Сюзанна Кулешова - Соло для рыбы

• Название: Соло для рыбы
• Автор: Сюзанна Кулешова
• Жанр: Альтернативная история

---

Подросток, лет тринадцати – четырнадцати пытался скрыть смущение нарочито скучающим выражением лица. Он то замирал « по стойке смирно», то, наоборот, пытался принять развязно-расслабленную позу, всё время при этом озираясь в страхе кого-то или что-то задеть и, разумеется, благополучно пару раз пихнул достойного господина в костюме и галстуке, пришедшего, наконец, к Богу, но даже здесь не находящего спокойствия.

Парень с девушкой, похоже, молодожены, совершали свой первый осознанный шаг к венчанию.

Пожилой неприкаянный с отчаянным желанием чуда в изношенных, выцветших глазах, стоял особнячком в сторонке и сам не слышал собственного шепота, да и никто не слышал, а можно было лишь угадать: «Грешен». Я пару раз произнесла это слово про себя, одновременно с ним и очень смутилась, почувствовав брата.

Священник мелодично выводил свой текст, и язычки пылающих свечей отзывались в такт молитве. Возможно, я не очень внимательно слушала, но смысл всё же грузился в какие–то глубинные файлы подсознания, минуя стадию вывода. Скорее завораживал ритм – сколько же во мне языческого.

– Отрекаюсь – прозвучало вокруг меня. От чего?  Уже не важно. Ещё трижды повернувшись лицом к пристально взирающему солнцу, сметающему остатки теней с лиц, мы произнесли это слово.

Я стояла перед купелью, глядя на своё отражение, восторженно слушая музыку потрясающего оркестра, в котором солировал безупречный альт молитвы священника, ему вторил джазовый саксофон окрещённого младенца, и справа мелодично ухнул контрабас отца Григория:

– Назови своё имя.

– Мария – ответила первая скрипка.

Господи, слышишь, это моё имя.

Но, когда новообращённые, одухотворённые до полупризрачного состояния, выплыли неторопливой вереницей из обители святой купели и встали в очередь перед алтарём, конечно, возникли ассоциации с паломничеством к райским вратам, но появился вопрос…

– Зачем же, так сразу? Минуя всю жизнь?

– Детка, это всего лишь причастие.

– Причастие? Интересно. Там пьют вино? Забавно.

– Что–то вроде последней капли для нелинейного эффекта – старец смотрел на меня в упор – он явно подозревал возможность нелинейной реакции.

– Последней капли? Господи! Для чего? Грязная муть осадка, горечь, взвесь разочарования и сомнения. Никогда не пью последних капель!

Я попыталась обойти этого великана, который казалось заполнил собой все возможные проходы наружу. Из храма.

– Стой! Муть и горечь выплёскиваются как раз из-за последней капли. Остаётся чистота. Да и не вино это вовсе.

– А что? Опять символ? Чего? Самодовольства? Глотнул и очистился? Микстура покаянная?

– Кровь Господня.

– Приехали.

Я присела на скамеечку напротив Николы-Чудотворца. И почему все старцы сегодня так похожи?

– Кровь, говоришь, отец? Ну, я вас, ребята, братва православная, поздравляю. Язычники приносили в жертву богам животных. Ну, в худшем случае, друг друга… Господа христиане пошли куда дальше…

– Не бойся своих мыслей – медленно проговорил Григорий Ефимыч – я тоже это всё думал. Да кто не думал? Вот скажи, что могло быть наиболее ценным для жителя пустыни 2000 лет назад?

– Вода, наверное. Как и сейчас – мне самой очень хотелось пить, и я сразу сообразила.

– Вода – слово прозвучало как выдох. Распутин опять внимательно разглядывал моё лицо. Это смущало, но и успокаивало одновременно. Он вновь медленно заговорил, продолжая смотреть, и мне захотелось остаться вот так вот здесь, в этом храме, навсегда, между двумя взглядами, под их присмотром. Николы с иконы и Григория рядом с ней. И со мной.

– Вода – кровь земли, кровь праха. Вот тебе и символ язычника: кровь это жертва. А что божественней воды? Возвышенней праха? Вино и хлеб. Вот и вкушайте, причащаясь небу, отрываясь на миг от земли.

– Нелинейный эффект. – Дошло до меня наконец.

Я отправилась в очередь. Я оказалась последней. А вино густым и сладким, утоляющим и голод и жажду всего лишь одним глотком.

– Вот, дочка, я тебе отец. Как ты хотела.

– И что? Это ведь праздник?

– Разумеется. Ещё какой.

– И?

– Что?

– Ну… Если праздник?

– А? Мы идём к тебе.

Я вспомнила своё обиталище.

– Слушай, у меня и закусить-то нет…

– Значит будет. Купим всё что нужно. Борща наварим.

– Борща?

– Научу.

– Зачем мне кулинарные навыки?

– И котлеты нажаришь, и холодца настудишь, и селёдочку…

– Ты чего, отец Григорий? Проголодался так? Вон кафешка!

– Кафешка – это будни. А у нас праздник.

– Да ну? Какой же? День кухарки?

– Сама говорила – праздник. Крестины. Теперь всё будет по-другому, иначе. Не сразу, конечно. Но ты заметишь…

– Чудо?

– Скорее, работа. А чудо тоже. Знаешь в чём?

– Любопытствую.

– Тебе понравится.

– Борщи варить?

– Угу.

Мне было смешно. И прежде всего от того, что я ему верила. Ему. А себе всё меньше, да и вообще не очень. Стало быть эта шизофрения должна была скоро закончиться, и я не понимала чем. Это мне не нравилось. Мне казалось опасным начинать новую жизнь, промаявшись почти полсрока. Это чревато приобретением идей, надежд, желаний. Я оглянулась на своё отражение в витрине. Вообще–то я ожидала худшего. Однако увиденное только прибавило тревоги. Что делаю? Куда иду, о, Господи?

– На рынок – услышала  я весёлый басок Распутина – На Кузнечном, думаю, есть всё, что нам может понадобиться в данный момент.

– Ну да, и селёдочка.

Дом мой в какие–то давние времена был неуютным неприбранным и нелюбимым жилищем. Невзирая на последний этаж, создавалось ощущение подземелья, вероятно от темноты, заползающей из двора–колодца в окна, уставившиеся на запад. Только изредка, поздними летними вечерами, солнце пыталось пробиться сквозь мутные стёкла, что только усиливало впечатление подвала и раздражающе указывало на перманентный, раз и навсегда установленный, беспорядок. Сегодня же всё сговорилось крушить и изменять самоё себя. На самом деле никакого чуда не произошло. Просто мой вечно жаждущий сосед Димон, разумеется, неудовлетворённый добытыми остатками последних капель, взлелеял в себе надежду найти ещё что-нибудь, возможно мною неучтённое или подло зажиленное, и в одиночку обработал мою комнату, как не удалось бы, ну, скажем Сухумскому питомнику в полном составе. То есть, явись мы с отцом Григорием несколькими часами раньше, в моём обиталище вряд ли можно было бы заподозрить периодическое присутствие человека разумного и прямоходящего. Но у нас нашлось много интересных, важных и неотложных дел. А вот сердобольная сестрица проживающего поблизости от меня антропоморфного Везувия явилась вовремя. Она раз в полгода находила в себе неимоверные силы для посещения беспутного братца Димонушки в целях не столько общения в силу кровной привязанности, сколько для устранения наводимых им бесчинств. Ну возможно, она пыталась с ним разговаривать, но я даже не могу вообразить себе о чём. Поскольку отделить причинённый ущерб от уже имеющегося ранее было не возможно, то эта героическая женщина вычистила всю квартиру, и та засияла. Как знаменитые конюшни после проведённой Гераклом санобработки. Искоренив разруху, она каким-то, в данном случае действительно чудом, устранила и самого виновника. То есть дом встретил нас чистым и безлюдным пространством, залитым солнечным светом.

Дом ждал событий.

А я опять ждала вопросов. То есть я не очень хотела отвечать на них. По крайней мере не на все. Но отсутствие не просто человеческого любопытства, но даже вежливой заинтересованности не столько смущало сколько обижало, чуть-чуть.

– Слушай, отец, ты как, действительно всё знаешь про меня или тебе безразлично?

Дед выкладывал овощи в мойку, ласково их оглаживал, что–то нашёптывал. Услышав мой дурацкий вопрос, он на секунду замер, медленно на счёт «три» повернул в мою сторону лицо и в том же темпе вопросительно приподнял бровь. Вот же обаятельный – старый чёрт – весёлая мысль отодвинула зарождающуюся было досаду, и я засмеялась. А дед снизошёл: слегка приподнял уголки губ, открыл рот, снова закрыл, пожевал паузу пару секунд и начал вещание:

– Знаешь, если кому-то хочется про биографию поговорить, то он не ждёт вопросов, а выплёскивает собственные мысли терпеливому слушателю. Правда, мысли эти… Сама понимаешь… Чайник поставь.

– А ножик дать? Для овощей.

– Нет, спасибо.

Отец Григорий порылся недолго всё в том же волшебном кармане и достал «небольшой», по виду похожий на детский меч, в потрёпанных кожаных ножнах ножик, лезвие которого было всё в характерных для высококачественной дамасской стали змеиных разводах. Увидев мой восхищённый взгляд, Распутин довольно хмыкнул, подбросил ножик, разумеется, элегантно поймал его: