Анджей Спаковский - Дорога без возврата

• Название: Дорога без возврата
• Автор: Анджей Спаковский
• Издательство: АСТ, АСТ Москва
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-050094-9, 978-5-9713-7570-8, 978-5-9762-6054-2, 978-985-16-4770-1

Новые произведения всенародно любимого Анджея Сапковского! Рассказы всех мыслимых фантастических жанров, и каждый из них — маленький шедевр. В статьях Сапковского — все, что думает пан Анджей о фэнтези вообще и о своих собратьях по перу — в частности. И наконец, все, что вы хотели узнать о самом Сапковском, но стеснялись спросить...

---

Спустя какое-то время «литсреда» маленько охолонула и смирилась, а трусики сочла «оригинальными». Возможно, и другим, а не только Мачею Паровскому[185] из этих трусиков пахнуло постмодернизмом и путешествиями во времени. Лишь один молоденький Вареник отреагировал на Ренфрины трусики гордо, хладно и презрительно, описывая собственную героиню, коя, приступаючи к половому акту, снимает «...набедренную повязку и тряпицу, поддерживающую груди». Однако эффект хладного презрения и знания того, что «в те времена» девицы носили под ночной рубашкой, был подпорчен смешным сверх меры и воображения описанием самого соития.

Другие Вареники глубоко задумались. Так-так, почесали они в голове, Сапковскому, значит, можно ляпсусить, и это — постмодернизм. А ведь «ляпсус» слово чужое, на польский переводится как «промах, промашка, грубая ошибка». Стало быть, опять же подумали Вареники, если и мы начнем ляпать ужасные ошибки, то сойдем за постмодернистов.

И лед тронулся. Некая молоденькая авторша вооружила городских стражников копьями. Коли Ренфри вольно носить трусики, то и пехотинцам можно копья, верно? Однако копья эти потрясли другого юного Перога, возмутили до глубины души. Юный Вареник слывет жутко восприимчивым к таким штукам пуристом. Однако сам он в многочисленных произведениях так увлекся постмодернизмом, что батистовые трусики могут прямо-таки свалиться от смеха. Первый с ходу пример — он нарядил какого-то Вареника, или Варенсона из Бирки — не помню — в кафтан, обшитый чешуей сома-гиганта. Велико сие искусство есть, если учесть, что у сомов вообще чешуи не бывает. Ни у малюсеньких сомиков, ни у гигантских сомищ. Попытка же нашить на кафтан несуществующее нечто требует либо мощной магии, либо сильнейшего постмодернизмища. Если быть честным, я счел бы более оригинальным и убийственно постмодернистским, если бы кафтан упомянутого Варенсона был покрыт серебряными полудолларовками.

Другие Вареники возят заряженные арбалеты во вьюках. Не хватает только приторачивать собственные задницы к седлам. Третьи переплывают широкие и бурные реки на быстренько сплетенных из камыша лодочках. Эх, жаль, не на веночках, которые девушки плетут в ночь на Ивана Купалу, а ведь у них водоизмещение немногим меньше, зато плести не в пример легче!

РУКА, НОГА, МОЗГИ НА СТЕНЕ!

Однако довольно об этом, revenons a nos moutons[186], вернемся к разговорам о методе, оставив мелкие колкости в стороне. Вывод же таков: в польской фантастике мы имеем «постмодернизм» и Вареников, настоящей фэнте и у нас нет, если не считать нескольких подтверждающих правило исключений. Нет у нас фэнтези, ибо, во-первых, у нас нет архетипа.

Да, знаю, имеется славянская мифология: разные Сварожцы, Свантевиты и прочие Велесы. Но мифология эта не доходит до нас своим архетипом, и мы не чувствуем ее влияния на сферу мечтаний. Поскольку об этом эффективно позаботились. Славянская мифология тождественна язычеству, а мы, как твердыня христианства, восприняли Домбровку[187] от чехов и крест от Рима с радостью и удовольствием, и это и есть наш архетип. У нас не было эльфов и Мерлина, до 966 года у нас вообще ничего не было, был хаос, тьма и пустота, мрак, который осветил нам только римский крест. Единственный приходящий на ум архетип — это те зубы, которые Мешко велел выбивать за нарушение поста. Так, впрочем, у нас и осталось до сих пор: терпимость, понимание и милосердие, зиждящиеся на принципе: кто мыслит иначе, пожалуйста, пусть себе мыслит, но зубы ему выбивать надобно обязательно. И вся древнеславянская мифология вылетела из нашей культуры и из наших мечтаний словно зубы, которые мы выплюнули вместе с кровью.

Магия и меч, опирающиеся на польский архетип? Польский архетип волшебника? Магия — это дьявольство, пользоваться чарами невозможно без отречения от Бога и подписания дьявольского цорографа. Не Мерлин, а Твардовский[188]. А разные там велесы, домовики, вомперы, божетята и стрыгаи — все это божества и фигуры хтонического характера, персонификация Лукавого, Сатаны, Люцифера. Наша Страна Никогда-Никогда? Идущие там бои, борьба Добра со Злом, Порядка с Хаосом? Ведь в польской архетипной стране мечты не было Добра и Зла, там было исключительно одно Зло, к счастью, Мешко I принял христианство и выбил Злу зубы, и с той поры остались уже только Добро и Порядок и Оплот, и что нам после всего этого дьявол Борута? Святой водой его, сукина сына! Ату его!

Наши легенды, мифы, даже предания и сказки, на которых мы воспитывались, были соответствующим образом кастрированы всяческими катехетами, в большинстве своем, вероятно, светскими, ибо такие, как известно, хуже всего. В связи с этим наши предания до чертиков напоминают жития святых — ангелы, молитвы, крест, четки, добродетель и грех — все окрашено изысканным садизмом. Мораль из наших сказок одна: если не прочесть молитву, то дьявол немедля поднимет нас на вилы и в ад! На вечные муки. А Бог, как гласит известный анекдот, присутствует в польских сказках и преданиях повсюду, за исключением чуланчика Ковальского, да и то лишь потому, что у Ковальского чуланчика нет. Поэтому неудивительно, что единственный архетип, который проглядывает из этих сказок, это архетип церковного притвора (пока что — скажу в скобках). Но не для фэнтези.

Фэнтези — это эскапизм. Это бегство в Страну Мечты. Архетип мы улавливаем также и в том, что знаем, ОТ ЧЕГО бежим. Перемещаясь рядом с Фродо, Арагорном, Гедом, Карраказом или Белгарионом, мы бежим в мир, в котором торжествует Добро, торжествует Дружба, живут Честь и Справедливость, побеждает Любовь. Убегаем в мир, в котором магия, аналог всемогущей, но бездушной техники, не служит, как техника, каждому. Негодяю наравне с праведником. Убегаем в мир, в котором жестокость, нетерпимость, болезненная жажда власти и стремление заменить зеленый Остров Гдетотам в Мордор, в Бесплодную Землю[189], по которой носятся орды орков, землю, на которой их задерживают, побеждают и карают.

А мы? От чего убегать нам? Не говоря о нестерпимом желании бежать вообще как можно дальше от того, что мы видим вокруг себя? Бездушная технизация еще не коснулась нас так сильно, как американцев. У нас батареи центрального отопления по-прежнему бездушно не греют, поезда бездушно и безобразно опаздывают, из кранов течет холодная и вонючая вода, не сыщешь книжки без типографских опечаток и ошибок, да и «Малюх» (ласковое название микроавтомобиля «польский фиат») не утомит удобствами до такой степени, чтобы мечтать о поездке верхом через лес Броселианд. Соседям из-за межи тоже не чужда эта проблема и ее последствия. Ондржей Нефф, когда его спросили, почему он не создает столь модного сейчас киберпанка, ответил, что не находит в себе стимула пугать соотечественников-чехов жуткими перспективами полной технизации и компьютеризации мира, когда в современной ему Праге, цитирую: «человек не может найти исправной телефонной будки».

Ужели мы ищем в фэнтези бегства в приключение, в quest, в солидарность и дружбу геройской дружины? Привлекают нас благородство и справедливость героев, непобедимые атрибуты, противопоставляемые Злу? Мы хотим верить, что в борьбе за справедливость побеждает не бицепс, не кулак и не хладная сталь, а благородство, терпимость и умение прощать? Разве отношение Фродо к побежденному Саруману умещается в категориях какого-либо польского архетипа? Нет, не умещается.

Нам ближе и симпатичнее его сиятельства пан Нововейский и Азия Тугай-беевич[190]. И Павлюк, поджаренный в медном воле[191]. Такова наша фэнтези. Рука, нога, мозги на стене. Меч, вонзенный аж по самую рукоять. Вывалившиеся кишки. Негодяй, осужденный на муки и — цитирую: «хлынула кровь и потек костный мозг». Ах, вкусно! Миленькая картинка из сна. Страна нашей мечты.

Кроме крови и костного мозга, нам еще предлагают другие жидкости, продуцируемые организмом. Мужеско-женские соития описываются — я снова воспользуюсь музыкальной терминологией — fortissimo apassinato, языком и стилем, воистину достойными энтузиастов-гинекологов со склонностями к извращениям. Ну, что ж, nihl novi sub Sole — напоминаю casus Джона Нормана и характеристику Стивена Кинга.

РЕБЯЧЕСТВО

Могут спросить: откуда это берется? Интересующихся отсылаю к «Сумасшедшему с факелом» Яцека Инглота. Ведь нашим фантастам приходится конкурировать с покупной заграничной второсортицей, а посему «больше крови и спермы»! А то, что страдает жанр? А фэнтези? Господи, все равно никто понятия не имеет, что это такое. Никто не читал. Ведь даже такие знатоки, как Колодзейчак и Шрейтер, определяют фэнтези как «развлекательное» чтиво, вероятно, для того, чтобы отличить от SF, которая, надеюсь, в понимании обоих панов развлечением не является, а потому стоит выше. Фэнтези, согласно утверждают оба пана, есть творчество, поклонники которого жаждут несложных, но зато кровавых фабул. Браво! Touche! Обожаю эти прелестные сцены насилия над девушками у Т.Х. Уайта. Влюблен в кровавую и несложную фабулку