Евгений Витковский - Чертовар

• Название: Чертовар
• Автор: Евгений Витковский
• Издательство: Водолей Publishers
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9796-0106-9

«Покуда главный герой романа, Богдан Тертычный, сдирает шкуру с чертей, варит из них мыло, пускает их зубы и когти на ювелирные изделия, — человечество продолжает решать вопрос вопросов: Кавель убил Кавеля или Кавель Кавеля. Пока не найден ответ — не начнется ничто! Спасая людей, тонет герой-водяной, чтобы новой зеленой звездой озарить небо; идет по тверским болотам в поисках России караван трехгорбых верблюдов; продолжает играть на португальской гитаре Государь Всея Руси Павел Второй, и несмотря ни на что, деревья растут только ночью. Кончается роман, а нам лишь остается спросить друг друга: «Господа, кто знает, все-таки Кавель убил Кавеля или Кавель Кавеля?.. По секрету — скажите!»

Весьма озабоченный этим вопросом — А.К. (Ариэль Кармон)»

---

Словом, в воздухе пахло не только дымом, но и аннексией Антарктиды. То ли в пользу России, то ли в пользу Аляски, то ли в пользу Гренландии. Едва ли государству без собственного коренного населения в ближайшее время светила независимость. Как и покойный Советский Союз, Россия по привычке не покидала ОНЗОН — Организации Неизвестно Зачем Освободившихся Наций, где почти ни один член и впрямь не знал — зачем он освободился от блаженного колониального ига, при котором вся ответственность за его судьбу лежала на ком-то другом, и так сладостно было в часы сьесты, в часы отпадного дольче фар ниенте, мысленно бороться с проклятыми захватчиками. Конечно, имелся вариант присоединения Антарктиды к Островной Империи Клиппертон-и-Кергелен, на что-то по крайней мере из ближних островов там претендовали Аргентина, Чили, Австралия и прочие несерьезные кандидаты, — разве что о Республике Сальварсан можно было точно сказать — вот уж ей Антарктида сто лет не нужна задаром. И без нее жарко.

Вся эта имперская политика интересовала Богдана ровно настолько, насколько от нее зависели поставки производимого чертоварней продукта. В случае поставки в назначенный срок всего заказа Богдан мог на время отложить коммерческую деятельность и вернуться к научной, в случае провала вообще не представлял, что его ждет. Но надеялся, что представлять не придется. Поэтому приходилось терпеть чад горелой рыбы, без которого сменщик не мог работать, и еще более скверный дым, валивший из дубильного цеха старика Варсонофия, где все работы, кроме дистилляции чертова ихора, сейчас были приостановлены. Пахло так скверно, что Богдан вернул к жизни крошечный хутор Невод, на самой северной границе своих владений, почти у великого болота Большой Оршинский Мох. Там стояло четыре еще крепких, хотя и давно брошенных хозяевами, избы, имелись и другие постройки, которые Богдан приказал снести; рабочей силы сейчас хватало, особенно старался негр Леопольд, память к которому так и не вернулась. Богдан чуть повеселел: по крайней мере на полдня или на полночи можно было уехать туда и отоспаться, чего не получалось ни на веранде в Выползове, ни у Шейлы на Ржавце, там тоже страдали от дыма, — а Невод каким-то образом оставался не затронут.

Севернее лежало безразмерное, чуть не самого Кашина протянутое болото: как раз в нем в свое время чуть не утоп арясинский князь Изяслав Малоимущий. На болоте, согласно местным легендам, стоял крайний северный форпост княжества, город Россия, из-за непостоянного своего месторасположения чаще именуемый в сказаниях гуляй-городом. Никто не знал дороги туда, никто на человеческой памяти не приходил оттуда, но каждый житель Арясинщины уж точно слышал рассказ, что вот тот сосед, который сейчас мимо окна к Орлушиным пошел вывеску заказывать (вариант: завернул к Алгарукову субсидию просить; еще вариант — понес золотые часы в заклад к Фонрановичу, и еще много таких вариантов) в юности знал одного, который с настоящим уроженцем России в кружале подрался (вариант: на пароходе плыл в Израиль, — вариант: служил в одном полку на Андаманах, — и еще очень, очень много таких вариантов). Факт существования России на болотах просто не ставился под сомнение. А что город сейчас от всех отрезан, — вздыхали арясинцы, — так ведь такое время сейчас — осень (варианты: зима, весна, лето), когда ни проехать в Россию, ни пройти, а кто там не был — пусть о ней своего особого суждения не имеет, покуда не посетит.

Здесь, в Неводе, принимал сегодня Богдан Арнольдович Тертычный секретных гостей. С местной фермы трехгорбых верблюдов припожаловал Кондратий Харонович Эм, ученик великого вологодского селекционера Израиля Зака, которому империя нынче была всецело обязана всем поголовьем приполярных верблюдов — одногорбых и более. Кондратий Харонович работал над выведением верблюда о четырех горбах, и пришел просить помощи. Лишних денег у Богдана давно уже не было, но просителю могли понадобиться не только деньги, да и вообще если сумел человек добраться до здешних владений, то может от него быть и какая-то польза. Ненужных и вредных ни одна из дорог сюда давно не пропускала. А Кондратий хоть и был от рождения вологодцем, но в Арясине прижился давно, с пятидесятых годов — сразу, как из лагеря вернулся.

— Благослови, батюшка, — говорил Кондратий чертовару, который был ровно вдвое моложе него, — нет мне удачи: не растет горбность у полярной версии. А ведь у меня заказ особый, не каждому доверят такой…

Богдан сверкнул глазами, стороннему наблюдателю, которому внешность мастера неизбежно мнилась немного птичьей и хищной, почудилось бы, что он клювом прищелкнул и заклекотал. У него заказ был еще важней, и от той же персоны, честно говоря. Мастер все никак не мог понять — если уж Зак с учениками вывел полярного верблюда, то зачем понадобилось умножать число его горбов. Ясно же, что затребованы эти животные для Антарктиды. Кто и что там с ними делать собирается, и для чего лишние горбы вдруг потребовались? Чертовар решил сострить попримитивнее, но из уважения к стальным зубам гостя, привезенным с Таймыра, грубить не стал.

— Что ж, горбатого лепить по новой моде будем? — Чертовар взялся за бутылку темной жидкости, предлагая налить по новой. Гость согласился. Прежде чем отвечать, выпили. Селекционер, с виду спокойный, но все равно сильно нервничающий, долго глотал жидкость, почти пережевывая ее, отваливая губу, — если кто не знал, над разведением которого животного этот ученый бьется, сейчас бы догадался: столь велико было накопленное за десятилетиями общения с верблюдами сходство. Потом гость заговорил.

— Имеем: поставлена задача. Полярный верблюд должен быть морозоустойчив, как овцебык и больше. Размножаться должен — как пингвин, при восьмидесяти и меньше, если по Цельсию считать, это по Реомюру где-то минус шестьдесят пять. Бегать — как гепард, сто верст в час и быстрее, если по прямой. Ну, и многое другое. А горючее ему где запасать? Ясно, в горбах. К середине октября все поголовье сдаю, кроме племенных трехгорбых. Только в контракте у меня еще и образцовый четырехгорбый значится, у меня их, бывает, приносят мамки-верблюдицы, да только те мрут в первые сутки. Ни один батюшка ко мне на ферму ни ногой, все к тебе посылают. Вот.

— А конкуренты что? — спросил Богдан, деловито хрустя одновременно огурцом и грибом.

Гость мотнул головой, по-верблюжьи выдвинул вперед нижнюю челюсть, сплюнул на пол сквозь бороду.

— Нет у меня конкурентов, почитай, что нету совсем. Старик Израиль на покой ушел — говорит, пусть молодые горбность повышают. А кто молодые? Я да Борщак на Алтае. Только что Борщак может? У него от пары трехгорбых норовит дромадер произойти. Бактриан в крайнем случае. Даже то добро, что Зак полвека наживал, удержать не может. Да и дела полярные плохо понимает, академии-то в южном Казахстане проходил, не как я. Копыто разве такое должно быть у полярного? Теплое должно быть копыто! С приопушением, с подшерстком — как у ньюфаундленда, чтобы полдня в ледяной воде мог простоять. А у Николая — это Борщака так зовут, его дальше Конакова поезд не пускает, так что ты с ним не знаком, батюшка, прости, — у него верблюд, можно сказать, небоевой. Цирковой у него верблюд на конвейере, с таким только польку танцевать.

— Так зачем четвертый-то горб? Увеличить рост, соответственно и сами горбы прибавят в весе, разница-то какая?

Селекционер посерьезнел.

— Видишь, Богдан Арнольдыч, это я уж только тебе и только наедине… Не на то дело мне четырехгорбый заказан. Это ведь не для полюса, это — ездовой, для прогулок. Под седло на троих, значит. Чтобы два охранника…

Богдан протянул руку через стол и прижал ее к столу рядом со стаканом гостя: жест был вполне международный: все ясно, дальше можно молчать. Помолчали. Выпили опять. За распахнутым окном избы висел комариный столб, но внутрь даже сдуру ни один комар не залетал, продымленная одежда чертовара морила кровопийц на лету. Тем временем Богдан напряженно соображал. И пока что решительно не мог понять — чем помочь такой беде. Отказать тоже было нельзя: госзаказ, как-никак, у обоих, и — неровен час — еще самому когда-нибудь на верблюжьей ферме что-то понадобится. К примеру, по здешнему болоту ни один вездеход не пройдет, да и танк утонет. А Кондратий на трехгорбом чуть не по зеленой воде пришел к Неводу — напрямую, из-под Городни, с крайнего северо-запада Арясинщины — сорок верст, почитай.

Мысленно чертовар уже перебрал своих нынешних гостей. Конечно, если батюшки к Кондратию идти не хотят, то самый бы момент послать туда Антибиотика. Только не хватил бы кондратий Кондратия при виде однорогого черта, да еще и с верблюдицами родильная горячка приключится. Далее, конечно, можно просить и Верховного Кочевника: ездовые животные как-то больше по цыганской части… да помилуйте, какой из Журавлева цыган. У него и кибитка в мерседесы запряжена. Если бы нужно было четырехгорбый мерседес затевать… Едва ли. Нет, тут нужен уж просто колдун. И чтобы не наваждения производил, а строго научное, материалистическое, даже дарвиническое колдовство безо всякого обмана и чертовщины.