Вильгельм Липпих - Беглый огонь! Записки немецкого артиллериста 1940-1945

• Название: Беглый огонь! Записки немецкого артиллериста 1940-1945
• Автор: Вильгельм Липпих
• Издательство: Яуза-пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9955-0041-4

Помимо передовой тактики блицкрига, помимо сокрушительных танковых клиньев и грозных пикировщиков, наводивших ужас на врага, к началу Второй мировой войны Вермахт обладал еще одним «чудо-оружием» — так называемой Infanteriegeschutzen («пехотной артиллерией»), чьи орудия сопровождали немецкую пехоту непосредственно в боевых порядках, чтобы при необходимости поддержать огнем, прямой наводкой подавить вражеские огневые точки, обеспечить прорыв обороны противника или отражение его атаки. «Пехотные артиллеристы» всегда находились на самых опасных участках фронта, несли самые тяжелые потери; неудивительно, что их мемуары — большая редкость. И эта книга — среди лучших.

Вилли Липпих был призван в армию за несколько дней до нападения Гитлера на Польшу и принял боевое крещение в 1940 году во Франции. На Восточном фронте воевал в составе группы армий «Север», участвовал в осаде Ленинграда и кровавых боях под Демянском и Новгородом, сражался в Прибалтике и Восточной Пруссии. В апреле 45-го, когда погибла вся его рота, Липпиху повезло пробраться на борт последнего германского эсминца и эвакуироваться на Запад, чудом избежав советского плена. Будучи корректировщиком огня, он постоянно находился на переднем крае, воочию видел все ужасы войны — и в своей книге подробно и честно, основываясь на собственном боевом опыте, рассказал о жизни и смерти на Восточном фронте.

---

Помимо корректировки огня наших орудий для поддержки испанцев на случай наступления русских, мне приходилось выполнять поручения Рейхардта и руководства испанских частей. В целом отношения немцев и испанцев оставались неплохими, однако мы были не вполне уверены в надежности наших союзников в боевых условиях. Тяжелые потери, которые они понесли в предыдущие месяцы на своем участке фронта, уменьшили наше доверие в их способность решительно противостоять натиску частей Красной Армии.

Когда пару дней спустя советская артиллерия начала обстреливать позиции испанцев, наша рота немедленно пришла на помощь союзникам, задействовав гаубицы и недавно полученные 105-мм минометы. Несмотря на все наши усилия, под натиском русских испанцы дрогнули и отступили.

Реагируя на сложившуюся критическую обстановку, наш полк быстро выдвинулся вперед и контратаковал противника, чтобы помешать его крупномасштабному прорыву. За каких-то два часа наши войска вынудили части Красной Армии отступить, стабилизировав, таким образом, линию фронта.

Затем наступило несколько недель затишья, и мы получили желанный отдых. Подобно другим русским деревням, деревни вокруг Красного Бора представляли собой ряды деревянных домов, расположенные по обе стороны дороги. Отступая, красноармейцы сожгли много домов, однако неподалеку от наших позиций все-таки уцелело несколько изб.

Несколько солдат моей роты разместились на постой в этих жалких домишках. Хотя почти все они были пусты, в нескольких все-таки продолжали жить люди.

Я оказался в одном из таких домов, где обитали две женщины лет тридцати-сорока и их дети. Это были первые русские женщины, которых я увидел после отъезда из Урицка. Подобно другим русским, они равнодушно воспринимали наше присутствие.

Когда под Красным Бором возникла передышка в боях, мои товарищи стали пользоваться соседними банями. С этим связан один трагический случай, когда солдаты испанской Голубой дивизии решили в то же самое время попрактиковаться в стрельбе из пулемета. Открыв огонь, они случайно убили четырех немецких солдат, находившихся в бане. Хотя это происшествие не добавило нам любви к испанцам, многие из нас восприняли случившееся довольно спокойно, давно привыкнув к смерти товарищей.

Второй отпуск с Восточного фронта

24 апреля — 15 мая 1943 года

Через три с половиной недели после прибытия в Красный Бор я получил второй отпуск и 24 апреля отправился в Германию.

Несмотря на теплый прием, оказанный мне родственниками, второй приезд домой из России оказался для меня довольно тяжелым. Первую неделю я никак не мог привыкнуть к тому, что вообще попал в мирную жизнь. Днем я мыслями оставался на фронте, мне казалось, будто я никуда не уезжал. Ночью мне снились исключительно бои. Только к началу третьей недели я начал медленно приходить в себя, помня тем не менее о том, что мне уже скоро придется вернуться на передовую. Однако, несмотря на это, отдых в родном доме был восхитителен.

8 мая в Пюгген впервые приехала Аннелиза. Целью ее приезда было знакомство с моей семьей. После того как она разорвала помолвку с женихом, наши отношения приобрели более близкий, доверительный характер. Прогуливаясь неподалеку от нашей фермы, мы обсуждали планы на будущее. Хотя вопросов брака мы пока напрямую не касались, моей семье было ясно, что дело идет к женитьбе.

Моим родственникам Аннелиза очень понравилась. Сестры относились к ней с нежностью, как к сестре, мать просто обожала ее. Только отец выражал сомнение относительно наших намерений. Лично ему Аннелиза тоже нравилась, но он пытался убедить меня в том, что мне лучше связать судьбу с девушкой из богатой семьи. Его обеспокоенность моим финансовым будущим была своего рода отражением финансовых трудностей нашей семьи в годы экономического кризиса. Я не соглашался с отцом, мне не хотелось, чтобы брак строился исключительно на материальной основе.

Огорченный тем, что он пытается вмешиваться в мою личную жизнь, я упрямо возразил:

— Отец, таково мое решение. Я люблю эту девушку и обязательно женюсь на ней. Не надо мешать мне в этом.

Больше мы с ним данную тему не обсуждали.

В то время Аннелиза все еще работала в цветочном магазине, располагавшемся напротив гамбургской ратуши. Тем не менее она еще в январе записалась на курсы медсестер Красного Креста, чувствуя необходимость сделать вклад в военные усилия родной страны. Вскоре после возвращения из Пюггена она начнет учиться на трехмесячных курсах в одном из госпиталей Гамбурга.

Когда Аннелиза вернулась домой, я 12 мая отправился обратно на фронт. Мы расстались, зная, что опасности войны подстерегают не только одного меня.

Красный Бор

15 мая — 24 июля 1943 года

Если привыкание к мирной жизни было нелегким, то расстаться с близкими и вернуться на войну оказалось намного мучительнее. Чем дальше поезд отъезжал от дома, тем труднее было не думать об Аннелизе, наших нежных объятиях и времени, проведенном с родителями и другими родственниками, а также о том, что я не уверен, что смогу когда-нибудь увидеть их снова.

Дни второй половины мая, когда я вернулся в Красный Бор, были для меня худшими за всю мою солдатскую службу, особенно если принять во внимание то, что я сразу же попал в бой. Обычно к знакомым очертаниям окопа привыкаешь через неделю после возвращения на передовую. Но на этот раз мне никак не удавалось отвыкнуть от мыслей о доме. Когда солдат думает только о доме, он становится неосторожным и уязвимым, легко может получить ранение или даже погибнуть. Пытаясь избавиться от рассеянности, я заставлял себя быть внимательным и проявлять особенно высокую степень осторожности.

Хотя наши позиции под Красным Бором немного переместились, наша рота по-прежнему участвовала в малых и больших боях с частями Красной Армии. В те дни русские часто затевали вылазки, имевшие целью перехватить обозы с продовольствием и вместе с тем занять наши позиции. Когда вражеские солдаты врывались в наши окопы, мы часто отступали на несколько сотен метров, и они занимали наши блиндажи и забирали имевшиеся там съестные припасы. Получая время для того, чтобы перегруппироваться, мы быстро организовывали контрнаступление и выбивали их из наших окопов. Порой это происходило как будто в соответствии с заранее составленным графиком.

Конечно, отдельные события тех дней прочно врезались в память. В воскресенье 17 июня мне исполнилось 23 года. Как правило, день рождения на фронте — дело ничем не примечательное. Лейтенант Рейхардт, наш ротный командир, этот день запомнил и подарил мне бутылку коньяку. Кроме того, он воспользовался затишьем в боях, чтобы устроить первую церковную службу с начала войны в России. Однако подобные передышки от боев никогда не продолжались слишком долго.

Иногда война наносила свои удары совершенно неожиданно. Одним спокойным ясным днем я шел по лесу, росшему позади нашей линии окопов, и услышал вдали грохот артиллерийских выстрелов. Прислушавшись к знакомому свисту снаряда, я внезапно понял, что сейчас он разорвется рядом со мной. Я тут же бросился на влажную, раскисшую от дождей землю и крепко прижался к ней. Ожидая взрыва, я чувствовал, что могу погибнуть.

Слух не подвел меня. Снаряд разорвался в метре от меня, к счастью угодив в грязь, прежде чем детонировать. Меня всего покрыло жидкой землей, однако я остался жив.

Погружаясь в сон, мы видели главным образом бои. Как-то ночью я в полусне подумал, что на нас наступает враг. Схватив гранату, я закричал: «Русские наступают!»

К счастью для меня, мой товарищ-связист сразу все понял и выхватил у меня гранату прежде, чем я успел выдернуть чеку. Поскольку мы находились в блиндаже, нетрудно себе представить, что случилось бы с нами, если бы не он. Хотя связист был младше меня по званию, в подобной ситуации о субординации не могло быть и речи. В те опасные мгновения он был лишь моим боевым товарищем, который присматривает за мной точно так же, как я присматриваю за ним.

По мере того как одна неделя сменяла другую, воспоминания о доме постепенно тускнели, хотя Аннелиза по-прежнему оставалась в моих мыслях.

Я устроил так, что на ее двадцать второй день рождения 29 июня ей доставили десяток алых роз. Это было в равной степени и выражение моей любви к ней, и моя надежда на наше совместное будущее.

Помимо того, что в письмах я сообщал о своих чувствах к ней, иногда я коротко упоминал о наших боевых действиях, стараясь сделать это так, чтобы обойти военную цензуру. В письме к Аннелизе от 20 июня я намекнул об артиллерийской дуэли между нашими гаубицами и советскими орудиями. В письме от 10 июля я упомянул о том, что наши гаубицы и минометы отбили наступления красноармейцев на наши позиции. Подобные боевые действия казались мне привычными, ничем не примечательными, и я быстро забывал о них.