Анатолий Дроздов - Листок на воде

• Название: Листок на воде
• Автор: Анатолий Дроздов
• Жанр: Альтернативная история

Ветеран Чечни, выдернут из мирной жизни на суд в горы, где под взглядами телекамер и улыбки толстых шейхов его должны казнить "за преступления против мирных жителей". Несколько лет назад он расстрелял джип с черными вдовами.

Вместо казни получается кавардак. Умирающий ГГ прихватывает с собой заказчиков, исполнителей и немного зрителей. Как проклятие, его душу пускают в путешествие по телам умирающих солдат. Римский легионер, рейтар, красноармеец. В каждом теле он пребывает недолго, но память от каждой новой ступени жизни давит на психику.

---

Молчат, впечатлило. Бегу к аппарату, сую пулемет в шкворень. Оглядываюсь – не шевелятся. Забираю пистолет у Ольги, прыгаю к себе в кабину.

– Заводи!

Механик проворачивает пропеллер и отскакивает в сторону. Мотор остыть не успел, работает бодро. Оглядываюсь – все еще лежат. Даю газ и рулю по полю. На глаза попадается "Ньюпор". Чуть доворачиваю аппарат и жму на спуск пулемета. Пули бьют по фюзеляжу "Ньюпора", попадают в мотор. Теперь не догонят… Газ, разбег, ручка на себя – взлетели! Бросаю взгляд на поле. Люди застыли точками, никто не стреляет нам вслед. Ваше счастье! Жаль, что в кабине нет бомб. Поезд Троцкого я бы навестил…

19

Девятнадцатый год, а я все еще жив. Мы с Ольгой в Новочеркасске. Как пробирались на юг – разговор долгий и скучный. Деньги кончились, теперь мы – нищие. Служим за еду и мизерное жалованье, как тысячи офицеров Вооруженных сил Юга России. Хорошо еще, что в авиации. Зимой в Добровольческой армии на один аппарат было четыре пилота. Чтоб не сидеть без дела, мы взялись за винтовки. Рота, составленная авиаторами, хорошо ввалила красным на Маныче. Весной положение изменилось. Англичане прислали аппараты, снятые с Македонского фронта. Привезли "Фарманы" и "Анасали" из Одессы, их успели эвакуировать. Летчиков отозвали из пехоты. Я попросился в Новочеркасск, к Егорову. Леонтий Иванович командует отрядом, как некогда на германском фронте. Маловато для подполковника, но в Добровольческой армии это обычное дело – полковники командуют ротами, генералы – батальонами.

Встретили нас хорошо. Жена военлета, застрелившая комиссара, к тому же "жида" – лучшая репутация в Добровольческой армии. Летчики засвидетельствовали Ольге почтение, даже Турлак. Он в Новочеркасске и по-прежнему меня не жалует. Некогда из-за Ольги (Турлак пытался за ней ухаживать), теперь из-за службы у красных. Турлак считает, что честные офицеры, вроде него, еще в семнадцатом устремились к Корнилову. Трусы ждали, когда их мобилизуют. Вслух Турлак этого не говорит – дуэли в Добровольческой армии дело обычное, шепчет спиной. Я не обращаю внимания – привык.

Летаем на разведку. Май, жара. Красные готовят наступление, но мы опередили. Корпуса Улагая и Покровского форсировали Маныч, красные дрогнули. На выручку брошены Буденный и Думенко, их кавалеристы на марше. Летим на штурмовку. Аппараты заправлены бомбами и патронами. Степь покрыта красными конниками. Сверху они кажутся муравьями. Только муравьи вооружены – и отменно. Их поток ползет и ползет, грозя поглотить наши войска. Заходим на боевой курс. Бомбы летят вниз, в муравьином потоке вспухают разрывы. Снижаемся почти до бреющего, работаем из пулеметов. Степь ровная, как стол. Обезумевшие кони мечутся, всадники пытаются найти укрытие, но его нет. Для красных кавалеристов наступает ад: сначала на земле, потом – на небе. Пулеметы косят людей и коней, по плотной массе промахнуться невозможно. Всадники падают на землю, кони топчут их копытами. Это не война, это уничтожение, но у нас нет жалости. В апреле, на Пасху, большевики бомбили Новочеркасск. Подгадали налет к крестному ходу. В толпе молящихся было мало военных; старики, женщины, дети… Бомбы упали точно – десятки убитых и раненых. Большевистские газеты захлебнулись восторгами: вот им, буржуям! Пусть знают! Мы были на похоронах. Восковые лобики убитых детей, теряющие сознание матери…

Израсходовав боеприпасы, летим на аэродром, пополняемся – и снова на штурмовку. Бомбим и стреляем, стреляем и бомбим… Конница красных рассеяна, отступает. Десять аппаратов остановили две дивизии. Другой отряд утюжит пехоту. Красные повсеместно бегут, Улагай с Покровским гонят их к северу.

Освобождена станица Вешенская, восставшая в марте. Троцкий проводил расказачивание. "Казаки – это своего рода зоологическая среда, – вещал нарком. – Старое казачество должно быть сожжено в пламени социальной революции… Пусть последние их остатки, словно евангельские свиньи, будут сброшены в Черное море!" Казаков, поверившим большевикам, ждало отрезвление – их стали расстреливать. Поклонник Иуды – редкостный идиот, история с чехословаками его не научила. Даже свинья, когда ее режут, сопротивляется. Сообразить, что казаки, эти профессиональные воины, не позволят над собой издеваться, смог бы и ребенок. Буревестник революции о таком не думал. Через двадцать лет ему пробьют голову. Интересно, там что-то найдут?

Наши конники потерялись в степи. Это маневренная война. Сегодня корпус здесь, завтра – и след простыл. Нас отряжают на поиски. В одном из вылетов замечаю аппарат на земле. На плоскостях красные звезды. У машины суетится пилот. Все ясно. У красных нет бензина, аппараты заправляют "казанской смесью". Это керосин, газолин, спирт и эфир в разных пропорциях. Смесь забивает карбюраторы, моторы глохнут. Летчик садится и прочищает. Решение приходит мгновенно. Навестим большевичка!

"Ньюпор" садится и бежит к краснозвездному. Летчик увидел и заметался. Его пулемет над крылом смотрит вверх – стрелять бесполезно, аппарат надо поднять. У меня – синхронный "Виккерс", он бьет через винт, чуть что – разделаю в отбивную. Бежать большевику некуда – в степи не спрячешься. Красный понял и выходит навстречу. На нем кожаная куртка, очки на шлеме… Твою мать!

Глушу мотор и прыгаю в траву. Он смотрит недоверчиво.

– Павел?

Иду к Рапоте. Он колеблется: протянуть руку или нет? Не решился. Правильно: я бы не пожал. Он лезет в карман. Настораживаюсь. "Браунинг" я на всякий случай взвел, он за поясом. Сергей достает коробку папирос. Живут же большевики!

– Угощайся! – он протягивает коробку.

Отчего нет? Трофей… Закуриваем. Он садится, я пристраиваюсь рядом.

– Бери! – он сует мне коробку. – У меня еще есть, у вас с куревом плохо.

Откуда знает?

– Механик от вас перелетел, рассказывал.

Было такое. Механик забрался в "Вуазен" и взлетел. Думали: балуется, механик мечтал стать летчиком. Погнались, стали прижимать к земле, а тут и линия фронта… Красные бросают листовки, завлекают щедрыми посулами. Летчики не ведутся, механик соблазнился. Один случай на всю армию.

– У нас теперь по-другому, Павел, не так, годом ранее. Хорошее снабжение, жалованье…

– А комиссары?

– В моей группе комиссаром Синельников.

Хм!

– Возвращайся, Павел!

Ну, Серега, ну орел! Кто кого в плен взял? Я ж не механик, чтоб купиться. Да меня сразу к стенке! Вместе с Ольгой. Кто нам комиссара простит?

– Ольга не убила Иогансона, только ранила. Причем, легко. Он сам очнулся и шум поднял. Если б вы не улетели, ничего бы и не было.

Так я и поверил!

– Твой случай, если хочешь знать, много шуму наделал. Товарищ Сталин возмущался, в Реввоенсовете вопрос ставил. Тридцать летчиков за год перелетели к белым! Разбирались почему, твой случай вспомнили. У военлета, который наркома спас, жену пытались изнасиловать! Кто будет воевать за такую власть? Троцкий ужом крутился, так ему надавали!

Революционный междусобойчик. Вожди борются за власть, едят друг дружку. Здесь каждое лыко в строку. Попался случай с пилотом, сгодится и пилот. Сталин Троцкого скушает – и поделом, но это будет не скоро.

– У нас мало хороших летчиков, Павел. Лучшие перелетели, в школах учат плохо. Люди бьются, гробят аппараты. Такие, как ты, на вес золота. Тебе сразу отряд дадут!

Догонят и еще дадут!

– Я за тебя поручусь.

Не факт.

– Ты из-за Липы? Не мог я ей помочь тогда, никак не мог! Меня бы слушать не стали! К тому же ты зря волновался. Не пропала твоя Липа! Замужем. Знаешь за кем?

Он называет фамилию. Я помню ее по учебнику. Этот деятель Сталина переживет. Липа – девочка умная, выбирать всегда умела.

– Вам с Ольгой опасаться нечего – Иогансона расстреляли.

Вот как! Попался нашим?

– Свои. Отправили вину искупать, он и отличился – загнал отряд под пулеметы. Рабочие, ополченцы – добровольцы. Сталин был в ярости. Трибунал голосовал единогласно. Троцкий заступался, просил помиловать, но Сталин настоял.

Насчет расстрелять за товарищем Сталиным не заржавеет…

– Сталин – замечательный человек! Умный, честный, решительный. Он сказал: "Когда таких, как Красовский, перетянем к себе, контрреволюции конец!" Я ему о тебе рассказывал…

Пора заканчивать вербовку.

– Ты бомбил Новочеркасск в апреле?

Он удивлен, кажется, искренне.

– Я здесь третий день! Из Москвы прислали – из-за вашего прорыва.

Если так, то живи! Встаю. Он тоже вскакивает.

– Бывай! – подаю ему руку.

– Спасибо! – он горячо ее жмет.

– Квиты!

Иду к "Ньюпору". У меня был долг, я его вернул.

– Павел!

Поворачиваюсь.

– Ты все же подумай! Я не врал тебе.

– Я не вернусь, Сергей! Не хочу бомбить мирных жителей, убивать детей и женщин! Я офицер, не палач! Скажи это Сталину, скажи Троцкому, скажи всем людоедам в Москве!

– Ваши не убивают? А как же белый террор? Вешать каждого десятого, если село помогало красным? А заложники? Насилия, грабежи? Я был в станице, где прошел Мамонтов. Ободрали людей до нитки! Даже тех, кто их с цветами встречал!