Виктор Белаш - Дороги Нестора Махно

• Название: Дороги Нестора Махно
• Автор: Виктор Белаш
• Издательство: Проза
• Жанр: История
• Год: 1993

Воспоминания соратника Н.И. Махно, его заместителя и начальника штаба В.Ф. Белаша, свидетельства очевидцев и участников махновщины раскрывают одну из трагических страниц гражданской войны в Украине.

Впервые на основе многочисленных оригинальных документов в книге воссоздается образ одного из первых кавалеров ордена Боевого Красного Знамени Нестора Махно –– организатора Повстанческой Армии (махновцев), поиски им путей и методов борьбы во имя свободы народов Украины. Показаны действия махновцев с марта 1917 г. по август 1921 г. Нестора Махно не могли понять ни Ленин, ни Троцкий, ни Деникин... Его поймет история.

Для историков, преподавателей школ и вузов, студентов, учащихся старших классов, широкого круга читателей.

---

Да и само понятие “погрома”устарело. Раньше “погром”понимали, как нечто внезапное и скоротечное, что длится час, день, два и — прекращается, но прежняя практика не предвидела такого состояния, когда город или местечко в течение недель или месяцев находится в состоянии погрома, или когда данный пункт поочередно громится каждой входящей в него попеременно неприятельской стороной.

Общее число погибших от погромов никоим образом нельзя исчислять меньше, чем в 100 000.

До нынешнего погромного шквала обычными формами еврейских погромов в России были разгромы имущества: излюбленный прием — выпускание пуха из подушек, грабежи, избиения, изнасилования; лишь в исключительных случаях — убийства и в еще более исключительных — изощренные зверства при умерщвлениях. Нынешняя эпидемия погромов отличается от прежних, кроме безмерной своей продолжительности, — девятый месяц сплошных погромов, еще особой, из ряда вон выходящей свирепостью и безграничной утонченностью мучительства»[441].

Гусев-Оренбургский так описал Уманскую трагедию:

«Умань — уездный город Киевской губернии с населением в 60–65 тысяч человек. Из них евреев 35–40 тыс., украинцев и русских тысяч 20 и поляков около 3 тыс. Евреи составляют подавляющее большинство в городе, занимая центральные улицы и весь охватывающий их район.

Революция 1917 года вначале содействовала улучшению отношений, но уже в дни власти Директории отношение к евреям было полно ненависти и желания мстить. Власть обвиняла их в том, что они сплошь большевики. Гайдамаки издевались на улицах над евреями, избивали их, грабили при полнейшей безнаказанности.

В кругах отсталых и темных распускались слухи о том, что вся власть принадлежит «жидам», что они закрыли православные церкви, превратив их в конюшни, что большевики — это почти исключительно «жиды», и что они отберут у мещан всю их собственность.

В деревне же шла организация восстания против Советской власти, ее вели агенты Директории и вообще крестьяне. Велась антисемитская агитация и среди уманского гарнизона. Штогрин и Клименко, левые эсеры, были ее руководителями.

В середине апреля они подняли вооруженное восстание гарнизона, арестовали Исполком, сместили евреев-комиссаров. Но карательный отряд из Винницы разоружил гарнизон и установил порядок. Штогрин и Клименко бежали в уезд, где своей агитацией в короткий срок восстановили против Советской власти все селянство Уманщины. Неизменным козырем этой агитации являлось указание на то, что власть над народом захватили «чужеземцы», «пришлые», «жиды».

Штогрин, сам уманец, учившийся в училище садоводства, был видным политическим деятелем и пользовался симпатиями, как защитник интересов крестьян. Он требовал предоставления левым эсерам мест в Исполкоме и вообще реорганизации Совета и Исполкома так, чтобы в большинстве был представлен крестьянский элемент. Не добившись этого, сделался руководителем повстанцев. Впоследствии на допросе в ЧК ему ставили обвинение, что он вел антисемитскую агитацию.

Его спрашивали:

— Неужели вы не понимали, что это может вызвать еврейские погромы? Он заявил, что действительно звал крестьян на погром.

— Ибо иначе поднять их нельзя было.

Его расстреляли, но повстанческое движение после его смерти усилилось, поднялись крестьяне почти всех окрестных деревень и под предводительством Клименко пошли на город. Вскоре стало ясно, что слабым отрядам не справиться с ними, ибо число их росло, восстания охватили всю Уманщину. Получив известный антисемитский универсал Григорьева, повстанцы присоединились к нему и общим штурмом пошли на город. Советские войска отступили.

Повстанцы хлынули в беззащитный город со всех сторон. Первая волна состояла из деревенских крестьян, начиная от подростков и кончая бородатыми стариками. Многие были вооружены косами, граблями, а то и просто длинными палками... Еврейское население в панике попряталось по домам, чердакам и погребам. Многие нашли приют у знакомых христиан-интеллигентов, благодаря чему избавились от грабежа, избиения или смерти...

Бегая по учреждениям, крестьяне искали:

— Коммунистов.

Потом стали врываться в частные квартиры, преимущественно еврейские, и кричали:

— Выдавайте коммунистов!

Искали только оружие или коммунистов, не грабя и не убивая никого.

Так было, однако, до 5 часов 12 мая...

Рассыпавшись по городу, отдельные толпы обходили квартиры, где производили обыск и осмотр людей и документов, ища коммунистов; обыски неизменно кончались открытым грабежом, избиениями и убийствами.

Требовали:

— Коммунистов и оружия — или к стенке!

Или начинали с крика:

— Денег, денег, жиды!

И истязали и убивали до и после получения денег...

Студента К. тащили уже к расстрелу, требовали каких-то два револьвера, и никакие убеждения и просьбы не помогали. С ним вели еще двух молодых людей. Вдруг один из них упал в обморок, произошла заминка. Громилы их оставили в покое и хотели уйти. Но через некоторое время вернулись за студентом. Увидев, что тот не убежал во время замешательства и готов с ними идти, они с удивлением констатировали:

— А вин не утик.

И оставили его в покое...

Три дня шли убийства — 12, 13 и 14 мая...

Достаточно было иногда, по свидетельству большинства евреев, чтобы христианин удостоверил, что он знает данных евреев как благонадежных людей, и бандиты никого не трогали...

Четырнадцатого массовый погром кончился, и в приказе главнокомандующего писалось:

— «Жидовська влада скинута».

Разрешено было похоронить убитых...

Всего убито до 400 человек...

Резня в Умани кончилась, но раскинулась по всей Уманщине.

Везде евреев громили, убивали, причем процент убитых и разгромленных в селах и местечках неизменно был выше процента пострадавших в городе. В резне и погромах принимали главное участие бродившие по уезду повстанческие банды...

Самым тяжелым видом преследования был отказ окрестных крестьян и местных торговцев и торговок продавать что бы то ни было евреям, особенно съестные припасы.

— Уморим жидов голодом!

Часто на базаре отказывались продавать хлеб христианкам, с виду похожим на евреек.

— Мабуть жидiвка.

В то время часть штаба Клименко и повстанцев была недовольна им за то, что он запретил погромы и резню евреев; открыто обвиняя его, зло говорили:

— Продался жидам...[442]

Мы уже тогда были наслышаны и видели вероятность подобного у себя. Поэтому прилагали максимум усилий для недопущения погромов и имели в этом сравнительный успех. Кстати, в Екатеринославской губернии довольно высокий процент еврейского и немецкого населения, которое живет не только по городам и местечкам, но и отдельными изолированными колониями (поселками).

Станция Розовка, Зачатьевка и Хлебодаровка были заполнены беженцами из г. Юзово (Донецк), переходившего из рук в руки. Эти несчастные ютились, где только можно было: в залах вокзалов, на перроне, насыпи, в посадках. Ранее нам удавалось в немецких колониях организовать столовые и беженские комитеты, которые снабжались продовольствием от боеучастка. В течение двух месяцев немцы-колонисты кормили десятки тысяч женщин, детей и стариков, шахтеров из Юзово и окрестностей. Но в последнее время стало невмоготу и немцам, которым, что называется, объели уши. Я отдал распоряжение станционным комендантам отправлять беженцев дальше в тыл, чтобы разгрузить прифронтовую полосу. Они не уходили и, продолжая сидеть, ожидали, когда мы отобьем Юзово, чтобы вернуться домой.

Красные полки 13-й армии, особенно 13-й полк, изнуренные боями, а главным образом, отсутствием продовольствия и патронов, в панике из Рутченково–Юзово бежали на наш участок в надежде укрыться от деникинцев. Так было раньше, три раза, так стало и в четвертый.

Соседняя 9-я дивизия 13-й армии всегда вызывала у нас сомнение и недоверие.

По поводу создавшегося положения и «странного»поведения комбрига 9-й резервной дивизии Берзилова командарм 2 сообщил командукра:

«... Он (Берзилов. — А. Б.) вдруг присвоил себе звание комгруппой и, вразрез оперативному приказу, отдал словесные распоряжения — двигаться к Суходольской. Из-за него 13-й, 3-й резервн., 79-й, 81-й и особый железнодорожный бежали до Полог...»[443]

На станции Волноваха и В. Анадоль было настоящее столпотворение вооруженных винтовками красноармейцев, бежавших из Юзово. Мой начштаба поспешил выставить завесу к северу, сколачивая роты из бежавших, снабжал их хлебом и патронами.

Таким образом, наше положение было безвыходное, и мы с Куриленко решили ударить по всему участку, чтобы отвлечь внимание от Юзово белых. Было отдано полкам распоряжение, и они, перейдя в наступление, к утру 16 мая заняли станцию Моспино, Кутейниково, Николаев, Степановскую, Григорьевскую, Василевскую и Еланчинскую на реке Еланчик. Одновременно с тем — двумя бронепоездами мы наступали к северу и заняли, при помощи пришедших в себя красноармейцев, Еленовку, Доля, Мандрыкино, Рутченково и Широкую. Юзово вновь было занято 13 полком.