Фредерик Стендаль - Suora Scolastica

• Название: Suora Scolastica
• Автор: Фредерик Стендаль
• Издательство: Правда
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1978

---

Аббатисе стоило большого труда убедить «старейших», чтобы они вняли ее доводам, но в конце концов она была настолько выше их по своему происхождению и, главное, по своим связям при дворе, что им пришлось уступить ей. Аббатиса считала, что заседание суда будет продолжаться несколько минут. Но вышло совсем иначе.

После того, как Схоластика, согласно обычаю, стала на колени перед судьями и прочла молитву, она промолвила только эти немногие слова:

— Я вовсе не считаю себя монахиней. Я была знакома с этим молодым человеком в свете; хотя мы очень бедны, мы намерены сочетаться браком.

Эти слова, нарушавшие основную заповедь монастыря, были самыми преступными, какие только можно было вымолвить в благородном аббатстве Сан-Петито.

— Назови имя! Имя молодого человека! — воскликнула аббатиса, с нетерпением прерывая речь, которую, как она полагала, Схоластика собиралась произнести в защиту брака.

Схоластика ответила:

— Вы никогда не узнаете его имени. Я никогда не причиню моим словом вреда человеку, который должен стать моим супругом.

Несмотря на все настояния аббатисы и старейшин, молодая послушница так и не назвала Дженнарино. Растерянная аббатиса убеждала ее:

— Все будет прощено тебе, и я тотчас же отправлю тебя в твою келью, если ты согласишься сказать одно слово.

Молодая девушка крестилась; низко кланялась и показывала знаками, что не скажет больше ни слова.

Ей было хорошо известно, что Дженнарино — внучатный племянник грозной аббатисы. «Если я назову его, — думала она, — я получу прощение и помилование, как уверяют эти дамы; но наименьшее несчастье, которое может его постигнуть, — это то, что его вышлют в Сицилию или даже в Испанию, и я никогда больше его не увижу».

Аббатиса была так разгневана упорным молчанием юной Схоластики, что, забыв все свои милостивые намерения, поспешила донести неаполитанскому архиепископу обо всем случившемся в монастыре в минувшую ночь.

Стараясь угодить королю, желавшему проявлять строгость, архиепископ принял это дело близко к сердцу; однако, несмотря на содействие всех приходских священников столицы и всех непосредственно подчиненных ему шпионов, он ничего не мог обнаружить и доложил о происшедшем королю, который поспешил направить это дело к министру полиции. Министр сказал королю:

— Мне думается, что ваше величество сможет, не прибегая к пролитию крови, вынести устрашающий приговор, который надолго останется памятным, только при том условии, если молодой человек, проникший в бельевую комнату монастыря Сан-Петито, окажется придворным или отпрыском одного из знатнейших семейств Неаполя.

Король согласился с этим, и министр представил ему список двухсот сорока семи человек; каждого из них можно было с некоторым основанием подозревать в том, что он в ту ночь пробрался в благородный монастырь.

Неделю спустя Дженнарино был взят под стражу только потому, что было замечено, что за последние полгода он стал крайне бережлив и доходил почти до скупости и что после той ночи, когда было совершено преступление, он, казалось, резко изменил свой образ жизни.

Чтобы решить, в какой мере следует придавать значение этой улике, министр известил аббатису, и та велела привести на минуту сестру Схоластику из подземелья, где юная послушница проводила свои дни. В то время, как аббатиса увещевала ее чистосердечно признаться, министр полиции вошел в приемную и громогласно сообщил аббатисе в присутствии Схоластики, что Дженнарино де Лас-Флорес только что убит сбирами, которые его преследовали.

Схоластика лишилась чувств.

— Вот нам и доказательство! — торжествующе воскликнул министр. — После шести слов я узнал больше, чем вы, ваше преподобие, после шестимесячных стараний.

Он был удивлен, однако, той величайшей холодностью, с какой благородная аббатиса встретила его восклицание.

Этот министр, подобно многим другим министрам неаполитанского двора, происходил из мелких стряпчих, вследствие чего аббатиса считала уместным держать себя с ним как нельзя более высокомерно. Дженнарино приходился ей внучатным племянником, и она боялась, как бы это обвинение, которое будет доведено до сведения самого короля, не повредило ее знатному роду.

Министр, знавший, что дворянство гнушается им, и строивший свое благополучие только на милостивом отношении к нему короля, стал продолжать розыски в том же направлении, несмотря на все ходатайства, с какими обращался к нему герцог де Лас-Флорес. Это дело стало возбуждать много толков при дворе; министр, обычно стремившийся избежать огласки, на этот раз постарался раздуть все случившееся.

Очная ставка между сублейтенантом гвардейского полка Дженнарино де Лас-Флоресом и юной Розалиндой де Биссиньяно, ныне сестрой Схоластикой, послушницей в Сан-Петито, явилась замечательным зрелищем, на котором пожелали присутствовать все придворные дамы.

Обе части монастырской церкви, мирская и монашеская, были великолепно убраны ради такого случая; министр пригласил дам присутствовать при одном из моментов разбирательства дела сублейтенанта гвардии Дженнарино де Лас-Флореса, намекнув на то, что процесс кончится смертной казнью для Дженнарино и пожизненным заключением in pace для сестры Схоластики. Но все отлично знали, что король не решится предать смерти за столь незначительную провинность члена прославленного рода де Лас-Флорес.

Хоры для монахинь в церкви Сан-Петито были украшены и позолочены с величайшей роскошью. Многие из благородных монахинь сделались бы к концу своих дней наследницами всего родового имущества, если бы не данный ими обет нищеты; в совестливых семействах было в таких случаях принято в течение всей, обычно не очень долгой, жизни монахинь уделять им четвертую или шестую долю доходов с того имущества, которое им могло бы достаться.

Все эти деньги шли на украшение мирского отделения церкви и хоров, где монахини молились и выстаивали службы. В Сан-Петито хоры для монахинь были отделены от той части церкви, куда допускалась публика, золоченой решеткой высотой в шестьдесят футов.

Для церемонии очной ставки была распахнута огромная дверь этой решетки, которую можно открывать только в присутствии неаполитанского архиепископа; все титулованные дамы были допущены на хоры; в мирской части церкви было установлено кресло архиепископа и отведены места для нетитулованных дворянок и для мужчин, а за цепью, протянутой поперек церкви около дверей, — для всех остальных верующих.

Огромный занавес из зеленого шелка, который закрывает всю внутреннюю сторону решетки с огромным сияющим вензелем Мадонны из золотого шитья шириною в четыре дюйма, был перенесен в глубину клироса. Там его подвесили к своду и затем подняли. Аналой, за которым говорила сестра Схоластика, помещался позади той части свода, где был прикреплен большой занавес, и в ту минуту, когда Схоластика кончила свое весьма краткое показание, этот занавес, упав сверху, быстро отделил ее от зрителей, что величественным образом завершило церемонию и оставило во всех сердцах чувство страха и грусти. Казалось, молодую девушку навеки разлучили с живыми людьми.

К большому неудовольствию прекрасных дам неаполитанского двора, церемония очной ставки продолжалась всего один миг. Никогда еще юная Розалинда не была, выражаясь языком придворных дам, более «эффектна», чем в этой скромной одежде послушницы. Она была так же хороша собою, как прежде, когда она сопровождала свою мачеху, княгиню де Биссиньяно, на придворные балы, а лицо ее казалось гораздо более трогательным: она сильно исхудала и побледнела.

Голос ее прозвучал чуть слышно, когда после Veni creator[10] на музыку Перголезе, пропетого всем монастырским хором, Схоластика, упоенная любовью и счастьем оттого, что она вновь созерцает своего возлюбленного, с которым она уже почти год не виделась, произнесла следующие слова:

— Я не знаю этого человека, я его никогда не видела.

Министр полиции пришел в ярость, услышав ее слова и увидев, как опустился занавес, чем внезапно и даже нелепо завершилось внушительное зрелище, которое он хотел устроить придворным. Когда министр уезжал из монастыря, страшные угрозы срывались с его языка.

Когда дон Дженнарино вернулся в тюрьму, его осведомили обо всем, что сказал министр. Друзья не покинули его; но не любовь Дженнарино возвышала его в их глазах: ведь если мы не верим страстной любви, о которой сообщает нам под секретом человек нашего возраста, мы склонны обвинить его в фатовстве, а если верим, то мы ему завидуем.

Дон Дженнарино в отчаянии заявил своим друзьям, что, как человек чести, он обязан спасти сестру Схоластику от опасностей, которые ей грозят; это и произвело столь глубокое впечатление на его друзей.

У сторожа тюрьмы, в которую заточили дона Дженнарино, была очень красивая жена; она напомнила покровителю ее мужа, что тот давно уже просил исправить наружные стены тюрьмы. Это обстоятельство было всем известно и не могло возбудить сомнений.