Роберт - Белая богиня

• Название: Белая богиня
• Автор: Роберт
• Жанр: Культурология

Книга Роберта Грейвса (1895–1985) — поэта, романиста, фольклориста, переводчика, автора исторических романов и монографий по мифологии — представляет собой исследование древних религий и мифов, пропущенное через богатую поэтическую фантазию. Специалисты могут не соглашаться с методами и выводами Грейвса, но нельзя не поддаться очарованию его удивительного произведения, воссоздающего некий единый образ богини-матери, лежащий в основе всех мифологий.

'Богиня — прекрасная стройная Женщина с крючковатым носом, смертельно бледным лицом, алыми губами, поразительной голубизны глазами и длинными светлыми волосами. Она может обернуться свиньей, кобылой, сукой, лисой, ослицей, лаской, змеей, совой, волчицей, тигрицей, русалкой или отвратительной старой Каргой. Имен и прозваний у Нее — не счесть. В рассказах о привидениях Ее называют Белой Дамой, а в древних верованиях от Британских островов до Кавказских гор — Белой Богиней. Я не припомню ни одного настоящего поэта, начиная с Гомера, который независимо ни от кого не оставил бы свое собственное свидетельство о Ней. Можно сказать, что показателем поэтического видения является точность, с которой поэт изображает Белую Богиню и остров, где Она правит. Вот почему, когда читаешь подлинную поэзию, волосы встают дыбом, глаза слезятся, к горлу подступает комок, по коже бегают мурашки и холодеет спина. Подлинная поэзия — это заклинание Белой Богини или Музы, Матери всего сущего, силы, издревле устрашающей и желанной, как паучиха или пчелиная матка, чьи объятия несут смерть.'

Роберт Грейвз, "Царь Иисус"

---

К четырнадцатому столетию литературное влияние менестрелей распространилось даже на придворную поэзию, и в это время Trioedd Kerdd, или Prydydd, или придворный поэт, уже имел право писать любовные стихи, хотя еще чуждался сатиры, памфлетов, заклинаний, ворожбы и других колдовских штучек. Лишь в пятнадцатом столетии поэт Давит ап Гвилим удостоился похвалы за создание новой формы, Kywydd, в которой соединились придворная поэзия и поэзия менестрелей. Но вообще-то придворные поэты не любили нововведений и ревниво относились к благосклонности, являемой "певцам неправды". Положение бардов ухудшалось одновременно с положением их покровителей, и от их влияния ничего не осталось в результате гражданской войны, в которой Уэльс оказался побежденной стороной; кстати, незадолго до этого завоевание Кромвелем Ирландии и там положило конец власти ollave, то есть учителей-поэтов. В возрождении же поэзии бардов, благодаря ежегодным национальным фестивалям, есть что-то от подделки — из-за непонимания в начале девятнадцатого столетия деятельности друидов; тем не менее что касается всеобщего почтения к поэтам, то здесь фестивали делают свое дело: по крайней мере, борьба за Кресло Поэта остается такой же острой, какой она была всегда.

Английская поэзия имела лишь недолгий опыт подобной поэтической дисциплины в восемнадцатом веке, в эпоху классицизма, когда в высшей степени стилизованный язык поэзии с четкой метрической системой и определенным "декорумом" темы особенно почитался обожателями и имитаторами Александра Попа. Реакция на это была отчаянной в виде "романтического возрождения", а затем опять последовало частичное возвращение к дисциплине, то есть викторианский классицизм и еще более отчаянная реакция — "модернистская" анархия 20-30-х годов нашего века. По всей видимости, современные английские поэты подумывают о возвращении к дисциплине, но не к смирительной рубашке восемнадцатого столетия и не к сюртуку викторианцев, а к той логике поэтической мысли, которая придает стихотворению силу и красоту. Но где им научиться ритму, выразительности и построению темы? Где им найти тот поэтический авторитет, которому они могли бы присягнуть на верность? Метр, и с этим, наверно, согласятся все, — это та норма, которой поэт доверяет свой собственный ритм — тот черновой блокнот или та гравировальная доска, благодаря которым он постепенно развивает свой, не похожий ни на какой другой, почерк. Но пока он не признает норму, его ритмические изыски просто бессмысленны. Наверное, насчет выразительной речи тоже не будет никаких возражений. Она не должна быть ни слишком упорядоченной, ни вульгарной. Ну, а что насчет темы? Кто посмеет объявить какую-то тему поэтической, а какую-то — нет, пока не узнает о воздействии ее на читателей?

Открытие потерянной древней поэзии могло бы помочь ответить на вопрос о теме. Если она еще сохраняет свою состоятельность, то наверняка подтвердит интуитивную догадку валлийского поэта Алана Льюиса, который в марте 1944 года, перед смертью, будучи в Бирме, писал о "единственной поэтической теме — Жизни и Смерти… и вопросе о том, что остается от возлюбленной". Для поэтического журналиста тем может быть много, но для поэта, как понимал это слово Алан Льюис, выбора нет. Элементы единственной, но имеющей множество вариантов Темы нетрудно найти в древних поэтических мифах, которые хотя и менялись в зависимости от очередной религиозной эпохи (я использую слово "миф" в его строгом значении "устной иконографии", не имеющем ничего общего с "нелепой беллетристикой"), все же в основном сохранялись в первоначальном виде. Абсолютная преданность Теме внушает читателю странное чувство не то восторга, не то ужаса, от которого волосы встают дыбом. А. Э. Хаусман[11] придумал простой и практичный способ определения истинной поэзии. Если вы про себя молча повторяете строчки, пока бреетесь, то щетина на подбородке начинает шевелиться. Однако он не объяснял, по чему это происходит.

Древние кельты всегда отличали поэта, который поначалу был также священником и судьей и личность которого была неприкосновенна, от обыкновенного менестреля. По-ирландски его называли fili, или провидец, по-валлийски — derwydd, или дубовый провидец, от чего скорее всего происходит и "друид". Даже короли признавали его моральное превосходство. Если два войска сходились в битве, то поэты с обеих сторон уходили на гору и там обсуждали происходящее. В валлийской поэме шестого века "Gododin" говорится, что "поэты земли облагают налогом доблестных воинов", и соперники, которых они частенько разводили в стороны своим неожиданным вторжением в их дела, впоследствии, бывало, принимали их версию боя, если он удостаивался быть запечатленным в поэме, с почтением и удовольствием. Менестрель же был joculator, или увеселителем, а не священником: то есть обыкновенным плебеем, искавшим покровительства военных олигархов и не имевшим завидной выучки поэтов. Он мог как угодно обставлять свое выступление, помогая себе и мимикой, и жестами, но в Уэльсе он по сути был просителем, eirchiad, то есть человеком без профессии, приносившей постоянный доход, а потому зависимым от щедрости вождей. От Посидония Стоика[12] до нас дошел слух о кошеле с золотом, брошенном кельтскому менестрелю в Галлии в начале первого века до нашей эры, а в это время друиды были там в полной силе. Если лесть менестреля приходилась по душе слушателю, тем более если песня кружила его замутненную медом голову, то менестрель мог рассчитывать на золотое ожерелье и сладкий кусок, но если нет, ему доставались лишь обглоданные кости. Но попробуйте выразить пренебрежение ирландскому поэту даже спустя столетия после того, как он потерял право на роль священника, и он сочинит такую сатиру, что лицо обидчика пойдет черными пятнами и он изойдет поносом, а то напустит такую порчу, что несчастный лишится разума. Уцелевшие сочинения подобного рода валлийских поэтов говорят о том, что с их авторами приходилось считаться. С другой стороны, придворные барды Уэльса не имели права сочинять проклятия и сатиры и могли требовать наказания за обиды только законными путями. Согласно законам десятого века, например, придворный бард в Уэльсе мог требовать eric "в девять коров и сто восемьдесят пенсов деньгами". Число девять наводит на мысли о бывшей его патронессе, Музе девяти ипостасей.

В древней Ирландии учитель-поэт сидел за столом рядом с королем и имел привилегию, подобно королеве, носить шести цветную одежду. Слово "бард", которое в средневековом Уэльсе означало учителя-поэта, в Ирландии имело другой смысл. Им называли поэтов, не прошедших "семи ступеней мудрости", которые после очень трудного двенадцатилетнего обучения сделали бы его ollave.

Положение ирландского барда определено в седьмом столетии в "Приложении к закону Crith Gabhlach": "Бард не имеет законченного образования, но у него есть знания". Однако из более поздней "Книги Ollaves" (ставшей частью "Книги Баллимота" четырнадцатого века) делается ясно, что дошедший до седьмого года поэтического обучения — все равно что студент, прослушавший университетский курс, но не сдавший экзамен на бакалавра. К тому времени ученик помнил наизусть половину положенных сказок и поэм, но не изучил еще более сложную просодию и метрическую структуру и недостаточно знал древний язык. Тем не менее, этот семилетний курс был куда более трудным, чем курс в поэтических школах Уэльса, где и статус бардов был соответственно ниже. Согласно валлийским законам Penkerdd, или главный бард, имел при дворе звание лишь десятой степени и сидел слева от престолонаследника, будучи равным главному кузнецу.

Основным занятием ирландского учителя-поэта было до ведение сложной поэтической истины до афористического выражения. Он знал историческое и мифическое значение каждого употребленного им слова и вовсе не заботился о признании своего труда обыкновенными людьми: значение имела только оценка его коллег, встречи с которыми редко обходились без состязания в импровизированной поэтической премудрости. И все-таки нельзя сказать, что ирландские поэты никогда не отступали от Темы. Образование, которое они получали, было довольно широким. Они знали историю, музыку, юриспруденцию, естественные науки и богословие, и это подвигало их на сочинительство во всех областях, так что Огма, бог красноречия, мог бы показаться важнее Бригиты, Музы трех ипостасей. При этом парадокс заключается в том, что в средневековом Уэльсе обожаемый придворный поэт был зависим от хозяина, которому адресовал официально заказанные оды, не имеющие никакого отношения к Теме, в то время как презираемый нищий менестрель, который вроде бы был самым обыкновенным стихоплетом, проявлял гораздо большую поэтическую разборчивость, хотя и не до водил свои стихи до формального совершенства.

У англосаксов не было посвященных учителей-поэтов, только менестрели, и английская поэтическая традиция получена как бы из третьих рук через нормандско-французские сказания от бриттских, галльских и ирландских источников. Это объясняет, почему в Англии нет того подсознательно почтительного отношения к званию поэта, которое вы всегда найдете в отдаленных селениях Уэльса, Ирландии и Шотландии. Английские поэты как бы всегда извиняются за свою профессию, если они не в литературном кругу, и называют себя чиновниками или, если им приходится свидетельствовать в суде, — государственными служащими, журналистами, учителями, писателями, короче говоря, кем угодно, только не поэтами. Даже звание поэта-лауреата в Англии было введено лишь Карлом I. (Лавровый венок Джона Скелтона был отличием, дарованным ему университетом за красноречие, и никак не связан с покровительством Генриха VIII.) Лауреатство не предполагает ответственности за национальную поэтическую традицию и присуждается без всякого предварительного соревнования первым лордом-казначеем, а не каким-либо просвещенным сообществом. Тем не менее, многие английские поэты писали с незаурядным формальным мастерством, и начиная с двенадцатого века ни одно поколение не уходило полностью от Темы. Дело в том, что хотя англо-саксы обратили в ничто власть прежних вождей и поэтов, они ничего не могли поделать с крестьянами, поэтому древняя британская система праздников осталась нетронутой, даже когда англосаксы приняли христианство. Английская социальная жизнь основывалась на сельском труде, скотоводстве и охоте, а не на промышленном производстве, и Тема оставалась главной во время народных праздников, известных теперь как Сретение, Благовещение, Майский праздник, Середина лета, Праздник урожая, Михайлов день, День Всех Святых и Рождество, а также тайно сохранялась как религиозная доктрина в антихристианских ведьминских культах. Таким образом, англичане, не имея традиционного уважения к поэту, сохранили традиционное отношение к Теме.