Ханс Дикманн - Юнгианский анализ волшебных сказок. Сказание и иносказание

• Название: Юнгианский анализ волшебных сказок. Сказание и иносказание
• Автор: Ханс Дикманн
• Издательство: Академический проект
• Жанр: Психология
• Год: 2000
• ISBN: 5-7331-0195-4

Сказки занимают большое место во внутреннем мире маленьких детей; оказывается, что сказочные мотивы играют важную роль не только в сознании взрослых людей, но и в их бессознательном.

Многочисленные случаи, описанные в книге Ханса Дикманна, вскрывают глубочайшие связи между любимой сказкой ребенка и его позднейшей судьбой; сказочные мотивы оказываются решающими для формирования личности как в положительном, так и в отрицательном смысле. В своей книге автор показывает, как сказка может влиять на поведение взрослых и на их психическую жизнь. Более того, он демонстрирует, каким образом можно использовать такое влияние для излечения патологического процесса.

В Приложении помещены главы из известной книги Ханса Дикманна «Методы аналитической психологии». В них подробно излагаются методы юнгианской психотерапии, в частности, объясняется их отличие от стандартных психоаналитических методик.

---

В дальнейшем я хотел бы привести только одно сновидение, которое помогает хорошо увидеть, как психика пациентки начинает перерабатывать вновь всплывающую сказку После вышеописанного сна пациентки я снова перечитал давно забытую ею самой сказку и обратил на нее внимание в разговоре, в том смысле, что это могло бы кое-что для нее значить. До этого очень беспокойная, вспыльчивая и напряженная пациентка впервые была спокойна и, расслабившись, была в состоянии слушать меня, лежа на кушетке, а затем задумчиво отправилась домой. При этом я пожалел, что чувство, возникшее у пациентки в связи с разговором, не получило выражения. На следующую ночь ей приснился следующий сон:

Мне показывают через отверстие мою дочь. Она находилась внутри куриного яйца и мне надо было его осторожно держать. Я слышала из яйца ее еле слышный голос. Потом я была немного невнимательна, и яйцо разбилось, она выбралась наружу и была теперь нормальной величины.

Этот сон был первым после прошедших до тех пор ста четырех сеансов, в котором с ребенком не случилось самого страшного, смерти или похищения. Он знаменовал наступление фазы, в которой пациентка начинала постепенно устанавливать связь со своим ребенком и принимать его внутренне и внешне. Ребенок передан ей во сне, и в интрапсихическом переносе своей связи с ребенком здесь проходит процесс рождения, во время которого он из инфантильного, пищащего, находящегося еще в яичной скорлупе, вырастает до нормальной величины. Мне представляется важным, что существовавшая до сих пор сильная агрессия, направленная на ребенка, в сновидении содержится только в незначительной степени. Она выражается в неловкости, из-за которой разбивается яйцо. Но здесь, собственно, агрессия используется лишь для осуществления процесса рождения. Подобно многим матерям с сильными агрессивными расстройствами, моя пациентка также была не в состоянии найти подходящую форму влиять на свое очень живое дитя. Даже за те несколько часов, которые предоставлялись ей для посещения, она приходила в изнеможение, так как выполняла практически все, что ребенок от нее требовал. Не раз она беспомощно забивалась в угол комнаты, потому что ребенок не обращал внимания на ее робкие просьбы быть немного поспокойнее. Когда ей удалось в ходе анализа противопоставить энергии ребенка некоторую стабильность и тем самым ввести экспансию живой девочки в приемлемые для них обеих рамки, это означало значительное облегчение и улучшение отношений между нею и дочерью. Вместе с тем пациентка также сознательно разрушила скорлупу романтичного представления о восхитительном маленьком существе, которое воспитывают исполнением всех его желаний.

Однако приведенная здесь форма проработки агрессии является только одной стороной смысла обращенных к пациентке жестоких действий сказки и сновидения с отрезанием рук. Она никак не объясняет глубокого процесса трансформации, вызванного этим сновидением и сказкой. Если ограничиться этим, то проявляющуюся по отношению к девушке в сновидении и в сказке жестокость следовало бы рассматривать как патологическую самоагрессию, лишенную всякого глубокого смысла. В своей работе о самоубийстве и душевных трансформациях Хиллман исходит из того, что только «анималистическая безусловность страдания и полная идентификация с ним является смиренной предпосылкой трансформации. Отчаяние открывает дверь опыту смерти и одновременно является предпосылкой воскресения. Жизнь, какой она была до сих пор, status quo ante, умирает с рождением отчаяния. Есть только мгновение, такое мгновение, когда может появиться росток — если суметь быть на страже. Способность быть на страже — это все…»[102].

Здесь мы обращаемся к другой стороне событий, вытекающей уже из знания примитивных обрядов инициации, которая добавляет, что мучительная смерть и деструкция предыдущей душевной констелляции представляет собой предпосылку для возникновения трансформации. Очевидно, что в нашем случае в этом процессе затребована очень высокая степень внутренней энергии, что может подтвердить каждый, кто сам пережил процесс трансформации. Этому отвечает и то, что следующее сновидение пациентки содержит лишь очень незначительную степень агрессии.

В связи с этим, мне представляется имеющим смысл коснуться концепции Конрада Лоренца. Исходя из первичного существования агрессивного инстинкта, Лоренц видит в современном человеке «существо, вырванное из своей естественной среды обитания». Поскольку врожденные нормы активно-реактивных проявлений человека, подобно всем органическим структурам, могут изменяться только в соответственном медленном филогенетическом темпе, он как бы сидит на потенциале агрессивности. «Для шимпанзе и даже еще для людей каменного века, это, без сомнения, было весьма ценно и необходимо, в смысле поддержания самого себя, своей семьи и всего вида, чтобы, так сказать, внутреннее производство агрессивных реакций достигало двух вспышек ярости в неделю»[103]. Возможность разрядки этой накопившейся и уже не поддающейся рациональному использованию энергии Лоренц видит только в выходе наружу[104], что в коллективных рамках нашей культуры в настоящее время представляется ему единственной возможностью. Слишком мало внимания, на мой взгляд, уделяется имеющейся налицо в процессе созревания и развития способности либидо к транспозиции. Согласно концепции неспецифической теории либидо, и агрессия не более чем потенциальная сила, которая при направлении ее внутрь может найти применение в процессе формирования и дифференциации психического. Как указывает Адлер[105], эмпирическим фактом является то, что «изначальная, еще не проявленная противоположность явно стремится к испытанной гармонии, в которой даже негативное бессознательное обнаруживает скрытую тенденцию к интеграции». Этому отвечает роль, которую мы прежде отводили черту как силе, подгоняющей к развитию. Сколь велико количество необходимой для подобного процесса энергии, мы уже видели.

Явно мазохистскую компоненту, которая налицо в отрубании рук, можно рассматривать под более глубоким и конструктивным углом зрения. Так, у пациентки, конечно, соответственно тяжести картины болезни была налицо фригидность с очень тяжелой формой сексуальной закрепощенности. Мазохистская тенденция может символизировать здесь глубокое стремление к женской подчиненности, к приобретению веры в сверхличностный порядок, — черта, отчетливо выраженная в этой сказочной фигуре. Подобная установка дала бы возможность принять все страдание, утраты и жертвы, которых требует от нее жизнь. Именно эти качества полностью отсутствовали у пациентки. Бессознательное предлагает себя в сновидении и сказке в качестве компенсации излишне узкой установки сознания. Эта еще неразвитая возможность женского переживания проявляется во втором сновидении в виде вылупляющейся из яйца дочери. Жестокая, направленная на Я агрессия далеко на заднем плане осуществляет функцию разрушения жесткой структуры Я-комплекса, прежний гештальт которой больше не отвечает теперешней ситуации, и возвращения к инфантильному Я для выполнения необходимой трансформации.

Я пытался, исходя из этого отдельного случая, показать, как за жестокостью сказочного мотива может скрываться глубоко осмысленный процесс развития. Мне кажется вообще свойственной всем людям уже с детства глубокая потребность повстречаться в с жестокостью и ужасным в мире, чему пример — маленькая девочка, пожелавшая встретить волка. Этот волк находится не только снаружи, но также и в нас самих. Человек как природное существо содержит в себе не только благотворную сторону природы, но и ее ужасающий аспект. И на своем пути к сознательному становлению человеку необходимо встретиться со страшным, взаимодействовать с ним и его преодолеть. Образный мир сказки может послужить ему средством для этого, что само по себе не ограничивается только детством. Первоначально сказки, вероятно, предназначались совсем не детям. И сегодня многие взрослые, особенно люди творческие, склонны обращаться к сказочным мотивам, чтобы вновь и вновь с их помощью постигать и придавать форму своему внутреннему миру И та жестокая сторона сказки, которую мы наблюдаем, является имманентно присущей ей составной частью, которую нельзя опустить или обойти.

СКАЗКА КАК ВОЗМОЖНОСТЬ ФОРМИРОВАНИЯ СТРУКТУРЫ В ПРОЦЕССЕ ЭМОЦИОНАЛЬНОГО РАЗВИТИЯ

Многое из того, что имеется у нас в душе, нам не удается выразить рациональными средствами и сделать понятным для других людей. Порой у нас в душе возникает какое-то неясное томление. Оно может быть столь слабым, что мы его едва замечаем, а может усилиться настолько, что будет влиять на все наши чувства, настроения и поступки. При этом если спросить человека, чем вызвано это томление или куда оно направлено, чаще всего у него не найдется ответа. Эти порывы и стремления, откуда-то всплывающие в нашей душе, так неопределенны и неуловимы, что могут представляться сознанию чуждыми и необъяснимыми. Такой характер имеет все то новое, что еще не пережито и не воплощено в опыте, но поднимается из глубины нашего внутреннего мира, стремясь к осуществлению. Если человек захочет осознать то неизвестное, которое находится в нем самом, не только знать о том, что нечто существует, но и понять, что же это такое, то он попытается придать форму бесформенному, выразить невыразимое и внести порядок в бурлящий хаос. Та частица творящей образы силы, которая присуща каждому человеку, помогает перенести в этот мир все новое и неизвестное, находящееся по ту сторону мира сознательного и знакомого.