Максут Алиханов-Аварский - Поход в Хиву (кавказских отрядов). 1873. Степь и оазис.

• Название: Поход в Хиву (кавказских отрядов). 1873. Степь и оазис.
• Автор: Максут Алиханов-Аварский
• Издательство: Паровая скоропечатня Я. И. Либермана
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1899

Максуд Алиханов-Аварский — военный, писатель, художник, востоковед, один из крупнейших российских разведчиков.

---

На одной поляне Хивинцы столпились в большую массу и остановились. К головным частям потребовали орудия.

— Эх-ма!.. Жги!… жги, ребята! кричал на всем скаку есаул Горячев, вылетая вперед со своими орудиями. [250]

Грянул выстрел. Белое кольцо его дыма еще расширялось в воздухе, как уж последовали другой и третий… Толпа дрогнула и быстро очистила поляну. Рассказывали уж после сами Хивинцы, что в то время сам хан находился во главе этой толпы, и что одна из наших гранат оторвала голову его лошади и разорвалась между окружавшими его. Хан повалился на землю, но быстро вскочив на ноги, сел на подведенную лошадь и ускакал за своими войсками…

Продвинувшись еще немного, мы очутились на большой площадке между кишлаком и несколькими кирпичными заводами. Войска начали здесь скучиваться, так как впереди узкая дорога между двумя глиняными стенками, в которую уже вступили головные части, позволяла проходить только вытянувшись в длинную походную колонну… Впереди послышалась трескотня ружейной пальбы, загремели пушечные выстрелы и ядра одно за другим начали визжать через наши головы… Впечатление было, конечно, не особенно приятно. Киргизы, стоявшие вместе с нами в свите полковника Ломакина, соскочили с лошадей и спрятались под воротами соседнего кишлака. Туда же направился и один из наших эскулапов, но вскоре он как бомба вылетел оттуда обратно на дорогу, как оказалось, выпертый Киргизами, так как под воротами уж не было места…

Что делалось впереди — никто не знал. Между тем все могло кончиться в одну минуту… Мне так хотелось быть хоть очевидцем происходящего, [251] и любопытство поджигало меня в такой степени, что минуты нашей остановки казались часами. Наконец, я не выдержал и хотя знал, что это не нравится Л., подъехав к нему, попросил его разрешения и поскакал вперед… Через минуту я уже вынесся на открытое место и очутился около моста, переброшенного через большой канал Палван-Ата, пересекавший дорогу. По ту сторону моста, на дороге стояли дулом ко мне два брошенные хивинские орудия, а несколько правее их, за глиняною стенкой, две Апшеронские роты. За каналом дорога скатывалась несколько книзу, и не далее 400 шагов от моста она упиралась в хивинскую крепостную ограду, зубцы и бойницы которой внушительно выглядывали из-за разных мелких построек. Ограда точно курилась. Дымки перебегали по ее бойницам, а пули насквозь пронизывали дорогу к каналу…

Оказывается, что шедшие во главе отряда Апшеронцы были уже недалеко от канала, когда за мостом раздались первые пушечные выстрелы Хивинцев… Роты прибавили шагу и, приближаясь к каналу, неожиданно увидали пред собой неприятельскую батарею из трех орудий. В ту же секунду грянуло дружное ура! и 4-я стрелковая рота с капитаном Бекузаровым во главе, а за нею и 9-я, бросились через мост на неприятельскую батарею. Хивинцы не ожидали Русских так скоро и были поражены их внезапным появлением пред самым носом. Ура и стремительный напор Апшеронцев довершили их [252] панику: они побежали, успев оттащить назад только одну из своих пушек. Скучившись вокруг хивинских орудий, Апшеронцы очутились под сильным огнем крепостной ограды и укрылись на время за ближайшею глиняною стенкой… В таком положении я застал эти две роты, когда подезжал к каналу Палван-Ата.

Едва я приблизился к мосту, как услышал недалеко от себя громкий голос, окликавший меня по фамилии. Оглянувшись, я увидел начальника штаба Оренбургского отряда, полковника Саранчова; он сидел на насыпи по сю сторону канала, укрываясь от выстрелов тою же самою стеной, за которой на противоположном берегу стояли Апшеронцы.

— Скачите, пожалуйста, к генералу, произнес он, — и передайте, что здесь можно поставить орудия.

Я поскакал обратно. Пехота уже приближалась к каналу. Но вместе с ней по узкой дороге между двумя стенками двигались такие тучи пыли, что в трех шагах солдаты исчезали в них точно призраки… За пехотой в такой же обстановке ехал генерал Веревкин со свитой. Он был неузнаваем: загар исчез, а белоснежные усы казались светло-русыми, — все было покрыто желтою пылью…

Выслушав мой доклад, генерал приказал начальнику артиллерии, полковнику Константиновичу, послать вперед дивизион конной батареи, а мне — вести этот дивизион куда следует. Мы понеслись… Через минуту орудия уже стояли пред мостом на [253] Палван-Ате и громили городскую ограду. Но Апшеронцев уже не было на прежнем месте…

После первых же выстрелов наших орудий подъехал к мосту и генерал Веревкин. Как только мы остановились несколько левее дороги, возле большого дерева, стоявшего по сю сторону канала, новое неприятельское ядро пролетело через наши головы. Но где стреляли Хивинцы, внутри или вне крепостной ограды, не было видно. Говорили со всех сторон, что пушка, которую успели оттащить Хивинцы, стоит пред городскими воротами, прямо против нас, и то же самое подтвердил подъехавший к генералу полковник Саранчов. В это время к мосту подходила голова одной из Ширванских рот, и я пришел в такое состояние, точно хивинская пушка ускользала из моих собственных рук… Уж именно охота пуще неволи!..

— Ваше превосходительство, позвольте мне взять это орудие, — невольно вырвалось у меня, как только я услышал слова начальника штаба.

— Возьмите! ответил генерал, указывая на подходившую роту.

Бывают черезчур сильные радости, как громом поражающия человека. В эту минуту меня охватила именно такая радость, но я уверен, что поймет ее только тот из военных, кто сам испытывал нечто подобное… Соскочив с лошади, я бросился к Ширванцам и с криком ура! побежал вперед. [254]

— Ура! ура!! — подхватили белые рубашки и хлынули за мной…

Судя по подробному плану Хивы с ближайшими ее окрестностями, который я достал еще на Кавказе, наша дорога должна была привести прямо к северным воротам города, с левой стороны расположененого пред воротами большого здания медресе Бек-Нияза. Но вот, пробежав в одно мгновение расстояние около 400 шагов, мы очутились пред этим зданием. По левую руку, несколько не доходя до медресе, мимо меня точно мелькнула огромная баррикада, состоявшая из нескольких сот арб, наваленных друг на друга. Она закрывала дорогу к городским воротам, но тогда на бегу это мне не пришло в голову и на баррикаду я не обратил никакого внимания, тем более, что размышлять было некогда: пули летели на нас целым дождем, солдаты валились на землю один за другим…

Продолжая бежать по свободной дороге, проходившей правее медресе, мы очутились на кладбище, где за каждым памятником уже лежали группы Апшеронцев. Прямо против нас, шагах в двенадцати, возвышалась зубчатая стена городской ограды с двумя полукруглыми башнями по сторонам. Ворот не было. К левой башне примыкало здание медресе, в правую почти упиралась глиняная стенка. На кладбище между этими тремя стенами скучились три наши роты под безнаказанными выстрелами Хивинцев… Солнце обливало ослепительными лучами [255] желтоватую стену крепостной ограды и только узкие бойницы чернели на этом нестерпимо ярком фоне. Едва я остановился, как вдруг из одной крайней бойницы мелькнул огонек, грянул выстрел и ряд сосдних бойниц скрылся в облаке белесоватого дыма… Еще выстрел.

«А!» раздалось за мной в то же мгновение чье-то громкое восклицание.

Быстро обернувшись назад, я увидел пред собой на расстоянии одного шага капитана Бекузарова. Он стоял с маленькою сабелькой в руке против самого входа в медресе Бек-Нияза. За дверьми, внутри медресе, я увидел в ту же минуту дородного Туркмена в огромной бараньей шапке и в полосатом халате, уже замахнувшегося кривою саблей. Еще миг, сверкнуло подобно молнии стальное лезвие… и капитан, конечно, пал бы на месте, но, к счастию Туркмен со всего размаха хватил саблей о притолку двери. Нас обоих обдало мелкою глиной в то время, когда я почти инстинктивно уже спустил курок револьвера. Раздался выстрел, сабля выпала из рук Туркмена, он схватился за левый бок и крикнул «аман!» (Пощади.).

— Вот тебе «аман!» — произнес я совершенно бессознательно и, с грустью признаюсь, выстрелил вторично.

Теперь мне тяжело и вспоминать это. Но в то [256] время, опьяняющий запах пороха, огоньки неприятельеских выстрелов, в нескольких шагах от нас и кровь своих привели меня в такое остервенение, о котором раньше я не имел и понятия. Туркмен покачнулся, сделал шага два назад и грохнулся на пол. Я вскочил за ним в медресе, а за мной капитан и десятка два солдат. Но в момент, когда я заносил ногу на ступеньку пред его дверьми, я почувствовал как будто кто стегнул меня бичом по голой икре правой ноги и точно ударил палкой около чашки левой. В первую минуту я не сознавал происшедшего со мною и, остановившись возле трупа Туркмена, невольно прислонился к стене, чтобы только перевести дух, так как с непривычки задыхался от сильного бега.