С Мюге - Улыбка фортуны

• Название: Улыбка фортуны
• Автор: С Мюге
• Издательство: ЧМО
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Однажды приехало начальство (какая-то комиссия) и стало искать зоотехника. Кто-то сказал: «Он на даче» и показал ее место. Я в это время только что выкупался и зарылся в теплый песок, прислушиваясь к пению птиц в ивовых кустах. Если бы я был кошкой, то мурлыкал бы от удовольствия…

Когда меня стали спрашивать о делах, то оказалось, что я не только не знаю количества коров, находящихся в моем ведении, но и где они сейчас находятся. Однако я был «номенклатурной единицей», прибыл по «спецнаряду» и для того, чтобы снять меня с должности, нужно было согласие какого-то начальства. Я решил, что теперь уже вникать в производство нет никакого смысла, и продолжал наслаждаться жизнью.

Урок экономики

Осенью стада вернулись на зимние «квартиры», и я приехал в Бидаик. Тут меня и сняли с должности зоотехника. Сначала назначили возить сено с поля на участок. Дали волов и арбу. Я стал вникать в производство. К этому времени лагеря перевели на хозрасчет. Это означало, что заключенные работают не за «пайку», как раньше, а за деньги. В каждой работе существовала норма выработки и тарифная ставка оплаты. Из причитающейся заработной платы вычиталась не то половина, не то четверть за то, что ты заключенный. Из оставшейся суммы вычиталась стоимость питания, обмундирования, охраны, освещения зоны, амортизации бараков и рабочего инвентаря и так далее. В общем, если норма выполнялась на 100 %, оставалось очень немного. Но если норма не выполнялась, то вычеты превышали начисленную плату, и заключенный ничего не получал. Какой-то небольшой процент, который выдавали, настолько не соответствовал вложенному труду, что работать было явно нерентабельно. Что же касается пайка, то он выдавался всем, кто вышел на работу. Те, кто не вышел без уважительной причины, считались «отказчиками» и получали штрафной паек.

Взвесив все доводы за и против, я решил, что целесообразнее выходить на работу. Волы тянулись вереницей к сложенным в степи стогам сена, я лежа читал книги. Потом, когда все накладывали свои арбы — самая трудоемкая часть работы — я бросал несколько охапок сена в арбу и продолжал читать, пока более «жадные до заработка» товарищи не закончат работу. Обоз поворачивал к дому, волы плелись домой чуть быстрее, чем на работу, но все равно в день удавалось сделать всего одну-две ездки. В день зарплаты мы подвели итог: я заработал двадцать две копейки (по сегодняшнему уровню цен 2,2 копейки), самый работящий из нас — двенадцать рублей (он рассчитывал, по крайней мере, на сотню) остальные — по три-пять рублей. На следующий день те работяги, которые еще вчера стыдили меня за лентяйничество, последовали моему примеру, и обоз представлял собой жалкое зрелище — почти пустые арбы двигались с поля. Начальник участка пришел в ужас: если так будет продолжаться, скот к новому году подохнет с голода, а ему не избежать нашей участи заключенного. Меня срочно решили изолировать и перевели на центральный участок «в зону».

Бесконвойники

В Бидаике было две «зоны». Одна для лиц с большими сроками, другая — для малосрочников — «расконвоированных». Я попал во вторую. В первой зоне были постоянно сформированные бригады; их гоняли на строительство плотины и другие работы, на которых можно было занять сразу большое количество людей (так удобнее охранять). Здесь за выработку отвечал бригадир. Он был заинтересован в показателях и не жалел кулаков, а то и лопаты, чтобы выбить из своей бригады «проценты».

В бригадиры подбирались люди с тяжелыми кулаками и эластичной совестью. Чаще всего это были бывшие полицаи. Но и среди них находились разные характеры. Одни считали, что бить работяг следует «по отечески», чтобы они не потеряли трудоспособность: иначе процент занизится. Другие не считались с этим и были по-своему правы: искалеченных доходяг списывали в инвалиды, а на их место давали более крепких из новых этапов. Так происходило естественное обновление бригады.

Но в сельскохозяйственном лагере (а Карлаг был именно таким) существовало много работ, на которых можно было использовать только малое количество людей в одном месте. Ставить туда еще и охранника было невыгодно — попробуйте к каждому пастуху приставить по вертухаю! Бесконвойные ценились. Поэтому зеков, которые были расконвоированы, очень неохотно отправляли в конвойную зону.

Утром обычно был развод. Всех, кроме лежачих больных, выстраивали у вахты, и нарядчик тут же формировал бригады. Иванов, Сидоров, Петров — будете возить навоз из конюшни в сад; Икс, Игрек, Зет — окапывать яблони и так далее. Если группа оказывалась человек в десять, назначался старший. Выполненную работу принимал заказчик — заведующий садом, фермой и тому подобное.

Казенная кормежка была неважная: пайка хлеба шестьсот граммов и три раза в день супец или каша из черного ячменя, который зеки окрестили «карими глазками». Но бесконвойных этот харч мало беспокоил, так как все что-нибудь да воровали.

Как ни пыталось начальство с этим бороться — ничего не получалось. Бывало, ставили во время дойки наблюдателей в каждом проходе. Доярки разработали тут же свою технологию. Добудут у ветеринара клистирные трубки, протянут под платьем, нижний конец из-под подола опустят в подойник, который во время дойки зажимается между колен, а другой конец через воротник в рот, и сосут молоко во время доения.

Туши забитого скота обязательно разрубались пополам. Официально — для удобства транспортировки, а неофициально — для того, чтобы из середины вырубить кусок с двумя-тремя ребрами. Никому не приходило в голову считать ребра у коровы, и их оставляли столько, сколько полагается иметь человеку — двенадцать.

Однако, чтобы воровать хорошо, надо было и «хорошо» работать. Далеко не все были приставлены к молоку и мясу. Иному бесконвойнику удастся пронести в зону пару картофелин или репу — он и тем доволен. «Хлебное» место стоило дорого.

Воровать я не умел, работать, по изложенным выше соображениям, мне не хотелось, но и не работать было неудобно, так как норма выработки распределялась на всю бригаду. Поэтому я стал подумывать о том, нельзя ли примазаться к КВЧ (культурно-воспитательная часть).

Искусство фокуса

В то время участие в самодеятельности не считалось предосудительным, как, судя по книге А. Марченко, стало потом. При КВЧ группировалась вся лагерная интеллигенция — артисты, художники, писатели и поэты — если и не профессионалы, то склонные к искусству люди.

Кроме официальной работы по заданию начальства: писание лозунгов, выпуск стенгазеты, участие в самодеятельности — в комнате КВЧ развлекались и самостоятельно. В отсутствие начальства поэты читали свои стихи далеко не просоветского толка, разыгрывались шарады. Вносили разнообразие и в официальную работу. Например, в читальной комнате появился лозунг: «Читая газеты, вы убедитесь, что жизнь становится лучше и содержательнее». Начальник КВЧ не сидел в одной камере с Ляховским и не почувствовал в этом лозунге подвоха.

Общаясь с артистами в Карабасе, я понял, что самое выгодное — быть фокусником. Все репетируют после работы, а фокуснику требуется время для изготовления реквизита. Причем реквизит секретный, а, следовательно, никто не должен вмешиваться в технологию его изготовления и учитывать время производства. Поговорив с заведующим клубом и начальником КВЧ, я предложил свои услуги. Они устроили просмотр.

Ловко сочетая свою способность угадывать мысли с обычными приемами фокусника, я, видимо, произвел впечатление. Мне предложили вступить в коллектив художественной самодеятельности при КВЧ. Я согласился, но предупредил, что для показа эффектного фокуса мне нужно сделать особый ящик. Для этого надо, чтобы меня не гоняли на работу, пока я его не сделаю. Начальник согласился.

Ящик я делал неспеша. Когда он был готов, я покрасил его в черный цвет, добавив предварительно в краску керосина. На начальника КВЧ стали давить, что я слишком долго не выхожу на работу. Он каждый день подходил к ящику, трогал его пальцем и, убедившись, что ящик не высох, давал мне освобождение для «сушки ящика». Приближалось седьмое ноября (праздник Октябрьского переворота), и больше тянуть было нельзя. Я вытер ящик бумагой, покрасил его заново не разбавленной керосином краской. На другой день доложил, что реквизит готов.

После концерта мне пришлось опять ходить на работу. Иногда я незаконно оставался в зоне. После развода и выхода бригад на работу по территории лагеря ходил начальник со свитой, в которой был и лекпом со списком освобожденных по болезни. «Трулевку» они проводили квалифицированно — увильнуть было довольно трудно. Попавшихся «отказчиков» тут же сажали в карцер.

Однажды во время «трулевки» мне пришлось отступить в умывальную комнату. Начальство приближалось, а деваться было некуда. Тут я увидел ведро с водой и веник. Быстро высыпав в ведро зубной порошок, забытый кем-то на полке, и размешав его в воде, я стал белить потолок в тот момент, когда они входили в дверь. Кто-то, узнав меня, позлорадствовал: