Алексей Недлинский - Поселение

• Название: Поселение
• Автор: Алексей Недлинский
• Жанр: Детектив

---

- Да вот, розетку прикручиваю.

- Давно?

- Полгода.

Сойкин молча прошел в комнату, двустволку свою взял, переломил зачем-то, глянул в стволы, защелкнул обратно, патронов сунул в карман - и вышел. Фазе даже дурно стало:

- Натаха! Застрелится?

- Сейчас. Охотиться пошел.

И точно, Сойкин за ружьем и заехал - хотел тетеревов посшибать: все березы облеплены. Ну, и поохотился, от души. Только мазал много. А вечером синеву Наташкину усугубил основательно и сказал:

- Еще раз застану кого - на улице будешь ночевать.

А зима, между прочим, хоть и на убыль - но минус двадцать держится. На том тогда и кончилось вроде. Беда, что пристрастился и поколачивать стал Наташку регулярно. А зэков - вычеркнул из списков человечества. Чтоб хоть кому-то хоть что-нибудь - пусть отсосут. И когда из Москвы на меня характеристику затребовали: как, мол, сидит? Не рыпается? Можно скостить чуток? (такой порядок)

- нет, худого не написал, просто игнорировал. Что равнозначно. Дней триста мне лишних подарил для мечтаний. Не ехидствуя - царский подарок.

XII

В отличие от Надюшки, отпетой красули, ее старшая сестра, Лебедиха, была отвратна на вид и как-то неопрятно похотлива. ("Люблю пороться, как медведь - бороться!" - сама же рифмовала, прямо Сафо. Только что за медведь такой, интересно? Чалдонская разновидность?) Я и до сих пор, представляя похоть - если брать ее без макияжа влюбленности, эротического озорства, девственной грации - голимую четвероногую похоть, - вспоминаю белые патлы сосульками, плоскую безбровую мешковатую Лебедихину рожу, голос как из помойного бака - да что говорить: сам Кальтенбруннер, неутолимый онанист Кальтенбруннер признавался мне:

- Леня, восемь лет засижено, а вот выбирать придется: Ольга или сеанс - выберу сеанс.

Впрочем, Кальтя слыл у нас за гурмана и эстета, но возьмем грубый материальный критерий - гонорар (не такса! Оля - свободный художник): никогда за червонец не зашкаливал. И червонец-то - в случае сильного поддатия клиента.

Отец Надюшки и Оли на постоянные зэковские подначки отвечал неизменно и бодро:

"На то и делал, чтоб драли".

Но вот интересно, на что он делал Мишаню - шестнадцатилетнего недоумка, не сумевшего подписаться при получении паспорта? Забавная это была семья. Однажды Петровича (главу то есть), связанного, в ШИЗО привели ночевать. Невиданное что-то в Серебрянке, но обычной ментовки здесь не водилось - а он свою половину почтенную (за сорок бабе) с топором от дома до пилорамы гнал. Там уже зэки угомонили дурака. Орал, брызгался:

- Вяжите, вяжите - я ее научу, поганку! Пусть не думает!

А по дороге к киче уже внятно объяснил:

- Месяц, зараза, - то рвет ее, то падает. Я думал в больницу везти, а это она, сволочь, опять беременна! Рожать хочет!

- Так радуйся, Петрович, - свое же добро.

- Этого добра - вон, две бляди да идиот - что она еще родить может? Лучше зарублю ее на хрен! Лучше срок пусть дают!

Потом утряслось, конечно, - ни срока, ни пополнения семейства. Я только меланхолично порезонерствовал: вот, еще окошко готовилось - в наш свет. Ну, пусть бы дурака родила или потаскуху безмозглую, а все-таки окошко. И такие, значит, нужны. А ты - с топором, Петрович! Тоже мне, Раскольников! - в этом духе.

Кстати, что в семье не без урода - в деревне нагляднее гораздо. Где больше двух отпрысков - почти верняк: или типа Мишки - не больной вроде, но и до нормального далеко, или, как у Богдановичей, тоже младший, Сашка - глухонемой, или еще что-нибудь. Сашка-то здоровый родился, но оглох от прививки в детстве - и онемел, соответственно. Издержки цивилизации. Симпатичный парнишка - как все глухонемые - с выражением легко чокнутого, но веселый, гугнит вечно, улыбается.

Целый день по гаражу, гайки обожал закручивать. Даже оформили его слесарем, и зэки не роптали (хотя, кроме гаек, ничего не освоил) - как к родному относились.

Не виноват же парень.

Особенно с Кальтенбруннером они скентовались: Сашка то чифир для него заваривает, то спит на заднем сиденье в автобусе. Я, полушутя, остерегал:

- Федорыч, ты своими сеансами хоть не развращай пацана.

- Не-не, Леня, сеанс - это святое, это у меня без посторонних.

Накопил (за восемь-то лет!) пачку вырезок цветных - красотки рекламные, киноактрисы помоложе - до сорока хотя бы (самому - за пятьдесят уже), держит под сидушкой.

- Не боишься - отшмонают твой гарем, как ты тогда?

- Предусмотрено, Леня. Сам хозяину показал.

- А он?

- Красиво, говорит, жить не запретишь. А что - личная жизнь, имею право. Хочешь, сегодняшнюю покажу?

Достал веселую мулатку в купальнике.

- А здесь, - открыл бардачок, - отработанный материал. Месяца на три хватает - без повторов.

- А фаворитки нет?

- Нет, всех люблю. Тебе не надо?

- Да нет, спасибо. Я как-то жену привык вспоминать.

- Ну, так у тебя молодая жена, конечно. А я на свою не заведусь уже.

- А в натуре?

- В натуре-то с полоборота, ты что - живая манда...

- Ждет тебя, Федорыч?

- Хрен ее знает. Пишет, что ждет. Но десять лет, Леня, сам понимаешь. Что я могу с нее требовать? Пропишет - и ладно, там видно будет.

- Да уж! Они при мужьях-то чего вытворяют...

- Ну. Я Мухину вчера вез (это жена капитана Мухина, заведует медчастью, ровесница Кальти, но в джинсах загуливает, станок в порядке), когда выходила - за жопу мацнул. (Понимаю! Там такая облипочка - только и мацать...) Думал:

сейчас по морде хлестанет. А она оборачивается: "Я б тебе дала, Рома, но ты же разболтаешь. И сама разболтаю. Лучше не надо", - и по щеке гладит. Чуть не приплыл.

...Сейчас вдруг многое что с этой Мухиной вспомнилось: они все, серебрянские, как зачуяли оказию - всплывают, цепляются, лезут в память. Ребята! Тут вам не "Титаник" - где все подряд, а Ноев ковчег - только по паре.

Ну, к кому теперь завмеда приплетать? Капитана Мухина вставлять придется, а про него начнешь - еще ввернется кто-нибудь, и так до бесконечности. Потопнем ведь!

А с Кальтею - нет, не спаривается. Не с Мухиной, не с женою - Федорыч с Лебедихой завязан - по злой иронии. Не любовь, так смерть сплела - и выбирать не пришлось.

XIII

- Ленчик, пекарню скоро отремонтирую - шо делать, шо делать? - третий день подряд, гиперболически гримасничая, подвывал Серега Перчаткин, механик, мой лучший кент.

- Давай печников замочим.

- Тебе смехуечки, ты Римку не знаешь! Она же сюда припрется! А меня на кичу!

(Кича - тьфу, Сереге прическу жалко: скоро звонок.) И правда, я ее мало знал. Виталик нас катал в Вишерогорск, за хлебопеками, по очереди и мои разы чаще совпадали с Элькиным дежурством на заправке (заезжали неукоснительно). Серегу же нанесло на Римку - и вот: вспыхнуло, разразилось:

- Богданов! - официально так, твердо, - без Сереги заправлять не буду! Чтоб не смел ко мне без него заезжать!

- Римма Ивановна, - в тон, - обидно слышать! А я-то не гожусь ни на что?

- Перестань, я серьзно, Виталик. И ему передай.

Ну, передал. Сереге лестно, конечно, - надо же, с первого взгляда покорил! и в мыслях-то не было - строгая деваха. Винограду однажды хорошо припечатала - шнифт на неделю померк.

- О! Якый тэбэ бчел кусыв? Ты ото як Нильсон теперь! - Серега же и рыготал, глумливо хохлячествуя. Он хохол и есть, Перетятченко настоящая фамилия.

Перчаткиным - гаражные хохмачи заделали, но говорит чисто, украинский колорит - для особых случаев. А Римка - татарских кровей, темно-каряя вся, струна, порода, порыв, без чалдонской растеклости. Двадцать три самой, дочке - пять, живет одна, отца не помнит, а мать погибла на сплаве лет семь назад. Словом, Казань-то мы взяли - но этим не кончилось: идеи Батыя живут и побеждают. Снова киевлянин под пятой басурманки - вот тебе и покорил! Не то что бы вертела она Серегою всячески

- но уже через неделю знакомства у того решено было крепко: остаюсь. Месяца три до конца срока ему, и раньше - как только не костерил Чалдонию!

И вот - незадача, действительно: пекарню налаживают, ночные рейсы тю-тю, стало быть, а днем из гаража - куда же? И как? Мало того, с приездом нового начальника решено было и нас, гаражную аристократию, перетряхнуть - ротация кадров.

Дескать, план завален, но меры принимаются. Меня - на нижний определили, сучкорубом, а Серегу - и вовсе на зону закрыть пообещали. А до первой оказии - в лес, сучкорубом же. Но тут осеклось. Не стоило капитану Макокину злорадствовать, помолчать бы ему перед Элькой - но не стерпел, уж больно его жаба давила за Серегину пруху (сам когда-то был отшит Римкою с позором).

- Римуля-то, что теперь, в Харьков переведется?

- Это зачем? - Элька не поняла сначала.

- Так к своему поближе, может, и свиданку дадут.

(А Серега где-то под Харьковом сидел, закрывают же на свою зону.)

- Уже этап был?

- Нет еще, через неделю, наверное.

Но ни через неделю, ни вообще - не закрыли Серегу. Он-то думал, что ударным сучкорубством отмазался. Потом уж всплыло: Римка неистовая - через две эстафеты: