Томас Фогель - Последняя история Мигела Торреша да Силва

• Название: Последняя история Мигела Торреша да Силва
• Автор: Томас Фогель
• Издательство: АСТ, Ермак
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-017540-X, 5-9577-0260-9

Португалия, 1772… Легендарный сказочник, Мигел Торреш да Силва, умирает недосказав внуку историю о молодой арабской женщине, внезапно превратившейся в старуху. После его смерти, его внук Мануэль покидает свой родной город, чтобы учиться в университете Коимбры.

Здесь он знакомится с тайнами математики и влюбляется в Марию. Здесь его учитель, профессор Рибейро, через математику, помогает Мануэлю понять магию чисел и магию повествования.　Здесь Мануэль познает тайны жизни и любви…

«Последняя история Мигела Торреша да Силва» — дебютный роман Томаса Фогеля. Книга, которую критики называют «романом о боге, о математике, о зеркалах, о лжи и лабиринте».

Здесь переплетены магия чисел и магия рассказа. Здесь закону «золотого сечения» подвластно не только искусство, но и человеческая жизнь.

---

Потом он опять повернулся к удивленным студентам и продолжил: — Объяснить этот числовой ряд — детская забава. Но кто мне, черт побери, объяснит, почему у подснежника три лепестка, у лютика — пять, у шпорника — восемь? И почему у календулы тринадцать, у астры — двадцать один, а у маргаритки — тридцать четыре, или пятьдесят пять, или восемьдесят девять лепестков?

Профессор вопрошающе оглядел студентов:

— Никто не знает? Этого не знает никто, но это так. И никто, насколько нам известно, до сих пор не догадался, почему это так. Кому не нравится экскурс в область ботаники, тот может в любое время обратиться к искусству или архитектуре. Возьмем два первых попавшихся соседних числа Фибоначчи для обозначения длины двух сторон прямоугольника, и вы можете с полным правом назвать такой треугольник золотым. Так как, чем дальше мы используем числовой ряд Фибоначчи, тем ближе мы к Золотому числу, в основе которого Sectio aurea, или Золотое сечение, как Леонардо назвал «Divina proportione», «Божественную пропорцию» священника Луки Пачоли, с древних времен известную гармонию отрезков. Зарубите себе на носу высказывание немецкого астронома Кеплера: «У геометрии два великих сокровища, одно из них — теорема Пифагора, второе — деление отрезков в золотой пропорции. Первое мы можем сравнивать с чашечкой для взвешивания золота, а второе — это драгоценное ювелирное изделие».

Когда Мануэл вернулся вечером домой, в голове у него гудело. Он сунул ее в ведро с холодной водой, упал на тюфяк и в полном изнеможении заснул. Ночью он очнулся от сна, в котором на его теле вырастала куча из чисел, возникали и тут же обрушивались на него геометрические конструкции, бесконечное множество ключей никак не подходило к замку большого портала, из-за которого слышался голос его деда.

День тринадцатый: Рибейро

Профессор Рибейро назначил Мануэлу встречу в своем рабочем кабинете на десять часов. Утреннее солнце, пробиваясь сквозь слепые оконные стекла, освещало заваленный бумагами письменный стол, за которым в густом облаке дыма сидел профессор и курил глиняную трубку.

— Надеюсь, ты пережил насмешки остальных студентов. К тому же ты был прав. Располагайся поудобнее!

Мануэл придвинул к себе стул, сиденье которого было когда-то сплетено из тростника, и с осторожностью присел на него.

— Отец Себастьяно, как ты догадываешься, говорил со мной о тебе. Я предполагаю, что старый лис охотнее определил бы тебя на теологический факультет, но так как я единственный, кто в состоянии дать ему достойный отпор в шахматах, он, понятно, не хочет портить со мной отношения. Он вежливо просил меня выяснить, есть ли еще возможность принять тебя в университет. Поскольку ты знаешь, кто такой Леонардо Пизанский, ты с легкостью выдержал мой экзамен. Итак, добро пожаловать в мой семинар.

Мануэл хотел поблагодарить его, но профессор отклонил благодарность.

— Расскажи мне лучше, откуда ты знаешь историю Фибоначчи.

— От моего деда, — сказал Мануэл.

— Он был математиком или разводил кроликов?

— Он был винодел и рассказчик историй. И совершенно точно — лучший.

— Лучший в чем?

— Многие утверждают, что лучшее в округе вино хранится в его подвалах. В этом я толком не разбираюсь, но лучшего рассказчика, чем он, на свете нет.

Профессор на мгновение задумался и с одобрением сказал:

— Доброе вино и удачная история. Подобное находит подобное, и результат больше суммы двух частей.

— Необходимы три части, — смело возразил Мануэл.

— Что ты имеешь в виду?

— Всем довольному человеку нужны три вещи: бокал вина, хорошая история и тот, кому он сможет ее рассказать.

— И кто это утверждает?

— Мой дед, — ответил Мануэл.

— Неплохо. У тебя есть дед для историй и для умной беседы. Что касается последней, то я чрезвычайно ценю ее. Потому что только тут подобное находит подобное — это, собственно, моя любимая поговорка, ты должен к этому привыкнуть.

Профессор Рибейро отложил трубку в сторону и встал. Мануэл понял, что разговор закончен, и тоже встал.

— Я буду рад услышать одну из этих историй, — с улыбкой сказал математик, провожая Мануэла до дверей. — Прежде всего не забудь их!

«Ни единого слова, — сказал себе Мануэл, спускаясь по каменным ступеням огромной университетской лестницы и выходя наружу. — Я не забуду ни единого слова».

* * *

Мануэл Торреш да Силва, внук Мигела Торреша да Силва, изучал арифметику и геометрию, сидел в сверкающей позолотой библиотеке и читал комедии Камоэнса, переписывал его сонеты и размышлял над десятью песнями «Лузиад». Об этом великом поэте ему рассказывал еще его дед — о том, как тот потерял правый глаз в битве при Сеуте, затем отправился в Индию, скитался между Гоа, Макао и Малаккой, смог спасти при кораблекрушении и жизнь и «Лузиады» и, наконец, в 1569 году нищим появился на родине, где вскоре умер от чумы.

Двести лет спустя в пивнушках, где собирались певцы и музыканты и куда Мануэл вместе с другими студентами заглядывал по вечерам, печальные стихи Камоэнса звучали так, будто только что вышли из-под пера поэта. Там подавали овечий сыр с хлебом и вином.

День пятнадцатый: Гроза

Уже много дней в воздухе стояла духота. Грозы надвигались и проходили мимо. Все невыносимей становилась жара, но ожидаемый с нетерпением дождь отказывал в спасении. Бесконечно долго тянулись в эту пятницу учебные часы в университете, и, не став договариваться с другими студентами о встрече в предстоящие выходные, Мануэл спрятался в своей комнате. Намного раньше, чем обычно, надвинулась тьма, угрожающе низко пронеслись под окном нагромождения облаков, жирная сероватая чернота все сильнее давила на город, и только вдали, за Рио-Мондегу, слышались тихие раскаты грома. Мануэл лежал на тюфяке, обливаясь потом. Мучительно тянулись часы в этой душной ночи. Он то засыпал, то внезапно вырывался из сновидений и молча лежал, уставившись в черный потолок. Он думал о своем доме, о том, как в детстве боялся грозы и как дед относился к его страхам.

«Где ты теперь?» — подумал Мануэл, и между сном и явью пронеслись перед его мысленным взором картины воспоминаний, обрывочные, бессвязные, произвольные, пока вдруг не вынырнула перед ним во всех подробностях не до конца рассказанная, загадочная последняя история его деда. И снова начали преследовать его те же самые вопросы. Кто был тот мусульманин, который встретился с его дедом в Порту и который должен был встретить именно его? Кто была та старуха, о которой шла речь, в действительности же девушка лет двадцати, чья юность в течение нескольких дней разбилась на куски, когда она посмотрела в осколок зеркала? Ее отец был влиятельный и зажиточный купец. Лучшие врачи со всего света свидетельствовали ему свое почтение, но никто не знал, что делать, никто не мог помочь. Потом сон старухи о бедуине посреди пустыни: «Только когда ты увидишь себя, как в зеркале, в одной истории, только тогда ты сможешь вернуть свой истинный возраст и вместе с ним свою юность». Итак, подумал отец, нужно искать не целителей, а рассказчиков историй, и пригласил их к себе и у всех спрашивал совета.

И вот начались их состязания. Старуха была вынуждена бесконечно долго вслушиваться в эти рассказы, в связи с чем страдания ее усилились, она больше не могла никого видеть и стала прятаться днем в саду за живой изгородью из роз, а ночью в своей комнате. Это продолжалось до тех пор, пока ее отец не встретился с одним купцом из маранов, торговцем сукнами из Португалии, которого он давно знал и которому доверился, а тот в свою очередь поведал ему об одном соотечественнике, известном на севере Португалии рассказчике историй. После этого купец вновь обрел надежду и послал своего доверенного в Португалию, чтобы он там, чего бы это ни стоило, разыскал этого человека. И вот они встретились в Порту. Случайно ли? Да, пожалуй, и случайно. Так как, если бы дед приехал на день раньше, или всего лишь на час раньше покинул трактир в гавани, или выбрал бы там другой столик, он встретился бы совсем с другими людьми… Или не случайно? Ведь есть же тайные силы притяжения, которые привели к тому, что марокканец сел именно за тот стол в трактире, за которым уже сидел дед, завязал с ним разговор, изложил ему свою задачу в надежде, что тот поможет разыскать португальского рассказчика историй, не подозревая, что именно он и сидит перед ним. Марокканец не утаил, что его хозяин готов хорошо заплатить.

В ответ на это — дедова хитрость или вынужденная ложь, что, вероятно, одно и то же, когда ему стало ясно, кого, собственно, искали: он, мол, достаточно хорошо знает этого человека, но тот уже стар и слишком слаб для столь долгого и полного лишений путешествия. Но поскольку они хорошо знакомы, он легко может представить, как тот будет реагировать на сказанное.