Кэндзабуро Оэ - Записки пинчраннера

• Название: Записки пинчраннера
• Автор: Кэндзабуро Оэ
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1983

Герой романа известного японского писателя, инженер-физик, подвергся облучению во время нападения левацкой террористической группы на транспорт с ядерным топливом. Его история, воссозданная в записках автора-невидимки, служит предупреждением против грозящей миру ядерной катастрофы.

---

Если говорить о внешнем облике Патрона, то в первую очередь следует отметить одну особенность: у него была огромная голова. Фотографии, на которых было запечатлено одно его лицо, не могли передать его обаяния. Я сам вспоминаю, каким отвратительным показалось мне оно на фотографии, помещенной рядом со статьей, связанной с одним скандальным делом. В то время я еще не был знаком с ним. Выражение лица было зловещим, и в то же время казалось, что запечатленный на фотографии человек еще полон детского озорства, но это создавало обратный эффект, еще больше подчеркивая зловещие его черты. На голове Патрона было нечто напоминающее клобук, или шляпу без полей, — таким способом он прикрывал рану, полученную при нападении на него члена одной террористической организации. Ходили слухи, что, стреляя в Патрона, террористическая организация мстила ему за то, что он передал монопольное право на торговлю в Южной Корее или на Тайване компаниям группы В, отобрав его у компаний группы А, с которыми были связаны террористы. Фотография казалась карикатурой, иллюстрировавшей эти темные слухи.

В жизни же все части лица Патрона, начиная со лба и кончая подбородком, были хоть и велики, но пропорциональны, что начисто снимало зловещее впечатление, — таким было его лицо, и оно прекрасно гармонировало с огромным телом. На фотографии даже глаза — левый и правый — блестели по-разному; они казались глазами преступника, а в жизни его глаза были совсем иными. Левый глаз, прятавшийся в глубоких складках, как у ящерицы, почти ничего не видел и, укрытый веками, казался черной впадиной, а другой, хотя и горел подозрительностью и гневом, в любую минуту мог спрятаться в тень. Глаза эти легко определяли физическую и духовную ценность собеседника, но не подсказывали ему ответов.

Мог ли я, беседуя с таким незаурядным человеком, и в самом деле не проникнуться страхом и почтением? Если вы дословно записываете то, что я говорю, то теперь уже ваши слова полностью доказывают это!

Была глубокая ночь, и я, дожидаясь Мори и его спутницу, сварил рис в электрической рисоварке, поджарил мясные консервы и, начав свою одинокую трапезу, вдруг сообразил, что этими мясными консервами — новогодним подарком от Патрона — снабдил меня, как и всех остальных поставщиков информации, тот самый разиня секретарь, который преспокойно обедал во время сегодняшнего покушения, ха-ха. Вот сколь разнообразно вмешательство Патрона в мою повседневную жизнь. Что же удивительного в том, что в ту ночь, когда на Патрона было совершено покушение, он не выходил у меня из головы? А что, если его влияние распространяется на всю мою внутреннюю жизнь, претерпевшую превращение, а я просто не осознаю этого? Под ложечкой у меня что-то противно екнуло; к этому времени я съел лишь треть своего ужина. Думая о еще не осознанном влиянии Патрона и основанном на этом его господстве надо мной, я по ассоциации вдруг увидел призрак своего товарища, повесившегося на спинке кровати в своей комнатушке под самой крышей многоэтажного дома в Париже. Он тоже сначала не мог полностью проникнуть в замыслы Патрона, презирал его, считая несведущим в вопросах международных отношений, но — и здесь не было противоречия — в то же время боялся и почитал его, а к тому же, опасаясь за свое материальное благополучие и стараясь заручиться расположением Патрона, собирал информацию, делал резюме и передавал ему. Все это постепенно увлекало его в пропасть. В пропасть еще не понятных ему замыслов Патрона. Лишь во время кубинского кризиса он впервые задумался над истинными планами Патрона, понял, с каким человеком сотрудничает, в какую трясину тот его увлек. Открыться в этом он не мог даже жене-француженке, вместе с которой еще в Принстонском университете специализировался по международной политике. Тогда у него возникает намерение собственными силами порвать с Патроном. Он начинает саботировать не столько сбор информации, сколько составление резюме и их передачу. Патрон приезжает в Париж. Они беседуют с глазу на глаз. По-видимому, их беседа кончилась суровым выговором Патрона. Опустошенный, он даже не находит в себе силы посетить любимые места в Париже и вешается на спинке кровати. Поскольку квартира — их единственное достояние, жена вынуждена спать в той же комнате, на той же кровати!

В два часа ночи раздается телефонный звонок. Это та самая студентка; куда только подевалась ее выразительная лаконичность — это оружие активистки. Теперь она превратилась в паиньку-студентку, туманно сообщившую мне следующее. Подозревая, что телефон в моем доме прослушивается, она была предельно осторожна, и это она-то, не позаботившаяся прикрыть свой зад.

— Алло! За папой и его компанией наблюдают, даже к гаражу приблизиться невозможно. Поэтому в ближайшее время встретиться у вас не удастся. Вас напугало то, что мы совершили вдвоем? Это естественно. Что произошло? Что-то вроде предупреждения. Главное мы сделаем вместе с вами. Так определено судьбой, верно? И тут уж я ничего не могу поделать. Идет мама, до свидания. Вам привет. И пожелания здоровья!

Выходит, покушение на Патрона совершили Мори и студентка вдвоем! Сначала я не мог понять, ради чего это было сделано, но выразительные слова Саёко помогли мне понять. Как же она это назвала? Что-то вроде предупреждения. Главное мы сделаем вместе с вами. Так определено судьбой? Значит, сегодня Мори и студентка пришли к Патрону, чтобы предостеречь его. А при выполнении своей миссии мы будем действовать вдвоем как люди, превращенные судьбой. Следовательно, ради чего совершено сегодняшнее нападение — ясно, здесь вопроса нет. Почему космическая воля приказала совершить нападение на Патрона? Поскольку настоящее выполнение миссии будет осуществляться под руководством Мори — для меня и здесь вопроса нет!

Судя по телефонному звонку, полиция сейчас наблюдает за моим домом. Слова студентки убедительно подтверждали, что люди, безучастно прохаживающиеся перед домом, вели наблюдение. Как только она положила трубку, я тут же бросился гасить свет в гостиной, но тут же отказался от этой мысли. Я с трудом удержался от того, чтобы не поглядеть в щель между занавесями. Не следовало давать наблюдавшим за домом почувствовать, что телефонный звонок был призван скрыть планы покушавшихся.

Я, разумеется, не думал, что наблюдение установлено потому, что Мори и студентка находятся под подозрением. В противном случае сюда явилась бы полиция с ордером на арест и произвела бы обыск. Не на Мори со студенткой, а именно на меня поступил тайный донос в полицию. Наполовину веря доносу, наполовину сомневаясь в его достоверности, полиция решила установить за домом наблюдение. Действия полиции ловко разгадали Мори и студентка или, возможно, те, кто провожал их домой, что позволило избежать ареста.

Кто донес на меня? Разумеется, жена, бывшая жена! Она услышала по телевизору сообщение о покушении на Патрона и сразу же связала это покушение со мной. Разве это не естественно? Но меня радовало то, что Мори со студенткой или те, кто их охранял, ловко избежали ловушки, подстроенной женой, бывшей женой, а теперь тайное донесение жены, бывшей жены, позволит Мори и его приятельнице спастись от преследования полиции. Но, даже если будет установлено, что покушение на Патрона совершил Мори со студенткой, у меня есть выход, который позволит разрешить все, выход, к которому десять лет назад прибег приятель, повесившийся в своей квартире, высоко над парижской улицей. Передо мной всплыло даже видение — Патрон, до сих пор воспринимавшийся мной как объект страха и почтения, валяется в крови и выражение его лица такое же зловещее, как на фотографии. Поразительна быстрота, с какой меняется восемнадцатилетний, ха-ха. Меня беспокоило лишь ранение Мори, но ведь студентка пропела: Вам привет! И пожелание здоровья!

Подождав минут двадцать, я погасил свет в гостиной и лег спать — не на своей кровати, а на кровати Мори, уперев ноги в спинку. До утра я несколько раз просыпался, чувствуя, что под окнами кто-то ходит — наверно, и в самом деле полиция наблюдала за домом. Руководство организации, в которую входила группа Ооно, считает меня шпионом, ее противники — сторонником вражеской группировки, а жена, бывшая жена, и ее многочисленные братья люто ненавидят и горят желанием отомстить — в общем, на меня вполне могли совершить покушение во время сна. Жизнь имеет множество разных сторон, и, если у вас писателей, не будет сложных фасеточных глаз насекомых, охватить ее целиком вам не удастся. К примеру, если вы не будете основываться на принципе: я веду рассказ — вы записываете, ха-ха!

Полиция, преисполненная духа уважения к правам человека, дав мне время для сна, необходимое восемнадцатилетнему превратившемуся, наконец появилась, материализовавшись в виде двух джентльменов. Кажется, только тайный доносчик — жена, бывшая жена, — свирепствует, забыв о существовании такого понятия, как права человека, ха-ха. Проснувшись, я сразу же собрал всю свою волю и стал готовиться к отпору властям. Хотя Мори уже приступил к выполнению миссии, возложенной на него космической волей, его боевой товарищ, который должен вот-вот включиться в борьбу, не имеет права расслабляться! Прежде всего я занялся утренней уборкой. Распахнув все окна, я заметил, что за пять-шесть домов от моего стоит машина, хотя на этой улице стоянка запрещена. Вся крыша соседнего гаража в грязных следах от сапог, а сами длинноволосые, наверно, промерзли до костей на утреннем холодном ветру — было самое начало весны. Это были длинноволосые, чьи сапоги и вся одежда изобличали тот нелегкий труд, которым они занимались, но все-таки они были приятнее слоняющихся по улицам обычных длинноволосых, ха-ха. Наконец раздался звонок, я вышел в прихожую — передо мной стояли двое полицейских в аккуратной форме, не похожей на потрепанную одежду сыщиков. Они напоминали победителей на соревнованиях по фехтованию, устроенных полицейским участком, или на двух болтающихся без дела полицейских, получивших из-за туберкулеза отпуск с весны до конца года. Хотя они пока молчали, каждый из них своим видом явственно демонстрировал одну из сторон принятой ими тактики: насилия и умиротворения. Насильник назвал мое имя и спросил, дома ли хозяин, и это придало мне, превратившемуся, уверенность.