Рудольф Фрилинг - Христианство и перевоплощение

• Название: Христианство и перевоплощение
• Автор: Рудольф Фрилинг
• Издательство: Энигма
• Жанр: Религиоведение
• Год: 1997

---

Эти души, действующие как цари-священники, являются тайновидцу сидящими на престолах и судящими. Здесь в апокалиптическом изображении событий кое-кто усматривает шероховатость: то, что эти души «судят», якобы противоречит следующей вскоре сцене Страшного суда, где Судией является лишь Господь Бог. И опять-таки мы не вправе сопоставлять эти видения по законам «прагматической» логики. Оба видения Иоанна имеют свою особую правомерность и не противоречат друг другу. Когда души «святых» воссели на престолы и им «дано было судить», это означает, что они просто благодаря своей сути становятся для других душ мерилом самоосуждения. Ввиду их высшей человечности творится суд над самим собой. В свою очередь этот суд над собой, происходящий через созерцание «совершенных праведников», есть опять-таки ступень, предваряющая Страшный суд. Имагинация «престолов» со святыми претерпевает метаморфозу, превращаясь в могучий образ «великого белого престола»: «И увидел я великий белый престол и Сидящего на нем, от лица Которого бежало небо и земля, и не нашлось им места» (Откр. 20:11).

Однако в промежутке лежит еще одно видение, которое в последний раз приводит нас на землю. Какая-то часть христианского мира еще живет «внизу», в земном воплощении. Вражьи силы вновь поднимаются в последнем усилии: выступает воинство «Гога и Магога», «число их как песок морской» — это стоящие вне христианства массы человечества. Их полчища будто явились из подземного мира, страшное зрелище в лучах солнца. «И вышли на широту земли, и окружают стан святых и город возлюбленный» (Откр. 20:9). Святые на земле не цепляются за материальное бытие, не стремятся к оседлости и обладанию собственностью, они не имеют «здесь постоянного града» и живут как воины на биваке. Загадочные слова «город возлюбленный» опять указывают на приуготовляющийся, поэтапно возвещающий о себе небесный Иерусалим, догадкой витающий образ которого нисколько не противоречит образу подвижного «стана святых». Однако наступление вражьих сил на этот раз как будто бы отражается в легкостью. Здесь, видимо, своею силой помогают свыше — умершие. «И ниспал огонь с неба», который решил исход битвы и покончил с хаосом Гога и Магога. На этой заключительной стадии сила добра вызрела до «белой магии». Время торжества вражьих сил миновало — после долгого развития, после многих отступлений.

Теперь следует образ «великого белого престола». Сидящий на престоле, подобно «мастеру стула», творит великую белую магию, взглядом очей своих он дематериализует мир: «от лица Которого бежало небо и земля, и не нашлось им места» (Откр. 20:11). Пространство исчезает. Остаются одни только люди. И они должны стоять перед лицом Сидящего на престоле. При снятии шестой печати происходит сцена, являющая собой первое предощущение этого. Живущие на земле скрываются в пещерах и в ущельях и говорят горам и камням: «падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца…» (Откр. 6:16) Таково самое первое впечатление о том, что переживает человек, чувствуя на себе пронизывающий взор очей Божьего Лика. Стремление скрыться в ущельях гор и в пещерах и быть погребенными под камнями и скалами — разве же это не бегство вниз, в материальное бытие, чтобы заглушить нарождающееся предчувствие близящегося Суда. Рудольф Штайнер однажды назвал материализм «феноменом страха». После того как вещественный мир растаял, возможности скрыться от очей Божиих больше нет. Материальные вещи исчезли, но дела людей, совершенные в бренном мире, не исчезли вместе с миром. Они вписались в тонкую субстанциальность, «и книги раскрыты были ‹…› и судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими».

Только теперь окончательно побеждается смерть. Смерть и ад, как при снятии четвертой печати, выступают в облике духовных существ, которые вызывают смерть тела и посмертное помрачение души. Воскресший мир является затем в образе небесного Иерусалима, где бракосочетаются «новое небо» и «новая земля».

Образный ряд Откровения Иоанна наглядно показывает развитие человечества, открывающегося Христу — «Развитие» бросается в глаза, если сравнить ст. 6:9 и 20:4, где в начале и в заключение мощного поступательного преобразования употребляется слово «psychai» — «души». Это развитие прослеживается не в беспрерывности, но обнаруживает себя всякий раз в отрывочных, эпизодических картинах. Однако же «за кулисами» отдельных картин кое-что происходит. От картины к картине, в постоянной смене места действия (то на земле, то на небе), высвечивается восхождение связанного с Христом человечества. Весь ряд картин сопрягается воедино, когда отдельный христианин через перевоплощение полностью вовлекается в этот калейдоскоп сцен и связанное с ним вплоть до Страшного суда взаимодействие земного (во плоти) И небесного (вне плоти) существования. Временное пространство для перевоплощения выявлено в Апокалипсисе, где эпохи отделены друг от друга куда отчетливее, чем в сжатых, спрессованных в одно-единственное видение, эсхатологических перспективах, о которых мы говорили в предыдущей главе.

Здесь можно было бы возразить: после описания блаженных небесных состояний, как они, к примеру, даны уже в гл. 7, где «один из старцев» отвечает тайновидцу на собственный свой вопрос: «Сии облеченные в белые одежды кто ‹…›?» — мыслимо ли после таких вершин повторное нисхождение в земное бытие? Мы уже упоминали, что в этом удивительном изложении образ: «за это они пребывают ныне перед престолом Бога и служат Ему день и ночь в храме Его» (Откр. 7:15), — казалось бы говорящий о чем-то абсолютно окончательном и непревзойденном, все же не исключает другого образа, а именно что «Агнец ‹…› будет пасти их {блаженных. — Р.Ф.] и водить их на живые источники вод» (Откр. 7:17). Определенные образные детали, содержащиеся в гимне блаженству, еще раз встречаются в конце, при описании небесного Иерусалима. «Сидящий на престоле будет в них» — гласит ст. 7:15. В главе о небесном Иерусалиме (21) говорится о скинии (skene — жилой шатер, как в ветхозаветной пустыне; для иудейского уха созвучно «shekhina», что значит «место пребывания Бога»): «Се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними» (Откр. 21:3). В гл. 7 люди, лишившиеся плоти, являются в мире Бога, в «храме Его». У небесного Иерусалима храма нет (Откр. 21:22). То, что ко времени «старого неба» и «старой земли» было, с одной стороны — храмом небесным, а с другой стороны — храмом земным, теперь в новом Иерусалиме стало единым — и небесным, и земным — Храмом. Небесный храм соединился с миром человека, с «городом» человека. Следует обратить внимание на одну тонкость в тексте, на различие предлогов: в ст. 7:15 употребляется слово «epi» («skenosei ep'autous»). Бог обитает «в них». Когда же речь идет о новом Иерусалиме, вместе «epi» стоит «meta» — «с, при». Божественное переживается как находящееся в непосредственной близости. Таким образом, изображенное в гл. 7, по тайновидцу, еще открыто дальнейшим развитиям. Повторяется и другой, необычайно проникновенный образ: «и отрет Бог всякую слезу с очей их» (Откр. 7:17 и 21:4). Явно это не просто повторение «того же самого». Если в новом Иерусалиме это переживание примирения со всею земною скорбью и возобновляется, то все же определенно на более высоком уровне. Здесь также справедливо: «настанет время и настало уже». Иные переживания регулярно повторяются, однако на все более высокой ступени. Так и «блаженство» может пройти разные ступени.

Мгновения глубокого блаженства могут наступить в религиозной жизни уже во время земного бытия. Они дают предвкушение грядущего, которое еще очень далеко. Преходящность таких мгновений не довод против истинности и жизненности их содержания. Однако до поры до времени они должны дать место также и другим, менее блаженным состояниям, через которые человек тоже должен пройти на пути к зрелости. Подобное справедливо, наверное, и для потустороннего существования, когда оно созерцается in concrete. Освобождение от больного, приносящего мучения тела способно привести к истинному переживанию блаженства с предвкушением существования вне границ телесности, но, несмотря на это, в дальнейшем «развитии» после смерти, при ретроспективе прожитой жизни и обратном проживании ее от конца к началу могут с необходимостью возникнуть и очень болезненные периоды, за которыми могут опять-таки следовать более светлые эпохи. Изображенные в Апокалипсисе блаженства христиан, пребывающих по ту сторону земной жизни, не исключают их нового вступления на путь земного воплощения. Мы уже говорили о том, что человек не теряет себя в повторных земных жизнях, но в соответствии с интенсивностью своей душевной работы делается все более подобен самому себе, все ярче проступая сквозь все природные оболочки, — в этом смысле и открытость Христу не пропадет втуне, а от одной земной жизни к другой будет свершаться все богаче и конкретнее. Самые дальние уголки человеческого существа, задуманного столь широкомасштабно и всеобъемлюще, смогут тогда один за другим открываться Христу. А очередная эпоха по ту сторону земной жизни послужит вызреванию в духовном мире плодов нового, недавнего земного опыта и созданию новых форм «блаженства». То, что молодой Гёте сформулировал так гениально — стремление «к далекому таинственному блаженству в этом мире» [26], — вероятно, справедливо и для развитии в мире потустороннем.