отец работал до войны. В письме говорилось:

Дорогой мистер Toy!

Поистине, не бывает пророка без чести, разве только в городе, откуда он родом! Примите мои поздравления в связи с Вашей столь успешной деятельностью в ныне расформированном Министерстве военных поставок.

К сожалению, вакансии сотрудника управления кадров в настоящее время у нас не имеется. Уверен, впрочем, что благодаря блестяще проявленным Вами способностям Вам не составит труда найти им применение на новом рабочем месте.

С наилучшими пожеланиями, искренне Ваш

Джон Блэр, управляющий.

Как-то за обедом мистер Toy сообщил жене:

— Утром я прошелся пешком до Хогганфилда. Там, согласно новому жилищному плану, строят водохранилище. — Он проглотил кусок и добавил: — Я сделал запрос и получил работу. Выхожу завтра.

— А что нужно делать?

— Стены водохранилища возводятся из бетона, который заливают в опалубку. Я должен скреплять металлический каркас и убирать его, когда бетон застынет.

— Это лучше, чем ничего, — хмуро отозвалась миссис Toy.

— Я тоже так подумал.

Теперь мистер Toy каждое утро, в потертой куртке и плисовых штанах, заправленных в длинные носки, седлал велосипед и отправлялся на работу. Toy, если не надо было идти в школу, марал бумагу за отцовским бюро или ложился навзничь на коврик у очага, радуясь близкому присутствию матери, занятой делами по дому.

Однажды мистер Toy подозвал сына к себе:

— Дункан, через шесть недель у тебя выпускной экзамен, верно?

— Да.

— Ты понимаешь, насколько он важен? Если сдашь его успешно, то попадешь в полную среднюю школу, а там, при условии, что будешь учиться хорошо и выдержишь какие нужно экзамены, по ее окончании получишь аттестат зрелости — и тогда сможешь работать, где тебе захочется. Можно даже будет проучиться еще четыре года в университете. Если провалишься, дорога одна — в обычную среднюю школу, и в четырнадцать лет будешь зарабатывать чем придется. Посмотри на меня. Я учился в полной средней школе, однако в четырнадцать мне пришлось ее бросить, чтобы содержать мать и сестру. Наверное, я мог бы в жизни преуспеть, но для этого нужны аттестаты, свидетельства, а у меня ничего этого не было. Помощник мастера на картонажной фабрике Лэрда — вот самое большее, на что я мог рассчитывать. Во время войны работников с аттестатами, конечно же, не хватало, и я получил место только благодаря своим способностям. Но видишь, чем я занят сейчас? А у тебя есть какие-то планы, кем бы ты хотел стать?

Toy призадумался. Раньше ему хотелось стать королем, волшебником, путешественником-исследователем, археологом, астрономом, изобретателем и пилотом космических кораблей. Не так давно, когда он черкал на бумаге в дальней спальне, у него появилось желание сделаться писателем или художником. Поколебавшись, он ответил:

— Врачом.

— Врачом? Что ж, неплохо. Врач посвящает жизнь тому, чтобы помогать другим. Врач всегда был и будет необходимым и уважаемым членом общества, вне зависимости от любых социальных перемен. Итак, твой первый шаг — это выпускной экзамен. Не думай ни о чем другом — только об этом. По английскому и по общеобразовательным предметам оценки у тебя хорошие, а вот с арифметикой ты не в ладах, поэтому надо подтянуться по арифметике. — Мистер Toy похлопал сына по спине. — Иди-ка, позанимайся!

Toy пошел к себе в спальню, запер дверь, бросился на постель и расплакался. Будущее, обрисованное отцом, представлялось ему невыносимо отвратительным.

Уайтхиллская полная средняя школа помещалась в высоком мрачном здании из бордового песчаника: позади него было устроено футбольное поле, а по обеим сторонам располагались площадки для игр — девочкам и мальчикам отдельно, — обнесенные оградой из металлических остроконечных прутьев. Здание было возведено в восьмидесятые годы девятнадцатого века, но рост Глазго заставил делать к нему пристройки. На рубеже столетий к старому зданию присоединили сооружение, по внешнему виду от него неотличимое, но состоявшее внутри из крутых лестниц и множества крохотных классных комнат. После Первой мировой войны добавили длинное деревянное крыло — в качестве временной меры, до постройки новой школы, а после Второй мировой войны, опять-таки вроде бы ненадолго, на футбольном поле построили из сборных блоков семь домиков по две классных комнаты в каждом. Однажды пасмурным утром у входных ворот с потерянным видом толпились новички. В начальной школе на площадке для игр они казались себе великанами. А теперь выглядели карликами среди верзил, которые были чуть ли не на двадцать дюймов повыше. Кучка выходцев из Риддри под шумок жалась вместе, стараясь щегольнуть опытностью. Один из них спросил у Toy: