Елена Грушковская - Печальный Лорд

• Название: Печальный Лорд
• Автор: Елена Грушковская
• Жанр: Любовно-фантастические романы

---

«Доктор Кройц, я вам очень признателен, но…» — начал Элихио.

«Дружок, мы поговорим об этом чуть позже, — мягко перебил тот. — Сейчас мне нужно на работу. Чувствуй себя как дома, проголодаешься — холодильник с его содержимым к твоим услугам. Не стесняйся. Ну, мне пора. Увидимся».

Элихио остался один в квартире доктора Кройца. Квартира эта была не чета их с отцом малогабаритной двушке: во-первых, она была двухэтажная, в шесть комнат, с двумя ванными, лоджией и примыкающим к квартире гаражом для флаера. Расположена она была очень высоко, и из окна открывался вид на город-муравейник. Кружили хлопья снега, небо было затянуто непроглядной холодной пеленой туч.

Что за загадочные причины подвигли доктора Кройца на бескорыстную помощь? Что он имел в виду, когда сказал, что задолжал Элихио? Когда он успел задолжать, если они познакомились только вчера? Бродя в одиночестве по огромным апартаментам доктора Кройца, одетый в траурный костюм Элихио строил догадки, но не мог найти ответа. Единственным, за что можно было уцепиться, были слова доктора Кройца о том, что он знал отца Элихио. В этом что-то крылось, но что? Этого Элихио пока не знал, но жаждал узнать.

На полочке над декоративным камином стояли несколько фотографий. На них был сам доктор Кройц, какой-то похожий на него юноша и красивый зеленоглазый человек с длинными тёмными волосами. Была свадебная фотография доктора Кройца и несколько детских фотографий, на которых был один и тот же ребёнок в разном возрасте. А молодой военный, чей портрет стоял в спальне, был очень похож на этого ребёнка — наверно, это он и был, только взрослый. По всей видимости, у доктора Кройца была семья — спутник и сын, но, поскольку диадемы он не носил, Элихио сделал вывод, что доктор Кройц был вдовцом. Сын его служил в армии, и на данный момент он жил один в этой огромной прекрасной квартире. К таким выводам пришёл Элихио, обследовав жилище главного эксперта морга Центральной городской больницы скорой помощи доктора Азахеля Кройца. И он был недалёк от истины.

Позвонил Ларус. Они (Ларус, Аваджо и Неоман) беспокоились, куда пропал Элихио и когда он вернётся. Элихио был краток и сдержан. Он сказал, что жив и здоров, скоро вернётся. Ларус засыпал его вопросами, но Элихио пообещал, что всё расскажет, когда вернётся.

«У тебя что-то случилось, я чувствую, — сказал Ларус убеждённо. — Ну-ка, не темни, выкладывай!»

Элихио нехотя сознался, что у него умер отец, сейчас он находится у одного знакомого и вернётся после похорон. Последовала пауза, и возмущённый голос Ларуса сказал:

«Почему ты умчался, ничего нам не сказав? Ведь на то мы и твои друзья, чтобы поддерживать тебя! Нет, не говори, что ты не хотел никого беспокоить!»

Именно это Элихио и хотел сказать.

«Знаешь, что я тебе скажу, приятель? Друзья так не поступают. Друзья должны делить все горести и радости. Ты просто угрюмый гордец, вот кто ты!»

Отчитав Элихио в таком духе, Ларус прервал связь. Элихио не сердился, он был уверен в преданности и искреннем дружеском расположении Ларуса. К своеобразному характеру друга он уже привык и прощал ему все его выходки. Ларус учился неровно, со взлётами и падениями, но был очень даровит и обладал феноменальной памятью, и Элихио был уверен, что врачом он будет превосходным — если, конечно, он сподобится успешно закончить академию. Как он и ожидал, через пять минут Ларус пожалел, что был так резок с Элихио, и забросал его сообщениями, в которых просил прощения, слал приветы от Аваджо и Неомана, выражал соболезнования и просил удостоить его, «несносного грубияна и бесчувственного негодяя», хоть словечком. Элихио ответил: «Я тебя люблю, Ларус».

Без четверти два приехал доктор Кройц. Элихио повязал чёрную ленту, надел перчатки, и они отправились получать урну.

Падал крупными хлопьями снег, скрипя под ногами Элихио и доктора Кройца. Они шли мимо стены с множеством ячеек с дверцами и табличками, с портретами и без портретов, с «вечным светом» (светильниками на фотоэлементах, заряжающимися днём и светящимися по ночам); доктор Кройц нёс урну, а Элихио — «вечный свет» в форме хрустальной пирамидки. Снег запорашивал им плечи, белый на чёрном, их ноги в сапогах шагали рядом, чёрные по белому, в снежной тишине слышался только скрип их шагов. Под капюшоном Элихио свернулась коса, которую он не стал обрезать, но его лоб обнимал холодный шёлк траурной ленты.

Доктор Кройц остановился напротив ячейки и открыл дверцы, а Элихио поставил урну. Дверцы закрылись, а на полочке был установлен «вечный свет». На бровях доктора Кройца повисли снежинки, а от его взгляда Элихио стало тревожно. Они постояли у ячейки, потом доктор Кройц взял Элихио под руку, и они медленно пошли по заснеженной аллее.

«Вы сказали, что задолжали мне, — сказал Элихио. — Я не совсем понимаю… Как вы можете быть мне должны, если мы только вчера встретились?»

Доктор Кройц долго молчал, прежде чем ответить. А когда ответил, то его слова совсем не имели отношения к заданному Элихио вопросу.

«Уже два года как я вдовец, — проговорил он. — Сын учится в лётной академии. Он не пошёл по моим стопам».

Это показалось Элихио странным. Он попытался навести доктора Кройца на нужную тему издалека.

«Вы знали моего отца, — сказал он. — Он мне о вас не рассказывал».

Губы доктора Кройца тронула горькая усмешка.

«Упрямец, — сказал он. — Он так и не простил меня».

«За что?» — спросил Элихио, холодея.

Доктор Кройц покачал головой.

«Я был глупец…»

Он надолго замолк, а Элихио ожидал продолжения, всё больше волнуясь. Наконец доктор Кройц достал из внутреннего кармана какой-то листок и протянул его Элихио.

«Что это?» — спросил Элихио.

«Думаю, вы должны понять, что это такое, мой юный коллега», — усмехнулся доктор Кройц.

Это были результаты генетического анализа. Рука Элихио задрожала, когда он прочёл заключение. В нём говорилось, что Элихио и доктор Кройц являлись близкими родственниками. Остановившись посреди аллеи, Элихио читал и перечитывал, а доктор Кройц молчал, глядя на носки своих сапог.

«Что это значит, доктор Кройц? — пробормотал Элихио, протянув ему листок. — Когда это было сделано?»

«Я взял у тебя образец, пока ты спал. Я сам провёл анализ. Если не веришь, можем повторить, прямо при тебе».

«Насколько… Насколько близкие мы родственники?»

«Ближе не бывает, мой милый. Ты произошёл от меня».

«Но как… когда… почему?»

Руки доктора Кройца накрыли и сжали дрожащие руки Элихио.

«Отвечу на все три вопроса по порядку. Как? Для этого потребовались две клетки — моя и Ариана. Думаю, тебе не нужно объяснять, как происходит зачатие. Когда? Возьми дату своего рождения, отними двенадцать месяцев, и получишь ответ. Почему? Вопрос непростой, но попытаюсь ответить коротко и ясно. Потому что я был влюблён, и Ариан тоже. В расставании виноваты были мы оба. Я — тем, что был легкомыслен, а Ариан — тем, что был горд. Я ничего не знал о ребёнке, а он не счёл нужным меня известить. А вчера… Вчера он попал к нам на стол».

Элихио смотрел широко раскрытыми глазами в печальное лицо доктора Кройца и не мог вымолвить ни слова. Крепко сжимая его руки, доктор Кройц продолжал:

«Ариан не дал мне возможности воспитывать тебя, заботиться о тебе и любить тебя, просто скрыв от меня твоё существование. Наверно, судьбе было угодно, чтобы тело, которое я когда-то ласкал в порыве страсти, снова попало в мои руки уже мёртвым. Но ей угодно было и то, чтобы я узнал о тебе — пусть при таких ужасных обстоятельствах, но всё-таки узнал. И двадцать лет, в течение которых я не знал тебя, не любил и был лишён твоей любви, кажутся мне единственным мигом, как будто мы с Арианом вчера расстались. Я не держал тебя на руках, когда ты был крошкой, не целовал тебя перед сном, не поздравлял с днём рождения и не радовался твоим успехам в учёбе, потому что не знал, что ты у меня есть. Потому я и сказал, что очень много задолжал тебе, дружок. Я задолжал тебе жизнь».

Снежинки скатывались с плеча доктора Кройца, сдуваемые ветром, и уносились прочь вместе с потоком других снежинок. Его голос звучал совсем близко от лба Элихио.

«Прости, что я так говорю, но Ариан обокрал нас обоих — меня и тебя. Меня он наказал слишком сурово, лишив меня ребёнка — огромного куска счастья, и в моей душе зияет пустота, на месте которой все эти годы могла бы быть любовь к тебе. Он лишил меня сотен твоих поцелуев, сияния твоих глаз, звука твоего голоса и целого моря твоих слёз, которые я мог бы вытереть с твоего лица. Не знаю… Может быть, я и заслужил наказание. Но чем ты заслужил ярлык ребёнка из неполной семьи? Почему ты был лишён права получать вдвое больше любви? Почему он решил за тебя, что второй родитель тебе не нужен?»