Александр Попов - Новая Земля

• Название: Новая Земля
• Автор: Александр Попов
• Жанр: Русская классическая проза

---

- У-у, балда, вспомнил: имеется заначка, мужики!

Пелифанов потер ладони и улыбнулся:

- Живей, живей, Григорий батькович, неси ее сюда.

Григорий откопал в сене бутылку, поцеловал ее, зубами отхватил пробку, втянул всей грудью от горлышка водочный запах и весело-властно крикнул:

- Давай стаканы - чего мешкаешь? Сил нету терпеть.

Стакан нашелся один. Первым выпил Пелифанов, занюхал рукавом своей промасленной стеженки, хотя на столе лежал кусок хлеба.

Григорий буквально выхватил из рук электрика стакан, нетерпеливо опрокинул в него бутылку, и старику показалось, что скотник досадовал на бутылку, что она медленнопропускала через горлышко светлую желанную струю. Выпил не выпил, но - будто воздух - вдохнул в себя, закрыл глаза и с минуту, не шевелясь, сидел, блаженствуя. Нилил старику, но тот решительно отвел руку.

- Знаем, знаем, дед Иван, что не пьешь, - сказал, усмехаясь, Пелифанов. - Думал, может, с горя примешь.А ты, похоже, все такой же - и в радости, и в горе чужой нам. Чужак, вот кто ты! - не сердито, а как-то непривычно для себя рассудительно сказал Пелифанов и выпил водки так, что, показалось, в горле хрустнула косточка. Григорий тоже выпил. Молча посидели, отдышались, поели сухого хлеба. Старик, жмурясь или хмурясь - было неясно в сумерках, посматривал на Ивана и Григория - как разительно они изменились за несколько минут! У них стали сверкать глаза, распрямились плечи, словно избавились от нелегкого недуга.

Нилили еще, но уже спокойно, без порывов жажды, и выпили не спеша.

Старик улыбнулся, чему-то покачал головой, - Пелифанов заметил.

- Что, дедушка Иван, усмехаешься? Вроде осуждаешь, - сказал электрик, откусывая от сухаря.

- А чего мне, сынок, вас осуждать? - ответил Иван Степанович. Помолчал и значительно-тихо произнес: - Вы сами себя осудили.

- Не понял! То есть как же так - присудили?

Григорий непонимающесмотрел на старика и электрика и косился на бутылку, как бы побаиваясь, что она может исчезнуть.

Иван Сткпанович не спешил с ответом, разворошил в топке алые головни, полюбовался на метавшийся огонь, с неохотой неревел взгляд на захмелевшего, раскрасневшегося Пелифанова и спросил:

- Совсем не догадываешься? Ежели подумать?

- Гришка, может, ты догадался?

Пелифанов толкнул скотника плечом, но тот не ожидал - упал с топчана и в первое мгновение, быть может, подумал, что посягнули на бутылку. Крепко сжал ее в клешнятой загорелой руке и кивнул головой на стакан:

- Выпьем?

Но Пелифанов досадливо отставил стакан подальше:

- Ну тебя! Дай с дедом поумничать. - Беспричинно засмеялся, но замолчал и прищурился на старика: - Ты, дед Иван, голову не морочь: как я себя мог присудить?

- Хм, - усмехнулся Сухотин, - молодой, а сообразиловка не фурычит, что ли. Пьешь - вот и присудил себя, что тут неясного? Зверь не пьет, дерево не пьет - чисто и ясно живут. Вон, гляди на корову: ежели пила бы горькую, какое молоко ты брал бы от них, милок? Не молоко - а гадость! А ежели яблонька пила бы - какое яблочко ты срывал бы? Поганое! Так-то! По естественному закону живут корова и яблоня, а потому и радуемся мы их молоку и плодам. А что пьяный человек? Какой плод от него? Вот и выходит, добрый человек, что присудил ты себя к нерадостному плоду. И тебе от него худо, и людям, что рядом с тобой, не радостно. Так-то!

- Н-да, старина, рассудил ты, - посмеялся Иван, но не сердито и не зло. Задумался, помолчал. - Слушаешь тебя - умно сказано, а как копнешь твои мыслишь - глупость видишь. Что же ты, старый, сравнил человека с коровой и деревом? Нехорошо. Обидно! С коровой нас рядом поставил. Григорий, тебе обидно?

Скотник издал неясный звук и, кажется, не понимая разговора, смотрел на стакан. Ему хотелось еще выпить. Пелифанов досадливо махнул рукой на Григория и обратился к Сухотину:

- Что же, дед, выходит, по-твоему, мы, люди, не выше коровы и дерева?

- Кто выше, а кто, милок, и ниже.

- Вот как! Я, к примеру, как - выше или ниже?

- А зачем мне тебе напрямую отвечать? Сам ответь: дай корове водки вот тебе и ответ будет.

- Глупый ты, старик, глупый, как вот эти коровы, - покраснел и с вызовом посмотрел на Сухотина электрик. - Человека сравниваешь с коровой! Че-ло-ве-ка! Не зря, поди, ты не люб нам: не уважаешь че-ло-ве-ка!

- Врешь! - привстал старик и сверху посмотрел на электрика. - Уважаю, но не того, паря, которого и с коровой жалко сравнить.

- Битый ты, дед Иван, - сказал Пелифанов, - и если я тебе вдарю совсем загнешься. Живи! Но не мешай нам жить. Понял?

Пелифанов выглядел грозным, но старик уже давно никого не боялся: ему в жизни так часто доставалось, что притупился в нем или умер - раньше старика - страх.

- Понял, - ответил он тихо и, казалось, равнодушно.

- Ты, дед, как-то хитро сказал - будто другое понял.

- И то понял, и другое, мил челове, понял.

- Хм, чего это другое?

- А то, сынок, что с коровами мне, поди, лучше будет, чем с тобой. Пойду к ним спать. Бывайте!

- Ишь ты! Не, точно, Гришка, я сказал, что не зазря деда Ивана всю жизнь колошматили: было и есть за что. Наливай! Вмажем да на боковую завалимся.

Так и сделали - выпили и спать легли.

Старик ближе к коровам лег: "Нехорошо мне рядом с людями, с такими. Не понимают и не принимаютони меня, не понимаю и не принимаю сердцем я их".

Вспомнил свою гору, избу и собаку Полкана, который, наверное, волнуется - куда же хозяин запропастился? Вспомнил старик, и хорошо ему стало, будто посреди ночи взошло солнце. В стойлах, загонах сопели коровы, косили перламутровые глаза на незнакомого человека, который шептал им:

- Что, коровушки, не спится? Какие думы вас беспокоят? Наверное, вспоминаются летние пастбища, трава. И меня, родимые, тревожат мысли: как так вышло, что люди невзлюбили меня. Знаю - упрямый я!Жил бы себе как все поди, сказали бы вы, ежели говорить умели бы. Вот ведь какая штука - не могу жить как все. Не могу и не хочу, так-то!

Коровы жевали сено, мотали своими большими головами и сочувственно-влажно смотрели в глаза старика, будто понимали его.

Ему хотелось скорее попасть к жене, Ольге Федоровне; страшно болела голова, а до дома идти километра два.

7

Иван Степанович, испугавшись и вздрогнув, проснулся от крика: Екатерина Пелифанова, наконец, к утру нашла своего пропавшего мужа.

- Ах, ты, чертополох! Чтобы ты лопнул от водки, ирод! Дрыхнешь? Нажрался? И в ус не дуешь? Я, как дура набитая, убиваюсь по всему Новопашенному разыскиваю, а он спит. Думала, не замерз ли где в снегу... а он, кровопивец... последние деньги пропивает... семья живет впроголодь... кричала, заводясь, женщина, красная, со сбившимся на плечи платком, и больно тыкала граблямив бока и живот неохотно сползавшего с нагретого сена мужа.

Иван протер глаза, вырвал у жены грабли и закинул в стойло.

- Цыц, баба, - срачно взглянул он на жену красными сонными глазами. Пил и буду пить, ты мне не указ.

- А дедей, изверг, кто будет кормить-поить? Я, что ли, баба, а?

С перебранкой, которой не виделось конца во всей их жизни, муж и жена вышли на улицу, и покатились их голоса по деревне.

Выбрал и Сухотин на свежий воздух. Глубоко вздохнул, внимательно посмотрел на горящую в распадке луну, послушал азартный собачий лай и хриплое кукареканье петухов, потопал на месте по молодому хрусткому снегу и подумал: " А как разумно устроено все в небесах и на земле. Красота, куда ни посмотришь. Но не вбирает человек в свое сердце небесную и земную красоту. Плохо, пакостно живет. Собака брешет для дела, а человек зачем же на человека лает? Жить бы и жить людям в ладу и добре на этой радостной земле, в родимом Новопашенном, ан нет!.. А я хотел, хочу и буду хотеть до скончания дней моих по законам неба и земли жить... потому и чужак я имя".

Произнес Иван Степанович слово чужак и стало ему обидно:

- Не правы они, не правы!

Старик печально вздохнул и пошел по сумрачной, но просыпающейся деревне к своему дому, к жене. "Надо проведать. Как она там? Да и сын Николай, поди, приехал на выходные, и внук гостит у старухи - соскучился я по ним, давненько не видел".

8

Иван Степанович увидел блеклый огонек в стайке - видимо, Ольга Федоровна кормила свинью и козу. Ворота оказались на засове, стучать - не дело, можно в такую рань разбудить всех домашних и соседей. Иван Степанович пролез через дыры в заборах, прошел к своему дому огородами и тихонько постучался в стайку.

- Кто там? - тревожно спросила Ольга Федоровна и высунула из-за двери свое маленькое морщинистое, но такое родное и дорогое Ивану Степановичу лицо. - У-у, ты, что ли, Иван? - искренне удивилась она.

- Ага, - ответил старик, протискиваясь в стайку через узкие и обмерзшие понизу двери. - Что, Олюшка, кормишь архаровцев? - спросил он о козе и свинье.

- Ага, - ответила жена, присаживаясь на перевернутое вверх дном ведро и прижмуриваясь на мужа в тусклом свете лампочки, с лета засиженной мухами.