Фредерик Стендаль - Аббатиса из Кастро

• Название: Аббатиса из Кастро
• Автор: Фредерик Стендаль
• Издательство: Правда
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1978

---

Как ни велики были суммы, которые синьора де Кампиреали тратила для спасения дочери, все же подземный ход был бы в конце концов обнаружен. Но папа Григорий XIII умер в 1585 году, и до избрания нового папы в Риме воцарился беспорядок.

Елене было очень плохо в монастыре св. Марты. Легко себе представить, как простые бедные монахини старались унизить богатую аббатису, осужденную за такое преступление. Елена с нетерпением ожидала результатов работ, предпринятых ее матерью. Но сердцу ее суждено было испытать новые неожиданные волнения. Прошло уже шесть месяцев с того времени, как Фабрицио Колонна, будучи осведомлен о плохом состоянии здоровья Григория XIII и стремясь осуществить свои планы во время междуцарствия, послал одного из своих слуг к Джулио Бранчифорте, весьма известному теперь в испанских войсках под именем полковника Лидзары. Князь призывал его в Италию. Джулио и сам стремился на родину. Он высадился под вымышленным именем в Пескаре, маленьком порту Адриатического моря, около Кьетты, в области Абруццо, и через горы добрался до Петреллы. Радость князя поразила всех. Он сообщил Джулио, что призвал его для того, чтобы сделать его своим преемником и поставить во главе своих солдат. Бранчифорте на это ответил, что с военной точки зрения план князя никуда не годится: если Испания того пожелает, она в полгода уничтожит с легкостью всех наемников в Италии.

— Но в конце концов, — добавил Бранчифорте, — раз вы этого хотите, князь, я готов. Вы найдете во мне заместителя храброго Рануччо, убитого при Чампи.

Накануне приезда Джулио князь приказал, как он один умел это делать, чтобы никто в Петрелле не смел говорить о Кастро и о процессе аббатисы; за одно лишнее слово болтуна ждала немедленная смертная казнь. В пылу дружеских излияний он не позабыл, однако, сказать Джулио, чтобы тот без него не ездил в Альбано; поездка же туда с ним была обставлена так: город он занял тысячью своих приверженцев, а дорогу в Рим — авангардом в тысячу двести человек.

Судите о состоянии бедного Джулио, когда князь вызвал старого Скотти, который был еще жив, в дом, служивший им штаб-квартирой, и приказал ввести его в комнату, где он находился вдвоем с Бранчифорте. Как только друзья бросились друг другу в объятия, князь сказал:

— А теперь, милый мой полковник, приготовься услышать все, что может быть самого худшего.

Он задул свечу и вышел, заперев за собой дверь на ключ.

На следующий день Джулио, не пожелавший выйти из комнаты, послал к князю за разрешением вернуться в Петреллу и не являться к нему несколько дней. Но ему сообщили, что князь исчез вместе со своими войсками: ночью он узнал о смерти Григория XIII и немедленно выступил в поход. У Джулио осталось только около тридцати человек из бывшего отряда Рануччо. Известно, что в те времена, покуда папский престол оставался незанятым, законы бездействовали, страсти разгорались, и единственной силой была сила физическая; вот почему еще до заката солнца князь успел повесить пятьдесят своих врагов; что же касается Джулио, то, хотя у него не было и сорока человек, он двинулся в Рим.

Все слуги аббатисы остались ей верны; они расселились в бедных домишках поблизости от монастыря св. Марты. Агония Григория XIII длилась больше недели; синьора де Кампиреали с нетерпением ожидала смуты, которая должна была последовать за его смертью, чтобы закончить последние пятьдесят футов подкопа. Так как надо было пройти через подвалы нескольких обитаемых домов, она сильно опасалась, что не сможет сохранить свое предприятие в тайне.

Через два дня после прибытия Бранчифорте в Петреллу троих старых bravi Джулио, которых Елена взяла к себе, словно охватило безумие. Хотя все знали, что она находится в строжайшем заключении и охраняется монахинями, ненавидящими ее, один из этих bravi, Угоне, явился к воротам монастыря и настойчиво потребовал, чтобы его немедленно пустили к его бывшей госпоже. С ним не стали разговаривать и прогнали его. В отчаянии он продолжал стоять у ворот и стал раздавать каждому входящему и выходящему из монастыря служителю по мелкой монете, говоря в точности следующее: «Радуйтесь вместе со мной, синьор Джулио Бранчифорте вернулся; он жив; передайте это вашим друзьям».

Оба товарища Угоне целый день приносили ему монеты, и все трое, не переставая, раздавали их день и ночь, повторяя беспрестанно те же самые слова, пока не роздали все, что у них было. Но и после этого они, сменяя друг друга, все время дежурили у монастыря и ко всем проходящим обращались с той же фразой: «Синьор Джулио вернулся...» и т. д.

План этих славных людей удался блестяще: не прошло и тридцати часов после того, как они дали первую монетку, как бедная Елена, сидя в своей темнице, уже знала, что Джулио жив; это известие едва не свело ее с ума.

— О матушка! — воскликнула она. — Сколько горя вы мне причинили!

Несколько часов спустя удивительную новость подтвердила ей Мариэтта, которая, пожертвовав всеми своими драгоценностями, добилась разрешения войти в темницу вместе с сестрой-привратницей, приносившей Елене пищу. Елена бросилась в ее объятия, плача от радости.

— Все это прекрасно, — сказала она, — но я здесь долго с тобой не останусь!

— Само собой понятно! — ответила Мариэтта. — Я уверена, что новый конклав заменит вам тюрьму простым изгнанием.

— Ах, моя дорогая, снова увидеть Джулио! Но увидеть его теперь, когда я так запятнала себя!..

На третью ночь после этого разговора часть пола церкви обрушилась со страшным грохотом; монахини св. Марты подумали, что монастырь проваливается в пропасть. Началась суматоха, все кричали о землетрясении. Через час после того, как обрушился мраморный пол церкви, в темницу через подкоп вошли три старых bravi, преданные слуги Елены; они сопровождали синьору де Кампиреали.

— Победа, победа, синьора! — кричали они.

Елена смертельно испугалась; ей показалось, что Бранчифорте пришел с ними. Вскоре она успокоилась, и лицо ее приняло обычное строгое выражение, когда она узнала от них, что они сопровождают синьору де Кампиреали и что Джулио находится еще только в Альбано, куда он вступил с несколькими тысячами солдат.

Через некоторое время появилась сама синьора де Кампиреали; она шла с большим трудом, опираясь на руку своего дворецкого, одетого в парадную ливрею и со шпагой на боку; его великолепный костюм был весь вымазан в глине.

— О моя дорогая Елена, я пришла спасти тебя! — воскликнула синьора де Кампиреали.

— А кто вам сказал, что я ищу спасения?

Синьора де Кампиреали была поражена; крайне взволнованная, она с изумлением смотрела на дочь.

— Судьба заставляет меня признаться в поступке, вполне естественном, быть может, после всех несчастий, обрушившихся на нашу семью, но в котором я раскаиваюсь и за который прошу у тебя прощения: Джулио Бранчифорте... жив...

— Именно потому, что он жив, я не хочу больше жить.

Синьора де Кампиреали сначала не поняла слов своей дочери, затем обратилась к ней с самыми нежными увещеваниями, но не получила ответа. Елена повернулась к распятию и молилась, не слушая ее. В течение целого часа синьора де Кампиреали тщетно старалась добиться от дочери хоть одного слова или взгляда. Наконец Елена с раздражением сказала ей:

— Под мрамором этого распятия были спрятаны его письма, там, в моей маленькой комнатке, в Альбано; лучше было бы, если бы отец заколол меня тогда кинжалом! Уходите отсюда и оставьте мне золото.

Так как синьора де Кампиреали собиралась продолжать разговор с дочерью, несмотря на знаки, которые ей делал испуганный дворецкий, Елена в гневе воскликнула:

— Дайте мне хоть один час свободы; вы отравили мне жизнь, а теперь хотите отравить и смерть!

— Мы будем хозяевами подземелья еще два-три часа; я буду надеяться, что за это время ты изменишь свое решение! — воскликнула синьора де Кампиреали, заливаясь слезами.

После этого она удалилась тем же путем, каким пришла.

— Угоне, останься со мной, — сказала Елена одному из своих bravi, — и хорошенько вооружись, так как тебе придется, быть может, защищать меня. Покажи-ка свою шпагу, нож и кинжал.

Старый солдат показал ей свое оружие, которое было в полном порядке.

— Стань здесь, у входа в мою темницу; я напишу Джулио длинное письмо, которое ты сам ему передашь. Я не хочу, чтобы оно попало в чьи-либо руки, кроме твоих, но мне нечем его запечатать. Ты можешь прочесть все, что в нем будет сказано. Возьми себе все золото, которое здесь оставила мать, мне нужно только пятьдесят цехинов, — положи их на мою постель.

После этого Елена принялась писать:

«Я не сомневаюсь в тебе, мой дорогой Джулио; если я расстаюсь с жизнью, то только потому, что умерла бы с горя в твоих объятиях, почувствовав, как велико могло бы быть мое счастье, если бы я не совершила этой ошибки. Не думай, что я кого-нибудь любила после тебя. Напротив, мое сердце было исполнено презрения к человеку, которого я впускала к себе в спальню. То, что случилось, объясняется лишь скукой, а может быть, и моей порочностью. Подумай о том, что разум мой, ослабленный со времени бесплодной попытки, сделанной мной в Петрелле, где князь, уважаемый мною потому, что ты любил его, так сурово принял меня, — подумай о том, повторяю я, что разум мой в течение двенадцати лет находился в сетях лжи. Все, что окружало меня, было пропитано ложью, и я это знала. Я получила от тебя около тридцати писем. Суди, с каким восторгом я вскрывала первые из них и как леденело мое сердце, когда я их читала. Я рассматривала этот почерк и узнавала твою руку, но не сердце. Пойми, что эта первая ложь разрушила все основание моей жизни до такой степени, что я без удовольствия вскрывала письмо, написанное твоей рукой. Страшное известие о твоей смерти погасило во мне все, что еще оставалось от счастливых дней нашей юности. Первое мое побуждение, как ты сам понимаешь, было ехать в Мексику и коснуться своими руками того места на берегу, где, меня уверяли, ты был убит дикарями; если бы я выполнила это намерение... мы были бы теперь счастливы, так как в Мадриде, как ни велики были бы число и ловкость шпионов, которыми бдительная мать окружила бы меня, я все же, может быть, узнала бы правду, так как пробудила бы участие во всех сердцах, в которых сохранилось еще немного жалости и доброты. Ибо твои подвиги, мой Джулио, привлекли к тебе внимание всего мира, и возможно, что кое-кто в Мадриде знал, что ты Бранчифорте. Сказать тебе, что помешало нашему счастью? Прежде всего воспоминание о суровом и унизительном приеме, оказанном мне в Петрелле; сколько препятствий пришлось бы мне преодолеть по пути от Кастро до Мексики! Как видишь, моя душа уже утратила часть своих сил. Затем мною овладело тщеславие, я построила множество зданий в монастыре для того, чтобы иметь возможность занять для себя комнату привратницы, куда ты укрылся в ночь боя! Однажды я смотрела на эту землю, которую ты ради меня напоил своей кровью; я услышала слова презрения, подняла голову и увидела злобные лица. Чтобы отомстить, я захотела стать аббатисой. Моя мать, которая отлично знала, что ты жив, сделала все возможное, чтобы добиться этого необычайного назначения. Сан этот стал для меня, однако, лишь источником огорчений: он окончательно развратил мою душу; я стала находить удовольствие в том, чтобы показывать свою власть, причиняя страдания другим; я совершала несправедливости. В тридцать лет я, по мнению света, была добродетельна, богата, всеми уважаема, а меж тем я себя чувствовала очень несчастной. И тогда-то появился этот жалкий человек, который при всей своей доброте был воплощением глупости. Из-за его глупости я прощала ему его первые признания. Я была так несчастна со времени твоего отъезда, что душа моя не могла противиться даже самому легкому искушению. Признаться ли тебе в непристойности? Впрочем, мертвой все дозволено. Когда ты будешь читать это письмо, черви уже будут глодать мое казавшееся прекрасным тело, которое должно было принадлежать только тебе одному. Так вот, я сделаю одно тягостное признание: я не видела причин, почему бы мне не изведать грубую плотскую любовь, как это делают все римские дамы; это была развратная мысль, о, я ни разу не отдавалась этому человеку без того, чтобы не испытать при этом чувство отвращения, уничтожавшее всякое наслаждение. Я все время представляла тебя рядом с собой, в саду нашего палаццо в Альбано, в тот час, когда Мадонна внушила тебе эту благородную, казалось бы, мысль, которая, однако, в соединении с поступками моей матери, составила несчастье всей нашей жизни. В моих видениях ты мне не угрожал, а был добр и нежен, как всегда; ты смотрел на меня; тогда меня охватывала злоба против этого человека, и я иногда доходила до того, что била его изо всех сил. Вот тебе вся правда, мой дорогой Джулио: я не хотела умереть, не сказав тебе ее. Я думала также, что, быть может, эта беседа отвратит меня от мысли о смерти. Но я только лучше поняла, как велика была бы радость от встречи с тобой, если бы я осталась достойной тебя. Я приказываю тебе жить и продолжать твою военную карьеру, которая доставила мне огромную радость, когда я узнала о твоих успехах. Что бы это было, великий боже, если бы я получала твои письма, — особенно после битвы при Ахене! Живи и вспоминай часто о Рануччо, убитом при Чампи, и о Елене, которая умерла в монастыре св. Марты, чтобы не видеть упрека в твоих глазах».