Рустам Гусейнов - Ибо прежнее прошло (роман о ХХ веке и приключившемся с Россией апокалипсисе)

• Название: Ибо прежнее прошло (роман о ХХ веке и приключившемся с Россией апокалипсисе)
• Автор: Рустам Гусейнов
• Жанр: Русская классическая проза

---

Не спала в своей комнате Вера Андреевна.

Она очнулась этой ночью, когда Паша на руках нес ее мимо кинематографа на Советской.

- Отпустите меня, пожалуйста, - сказала она ему. - Я сама дойду.

Он отпустил ее. У него тогда было столько боли в глазах. Она сделала шаг и поняла, что неизвестно еще - дойдет ли. Вдруг он взял ее за руку.

- Вера, простите меня, - сказал он. - Ради бога, простите. Я так ужасно разговаривал с вами. Я не знаю, что на меня нашло. Я запутался совсем. Я ничего этого не знал, когда приехал сюда. Поверьте. Я так измучился здесь за эти два месяца; столько всего успел понять, и столько... совершить - больше, чем за всю жизнь. Я так устал. Я не знаю, что мне делать. А, может быть, уже и поздно что-то делать. У меня такое чувство, будто затягивает меня какая-то воронка, и я проваливаюсь, скольжу вниз, вниз - и не выбраться мне. А вы самая лучшая, Вера, самая светлая. Вас это все вовсе не должно бы касаться.

Она вдруг заплакала опять - от напряжения, от усталости, от бессилия.

- Паша, Паша! - сказала она. - Что же вы делаете с собой? Зачем?

- А что же мне делать, Вера?

- Оставьте вы эту работу, Паша. Вы так не сможете.

- А дальше?

- Дальше? Попросите Его помочь вам. Отдайте Ему себя, свою волю, свою судьбу. Поверьте в то, что Он лучше вас сможет ими распорядиться. И Он поможет вам, Он обязательно поможет. Только поверьте Ему.

Он тогда взглянул на нее очень странно.

- А остальным? - спросил он. - Почему же нужно просить Его? Разве Он не в ответе за всех?

Позади него на афише под фонарем улыбалось счастливо огромное женское лицо. Она не нашлась, что ответить ему. Она только чувствовала боль его, как свою. И не знала, как помочь ему.

Теперь заботами Аркадия Исаевича принявшая горячую ванну, двумя одеялами укутанная до подбородка, она лежала в кровати с резиновой грелкой в ногах, прислушиваясь то к грозным звукам ненастья, то к голосу Эйслера, сидевшего на стуле возле нее, несколько последних минут жалобно и настойчиво уговаривающего ее выпить разбавленного спирта. За стенкой, в комнате у пианиста, в его кровати, спал мальчик, вытащенный из петли. Но мысли Веры Андреевны были теперь далеко и от этого мальчика, и от бормочущего что-то старика с граненым стаканом в руке, и от тесной комнаты, и от никому неизвестного городишки со странным названием Зольск. Очень хотелось ей только остаться сейчас одной, чтобы назойливый старик этот поскорее ушел, и тогда, с усилием сообразив, наконец, что ему нужно, приподняла она голову и приоткрыла рот. Страшно засуетившийся Аркадий Исаевич осторожно влил ей в глотку обжигающий, вызвавший мучительный спазм напиток, проглотить который удалось ей с большим трудом; тут же дал ей запить воды и поднес к лицу корочку черного душистого хлеба.

От хлеба она молча отказалась и повернулась лицом к стене.

Зачем-то положив горбушку на стул, с которого поднялся, Эйслер тихонько прошел к выходу, выключил свет и бесшумно прикрыл за собою дверь.

Не спал свою первую ночь в тюрьме Евгений Иванович Вольф.

Глава 17. СОКАМЕРНИК

Залязгал замок, отвратительно заскрипели петли, железная дверь открылась, и появившийся на пороге надзиратель, поигрывая связкой ключей, придирчивым взглядом осмотрел одиночку. Содержание ее, включавшее в себя приподнявшегося на топчане Евгения Ивановича, видимо, не вызвало в нем подозрений. Не сказав ни слова, он отошел в сторону, а на его месте появился бородатый высокий мужчина лет пятидесяти на вид, в пенсне, с тряпичным узелком в руках. Мелькнувший позади мужчины конвоир приказал "Вперед!", мужчина шагнул в камеру, и дверь за ним закрылась.

Еще не закончилось лязганье, а новый сосед Вольфа уже прошел через камеру, бросил узелок на пол, и, присев на табурет в углу, беглым поворотом головы изучил обстановку. Помимо топчана с Евгением Ивановичем и табурета, на который присел мужчина, в продолговатой камере имелись: деревянный крашеный стол, ржавая раковина и параша.

- Элитарное помещение, - внушительным басом обобщил мужчина свои впечатления и, привстав на секунду, протянул Евгению Ивановичу руку. - Гвоздев Иван Сергеевич.

- Вольф, - осторожно прикоснулся к ладони его Евгений Иванович, но голос его спросонья не послушался, он прокашлялся и повторил. - Вольф, Евгений Иванович.

- Будем знакомы, - кивнув, констатировал вновь прибывший. - Давно ли в наших краях? Впрочем... первый день, - тут же и ответил он сам себе.

- Почему вы знаете?

- Брились, - коротко пояснил Гвоздев. - А за что взяли?

- Ни за что, - печально покачал головой Евгений Иванович.

- Резонно, - снова кивнул тот. - Вы в шахматы не играете?

- Нет.

- Это жаль. Если не секрет, вы кто по профессии?

- Я в отделе культуры работал.

- Постойте... Вы сказали, Вольф? Ну, разумеется - Вольф! Да я ведь вас знаю. Это ведь вы прошлой осенью проводили кампанию по инспекции эпитафий - по линии "Союза безбожников"?

Евгений Иванович смутился слегка.

- Когда ликвидировались надписи о воскресении из мертвых и тому подобном мракобесии? Как же, как же - Евгений Иванович! Ну, что же, особенно рад познакомится. Всегда приятно сидеть с образованным человеком.

- А вы, простите...

- А я историк. Специалист по рабовладельческим цивилизациям. Преподавал в Архивном институте. Ну, это, впрочем, тоже уже исторический факт. В последнее время профессиональный "стоверстник" и по совместительству могильщик трудящегося элемента. В смысле - чернорабочий на зольском кладбище. Также по совместительству - шпион в пользу английской буржуазии.

Евгений Иванович прокашлялся.

- Однако как же мы будем здесь спать вдвоем? - пробормотал он.

- Ну, это пустяки. Не беспокойтесь; сознавая свою роль пришельца, на топчан я не претендую. Помещусь на полу - вот так вот, - показал руками Сергей Иванович, - головою под стол. Еще и место останется. Одиночная камера, уважаемый Евгений Иванович, в наше время непозволительная роскошь. В общей, из которой я к вам переместился, на восемь мест сегодня было, если не ошибаюсь, семнадцать человек. Так что мы с вами находимся в привилегированном положении. Вам-то, впрочем, и по социальному статусу полагается. А вот насчет моего переезда, признаюсь, гложут меня некоторые сомнения. Если только это не простая случайность, то логическое объяснение может быть одно... Но, впрочем, не стоит опережать события.

- А вы давно здесь сидите?

- Да уж месяца три. С февраля.

- Скажите, а как здесь обстоят дела со свиданиями, ну, и вообще... с порядками... С передачами, я имею в виду?

- С порядками как и везде, дражайший Евгений Иванович, социализм и полное торжество идеалов. Каждому по труду, а поскольку труд тюремным распорядком не предусмотрен, то, соответственно... Свидания в процессе следствия запрещены, однако передачи допустимы и даже иногда доходят - если содержимое никого особенно не соблазнит. Меня эти проблемы, впрочем, никогда не касались, так как передачи мне носить некому... Ну-с, - добавил он, потянувшись к узелку, - пора однако располагаться.

Поднявшись с топчана, Вольф беспокойно прошелся до двери и обратно.

- Который час, вы случайно не знаете?

- Что-то около часа ночи. А вы куда-нибудь торопитесь?

- Как вы думайте, Иван Сергеевич, почему меня не вызывают на допрос? Мне не предъявили до сих пор никакого обвинения.

Гвоздев от души рассмеялся.

- Sancta simplicitus. Какой допрос? На первый допрос меня вызвали, дай Бог памяти, через полтора месяца. Расслабьтесь и живите полноценной жизнью. Не беспокойтесь о времени. Время, если задуматься хорошенько, всего лишь условность досужей человеческой мысли - как линии меридианов на глобусе. А за этими стенами мы с вами находимся в вечности, уважаемый Евгений Иванович. Какая разница, который час? Отбой прошел, до побудки еще далеко. Здесь это единственно значимые временные единицы. Да и те довольно условны. Вы, кстати, когда-нибудь слышали о том, что времени больше не будет?

Расстояния в камере позволяли сделать четыре шага в одном направлении. Сев на место, Евгений Иванович зажмурился и обхватил голову руками. Первый разговор после вынужденного молчания, похоже, заново всколыхнул его душу.

- За что? - произнес он с неподдельным отчаяньем в голосе. - За что все это?

Гвоздев оторвался на секунду от своего узелка, внимательно на него посмотрел.

- Если под данным вопросом вы разумеете свою провинность перед существующей властью, то вопрос ваш бессмысленен. Но если в этих стенах вы успели подняться до осознания кармической сути человеческих судеб, то покопайтесь получше в своей душе, и я уверен, что ответ найдется.

Евгений Иванович поднял голову и минуту смотрел на Гвоздева осоловелым взглядом. Тот снова уже возился с узелком. Развязав его, он аккуратно выложил на стол хлебный паек, деревянную ложку и какую-то книгу.