Виктор Белаш - Дороги Нестора Махно

• Название: Дороги Нестора Махно
• Автор: Виктор Белаш
• Издательство: Проза
• Жанр: История
• Год: 1993

Воспоминания соратника Н.И. Махно, его заместителя и начальника штаба В.Ф. Белаша, свидетельства очевидцев и участников махновщины раскрывают одну из трагических страниц гражданской войны в Украине.

Впервые на основе многочисленных оригинальных документов в книге воссоздается образ одного из первых кавалеров ордена Боевого Красного Знамени Нестора Махно –– организатора Повстанческой Армии (махновцев), поиски им путей и методов борьбы во имя свободы народов Украины. Показаны действия махновцев с марта 1917 г. по август 1921 г. Нестора Махно не могли понять ни Ленин, ни Троцкий, ни Деникин... Его поймет история.

Для историков, преподавателей школ и вузов, студентов, учащихся старших классов, широкого круга читателей.

---

Долой единоличное самодержавие и бюрократизм комиссаров и коммунистов!»[663].

Итак, в районе действия 9-й армии проявляли почти то же недовольство и почти те же требования, что и повстанцы Украины.

В то же время пышным цветом распускался по фронту бандитизм и антисемитизм. С этим злом надо было умело бороться, или окончательно отпустить вожжи и стать настоящими бандитами. Но командиры полков недостаточно проявляли здесь усердие, тогда Кочергин распорядился арестовать махновских командиров: Калашникова и Клейна[664], а также командира 1-го Кубанского советского кавполка — опору штаба боеучастка. О приказе в полках быстро узнали, и это послужило поводом к восстанию в Новом Буге против Кочергина. В то самое время от Махно приехали агенты с воззванием против коммунистов.

Кубанский и 7-й Заднепровский полки, предводительствуемые своими командирами, ночью 19 августа окружили штаб Кочергина, военспецы которого одели офицерские погоны, видимо решив, что на них напали деникинцы. Жена Кочергина, узнав что это свои, начала стрелять в окно, ранив одного красноармейца. Штаб был взят приступом, красноармейцы настаивали на расстреле всех как изменников. Однако Калашников заступился и фактически стал их спасителем. Кроме ареста Кочергина, его жены и политкома боеучастка Дыбеца, восставшие арестовали всех коммунистов и спецов — старых царских офицеров, но обошлось без единой жертвы.

Из Нового Буга восстание перекинулось и на другие участки фронта, особенно на участок Федька. Город Николаев тогда эвакуировался на ст. Колосовку. Воинские части г. Николаева в основном были настроены промахновски и по просьбе Калашникова охотно выслали в Новый Буг два состава снарядов и мин, которые все равно надо было оставить белым или уничтожить..

На рассвете 20 августа из Березнеговатого, где стоял наш артдивизион, я выехал в Новый Буг, где меня ожидали повстанцы. По приезду, на заседании командного состава, мне поручили организовать новый штаб боеучастка. По моему предложению Калашников был избран начальником боевого участка; меня избрали начальником штаба и секретарем группы «Набат», пребывавшей до сих пор в подполье. Тем временем, со всех сторон к Новому Бугу подходили новые восставшие полки и группы, которых надо было упросить, чтобы заняли позиции против деникинцев. Они были весьма недовольны всеми красными командирами, настаивая расстрелять Кочергина. Чтобы оградить арестованных от самосуда, им в качестве охраны была выделена целая рота Мелитопольского полка. Таким образом, волнение улеглось.

Противник успел занять позиции впереди нас и переходил в наступление. Но мы его отбрасывали. 23 августа 1919 г. Деникин занял г. Одессу, и мы поняли, что топтаться на одном месте было бы губительно.

От Махно прибыла новая делегация и перед нами стала дилемма: либо прорываться в свои районы, либо отступать до встречи со штабом Махно. И мы избрали последнее.

В ночь на 24-е августа в боевом порядке мы выступили из района Н. Буга на Бобринец. Я двигался в авангарде и, следовательно, должен был занимать селения первым. На всем пространстве, коим мы проходили до Ново-Украинки, влево, в нашем тылу, и впереди вспыхивало зарево пожаров. Не проходило ночи, чтобы в нескольких местах горизонт не был освещен какими-то кострами. Кто зажег их? Неужели жители? Наши? Тоже нет... Разведка доносила, что у горящих костров никого не обнаружено. Селения, которые приходилось занимать, были совершенно без мужчин, и во многих местах горели хаты, а женщины в испуге метались по садам.

После григорьевского восстания красные карательные отряды проходили Херсонщину с огнем и мечом. Это послужило поводом к дальнейшему развитию восстания. Часто восставшие были руководимы старыми офицерами, которые, будучи бессильными открыто вступить с нами в бой, старались всеми способами нас провоцировать. Они, чтобы вооружить против нас крестьян, тайно сжигали хаты и скирды соломы, а затем, как только мы подходили, кричали: «Идут большевики... сжигают... забирают... убивают!..»

Таким образом в глазах населения мы представлялись какой-то карательной экспедицией, от которой мужчины с вилами в руках убегали в поля, где хватали зазевавшихся махновцев и убивали их, принимая за красноармейцев. И каково было их разочарование, когда узнавали, кто мы. А когда на митингах разоблачали провокаторов-офицеров, они расправлялись с ними сами.

27 августа мы двинулись на Ровное. За нами тянулась громадная колонна войск. Вся пехота (до 55 000) сидела на подводах, ютилась в обозах, охраняя его от местных крестьян. Тысячи подвод беженцев, в основном семьи повстанцев, с детьми, с домашним скарбом, со скотом двигались в общем обозе. Около 8 000 кавалеристов с песнями охраняли их по бокам; батареи громыхали в авангарде и ариергарде. Обоз бесконечной лентой по трем дорогам уходил за горизонт.

Дорогой делегат штаба Махно Троян[665], рассказывал о мытарствах группы повстанцев, ушедших с батькой.

— После митинга в Большом Токмаке Махно почувствовал свое одиночество. Из-под ног уходила политическая и военная почва. Оставаться на фронте до поры, когда будет схвачен трибуналом, он не рисковал, да и мы опасались. Поэтому мы решили пойти по такой дороге, которая принесла бы максимум выгод. Главное, мы желали собрать новую армию, с которой бы красное командование считалось, и с которой можно было бы выступить против белых. Для ее организации Херсонщина была подходящей базой. Григорьев все еще разбойничал, а села неустанно ему помогали. Как вы знаете, мы взяли ставку на Григорьева, при помощи которого можно было иметь успех.

19 июня 1919 г. с отрядом в 600 человек мы отправились из Б. Токмака на г. Александровск, вербуя по пути одиночек. 20 июня мы переходили Кичкасский мост и уже имели хорошо вооруженный отряд в 500 штыков и 300 сабель, а в с. Томаковке налетели на красный продотряд, состоящий из латышей и изрубили командиров.

Продвигаясь в западном направлении, мы обезоруживали красные отряды, выступающие против григорьевцев, разрушали желдорогу, отдавали на расхищение населению продсклады и поезда.

По сведениям от крестьян, мы знали, что Григорьев находится где-то в районе г. Бобринца и, не сворачивая в сторону, из Верблюжки направились туда. Мы долго блуждали и, наконец, двадцать четвертого июня достигли села Компанеевки.

Махно ехал верхом на лошади впереди отряда, растянувшегося на целую версту. Мы ясно видели, как по улице гнали коров; на окраине села лежало скучное кладбище, откуда аромат цветов и запах полыни так и бил в нос.

«Ну, ребята, отдохнем», — проговорил Махно, как вдруг, из-за крестов раздались выстрелы и поднялась цепь. Мы повернули в сторону, в балку, а пехота стала занимать боевые позиции. Невдалеке увидели на дороге бричку, куда не замедлили послать разведку. Вскоре она вернулась с крестьянином, который сообщил, что в селе григорьевцы.

Григорьевцы ротой занимали село, а сам атаман почивал на лаврах у крестьян ближайшего хутора. Махно написал записку и отправил в село с задержанным крестьянином. Через пару часов, когда григорьевцы убедились, что, на самом деле, мы — махновцы, командир роты Бондарь, приехал к нам. На утро прибыл сам атаман Григорьев. Собой он был коренастый, ниже среднего роста, с упрямым круглым черепом. Одет в тужурку военного покроя и гражданские брюки, в сапоги, на выпуск. Излишне разговорчив и хвастлив, хотя чувствовалось, что сам себе на уме и властен.

Его отряд не превышал 500 пехотинцев и 20 конных, разбросанных в трех местах.

25 июня мы слушали Григорьева, который самодовольно рассказывал о достигнутых успехах против коммунистов, — продолжал Троян.

«Господа, — говорил Григорьев, — я как занял Одессу, откуда и ревком жидовский появился. Пришли в мой штаб, меня не застали, но стали требовать, чтобы подчинились ему, чтобы хлопцы перестали жидов колошматить. А, сами знаете, люди в походе изорвались, изголодались, обносились, а в городе жидов-спекулянтов много, так я и сказал, чтобы их подчистить маленечко: за что воюем? Я взял город, стало быть, мой он, а тут и ревком из подполья вылез и стал мне на пути, говорит о подчинении. Когда наступал, так со мною ни одного ревкомовца не было, а теперь, ишь, задумали хозяйничать, некрещенные! Я его и того, к ногтю, как мои хлопцы кажуть. Арестовал: все жиды, а один дурак русский. Посмотрел на них — парикмахеры, сапожники, портные — грязные такие, ну и того, к ногтю их своею рукою. Подошел к русскому и думаю, своя кровь, православная и, глядь, а у него, проклятого, и креста на шее нет, — я и его шлепнул. Председатель ревкома, коммунист Богун и комиссар порта Малицкий, скрылись, а то бы и им то было!». Григорьев широко улыбнулся и громко захохотал.

— А у вас тут жидов нет? — спросил Григорьев. Ему кто-то ответил, что есть. Григорьев расправил плечи, выпрямился и выпалил: «Так будем бить!»

Мы переглядывались и шептались: «Вот так атаман, недаром говорили!»Перед нами душа еврейского громилы была нараспашку. Нам не нравился его поступок и, чтобы рассеять неприятное впечатление, Махно спросил: