Аурел Михале - Тревожные ночи

• Название: Тревожные ночи
• Автор: Аурел Михале
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1961

В сборнике рассказывается о мужественной борьбе румынского народа в самый ответственный период его истории — в канун и после вооруженного восстания 23 августа 1944 года.

В ярких, полных драматизма эпизодах, повествуется о том, как румынская армия, повернув оружие против гитлеровской Германии, плечом к плечу с Советской Армией сражалась на равнинах и в горах Румынии, Венгрии и Чехословакии.

С большим мастерством Аурел Михале рисует духовный облик бойцов, сержантов, рядовых офицеров, показывает рост их самосознания, их тяжелые раздумья и веру в светлое будущее своей страны.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

Больше никто не проронил ни слова. Ближе к рассвету мы отошли в глубь поля. Нас страшили теперь не русские пули, а переворот, происшедший в наших душах.

* * *

Весь следующий день мы протомились, как заключенные. В бегстве Наны и в рассказе Пынзару заключался особый смысл. И если мы еще не в полной мере его осознали, все же мы о нем уже догадывались и больше его не страшились. Мы исподволь подходили к новой правде о нашей судьбе и судьбе фронта. И только потому, что свет этой правды показался нам сначала слишком сильным, мы не полностью ему доверились. Что-то нас все еще удерживало, что-то мешало оставить наши окопы и бежать. Нужен был последний толчок, который сдвинул бы нас с места и бросил к русским. А пока его не было, над нами продолжал еще тяготеть страх военно-полевого суда.

Я вдруг вспомнил о военном прокуроре, который вот-вот должен был прибыть для расследования дела об убийстве семерых немцев. Весь день я прислушивался, не раздастся ли шелест за моей спиной. Но никто не шел. К вечеру я решил сам отправиться к взводному, сообщить ему о бегстве Наны и спросить, что мне делать. Но я не дошел до командного пункта. От солдат нашего взвода, которые находились по ту сторону кукурузного поля, я узнал, что взводного на рассвете вызвал к себе прокурор и что он еще не вернулся… Это известие встревожило меня еще более, чем бегство Наны и рассказ Пынзару. Я был убежден, что взводный предан военно-полевому суду. Я вспомнил слова, которые он сказал мне тогда шепотом на краю поля: «Вы должны подумать». Конечно, они означали: нельзя дольше медлить, надо действовать!

Я вернулся на кукурузное поле, так и не сообщив никому о бегстве Наны. В этом теперь и не было надобности. У меня созрело решение, хотя оно еще продолжало пугать меня. Я решил перейти ночью со своими бойцами через линию фронта к русским. Я никому не сообщил о своем намерении. Напротив, все должно было идти своим чередом. Чиоча и сегодня пек кукурузу. Кэлин отправился в роту за водой — после происшествия у колодца нам стали по вечерам привозить ее в бочке прямо на передовую. Я дождался и ужина. Мы все плотно поели, препираясь из-за пустяков с поваром, который боялся, что день застанет его на передовой. После ужина я заставил Александру Кэлина спеть нам одну из своих грустных песен. Мы вспомнили своих близких, свою жизнь, и нас снова охватило отвращение к войне. Все это еще раз убедило меня, что принятое мною решение правильно.

Ближе к полуночи я приказал перетащить пулемет на прежнее место, у входа в ложбинку.

— Отсюда лучше вести наблюдение, — пояснил я солдатам. Но самому себе я сказал: «Надо быть ближе к ним. Как можно ближе…»

К нашему удивлению, ночь проходила спокойно, устрашающе спокойно. Не слышно было привычного рокота, звучавшего для нас в последние ночи как призыв. Над долинами и холмами, над погруженными в темноту окопами царила первозданная тишина. Она была так глубока и всеобъемлюща, что казалось, вот-вот мы услышим дыхание всех этих сотен тысяч людей, притаившихся, подстерегающих друг друга. Напряжение будто было разлито даже в воздухе, ощущалось в самом неуловимом движении времени… Словно боясь нарушить эту тишину, никто из нас не проронил ни звука. Какая-то ночная птица пролетела над долиной, шелест ее крыльев прозвучал зловеще, предостерегающе.

— Господин сержант, — шепнул мне Жерка. — Мне страшно.

Я подполз к нему и нащупал в темноте его дрожащую на пулемете руку.

— Почему тебе страшно? — спросил я.

— Черт его знает почему, — ответил он нервно. — Никогда в жизни не было мне так страшно.

Я продолжал молча гладить его руку. На наш шепот подползли и остальные бойцы. Тесной кучкой сгрудились мы позади пулемета. Я чувствовал, что каждый ищет поддержки другого. Так мы просидели около часа. Приближался рассвет. По опыту своей многолетней фронтовой жизни я знал, что это наиболее благоприятное время для перехода через линию фронта. И я знал также, что такие решения нужно осуществлять немедленно… Сжав изо всех сил руку Жерки, я сказал ему шепотом, но так, чтобы слышали и остальные:

— Мы решили бежать к русским.

Он вздрогнул, но я, не давая ему опомниться, продолжал:

— Что ты намерен делать? Пойдешь с нами или останешься здесь?

Жерка оглянулся и испытующе посмотрел на остальных. Он не подозревал, что и для них мой вопрос был таким же неожиданным. Молчание бойцов усилило его смятение. А когда он увидел, что Чиоча и Пынзару уже схватили винтовки и привстали на одно колено, готовые тронуться в путь, то бессильно прошептал:

— Пойду…

Мы поползли гуськом вниз по ложбинке, с трудом пробираясь через густой кустарник. На переднем крае по-прежнему царила тишина. Впереди и позади нас была тьма, угрожающая, непроницаемая. Спустя несколько минут мы вступили на «ничейную» землю. Казалось, мы были единственными живыми существами в этой пустыне. Мы ползли осторожно по мокрой от росы траве.

Добравшись до долины, мы сделали остановку. Локти и колени болели. Но нам нельзя было терять времени — темнота уже начинала редеть, вот-вот должен был наступить рассвет… Мы подошли к подножию холмов по ту сторону долины и стали подбираться к окопам русских. Но едва успели мы проползти несколько шагов, как воздух взревел от грохота бесчисленных орудий. В то же мгновение на холм, который мы только что покинули, и на соседний, где окопались немцы, обрушился шквал огня и железа. Земля сотрясалась от взрывов. Стало светло как днем. Тысячи и тысячи снарядов из орудий, минометов, «катюш» проносились над нашими головами. Затем в игру вступили пулеметы, завесой трассирующих пуль скрывшие от наших глаз немецкие окопы. Потом мы услышали гул моторов и лязг гусениц приближающихся танков. Похолодев, мы всем телом припали к земле, боясь дышать, боясь думать.

Вскоре со всех сторон услышали мы громовое, продолжительное, бесконечное «ура». Мы поднялись с земли с белыми как мел лицами, с затуманенным, потерянным взглядом.

Мимо нас прошла советская пехота — первая, вторая, третья цепь… Прошли и танки с красными звездами на башнях, могучие, всесокрушающие… Все шли и шли новые нескончаемые ряды советских бойцов. Но ни у кого из них не было времени для нас. Мы остались позади, перепуганные, толком не понимающие, что, в сущности, произошло. К охватившему нас изумлению в равной мере примешивались и страх, и надежда.

Встреча (Рассказ бойца)

Всю ночь на 23 августа мы в беспорядке блуждали в тылу своих позиций. Огненный шквал, внезапно обрушившийся на линию нашего фронта, все усиливался, охватывая оставленные нами окопы и траншеи. Небольшими группами, по семь — восемь человек, мы бросались то в одну, то в другую сторону, пока не встречались с такими же группами людей, в панике бегущих неизвестно куда. Мы смешивались с ними и снова устремлялись туда, где глубокая темнота ночи казалась нам более безопасной. Однако и там мы натыкались на таких же, потерявших голову румынских солдат. Толпа бегущих росла, вбирая в себя все новые и новые мечущиеся из стороны в сторону группы людей. Время от времени мы на мгновение останавливались и, переводя дыхание, ошалело смотрели в сторону фронта. Все кругом горело. Не знаю, как это случилось, но мы оказались в кольце разрывов, которое охватило нас, словно огненный пояс.

Иногда мы слышали отчаянные крики офицеров, гнавших подкрепления к передней линии фронта. Но и эти части рассеивались, смешивались с нами, вливались в обезумевшую, беспомощную, слепую толпу. Солдаты резервных частей сообщили нам ошеломляющую новость: немцы в панике бросили свои позиции и удрали на машинах, оставив их одних. Зловещая тишина охватила наши ряды, и грохот артиллерийского огня как бы придвинулся еще ближе. Тишина была нарушена истошным криком одного из офицеров:

— Назад!.. Назад!.. Стрелять буду!

Кое-кто из офицеров и впрямь начал сгоряча палить в воздух: стрелять в нас они не осмеливались. Однако стрелять в эту минуту было так же глупо, как пытаться перекричать ураганный грохот, сметающий с лица земли наши окопы и траншеи. Что мог поделать какой-то офицер со своим крошечным пистолетиком, когда вокруг нас содрогалась земля и сотрясалась от взрывов сама ночь?! Один из них все же сделал попытку удержать этот страшный людской поток, но ему было суждено умереть мучительной смертью. Он погиб не от пули. Первая же волна бегущих в панике людей сбила его с ног и, подмяв под себя, затоптала десятками и сотнями сапог.

Только на рассвете мы остановились. Все попытки уйти от надвигающейся лавины огня были тщетны. Она неотступно преследовала нас с той самой минуты, когда с ревом обрушилась на наши передовые позиции. Мы молчали и со страхом оглядывались назад. Огненный шквал продолжал неудержимо двигаться на нас. На какое-то мгновение мы оцепенели: смертельный ужас лишил нас дара речи, способности мыслить. И все же именно тогда у меня впервые мелькнула мысль о том, что войне подходит конец.