Борис Казанский - Приключения слов

• Название: Приключения слов
• Автор: Борис Казанский
• Издательство: Авалонъ; Азбука-классика
• Жанр: Научпоп
• Год: 2008

---

Между тем, еврейское адам значит мужчина, человек, и тапуах ха адам означает просто яблоко, или шишка, мужчины. Это выражение, по всей вероятности, и послужило к созданию легенды о грехопадении Адама и Евы, которую включили в Книгу бытия. В еврейском народном представлении этот древний анатомический термин был понят в его обывательском смысле, как яблоко, и даже способствовал, может быть, превращению слова адам в имя первого человека. Таким образом, не столько «грех Адама», сколько погрешность старинного истолкователя была причиной возникновения этого выражения.

ГЛАВА 4 МНИМЫЕ ИНОСТРАНЦЫ

Иностранец Василий Федоров

Как это ни странно, люди любят иностранные слова и часто предпочитают употреблять их в тех случаях, когда в языке имеются свои собственные выражения с совершенно тем же значением. Мы слышим или видим в печати контур, эскиз, эволюция, хотя эти понятия можно отлично передать словами очертание, набросок, развитие. В особенности профессионалы любят щегольнуть специальным словом. Моряк никогда не скажет веревка: на судне веревка называется тросом. Врачи старшего поколения вместо укол говорили пункция. Охотник-профессионал даже с собаками говорит не по-русски: куш, тубо, апорт – команды, которые заимствованы из французского языка и значат ложись, смирно, принеси. Команды пиль, даун – английские, значат кусай, лежать* [В. И. Даль объясняет пиль как французское заимствование со значением вперёд! бери! Мы находим в словаре французский глагол piller (грабить, обкрадывать) и его повелительную форму pille. (Прим. ред.)].

Подобные слова придают собачнику вид спеца, а собаке – вид только что привезенной из-за границы. Кстати, за неимением иностранного иногда пользуются другим русским словом, только бы не называть вещь по-простому, «по-обывательски»: так, настоящий охотник не назовет хвост своей собаки хвостом: у настоящей охотничьей собаки не хвост, а правило!

Вспомним: гоголевский шапочник в «Мертвых душах» подметил это пристрастие русского человека ко всему иностранному и, рассчитывая привлечь больше покупателей, написал на своей вывеске: «Иностранец Василий Федоров».

Применять иностранное слово или даже составить заново слово из основ чужого языка в качестве научного термина – это понятно и целесообразно, так как подобный термин легче может получить международный характер. В этом отношении состав иностранных слов, вошедших во все культурные языки, является подлинно международным, универсальным языком, в противоположность искусственным, выдуманным языкам, таким, как эсперанто. Но наряду с такими иностранцами, вполне легально получившими права гражданства, в русском языке имеется и ряд мнимых иностранцев, которые только делают вид, что они иностранцы, а иногда и очень откровенно показывают свое чисто русское происхождение.

Таковы, прежде всего, русские слова, снабженные иностранными окончаниями и имеющие поэтому довольно нелепый вид, вроде военизировать, паспортизация, меньшевизм, теплофикация, листаж и др.

Таковы шутливые образования, такие, как фебрис притворалис, в котором первое слово означает по-латыни лихорадка, а второе имеет окончание латинского прилагательного вместо русского -ный (притворный); или нахалитэ вопиянт – это не что иное, как вопиющее нахальство, снабженное французскими окончаниями. Воспитанникам старинной духовной семинарии принадлежит изречение квис нон клячам хабэт, пехотарэ дэбэт, в котором латинские слова квис (что), нон (не), хабет (имеет), дэбэт (должен) сочетаются с русскими кляча (с латинским окончанием винительного падежа) и пехота (с латинским окончанием неопределенного наклонения). И получается: у кого нет клячи, должен пешком идти!

Когда французский язык был в большой моде (в первой половине XIX века), и все старались говорить по-французски, нередко получалась очень смешная смесь «французского с нижегородским», над которой издевался Чацкий в комедии «Горе от ума». Примером тому будет восклицание одного помещика в повести «Дубровский», когда разбойник, выдающий себя за француза-учителя, задувает перед сном свечу. Помещик испуган:

– Пуркуа ву туше! Я не могу дормир в потемках!

Пуркуа (pourquoi) значит по-французски зачем, ву (vous) – это местоимение вы. Но вот слово туше, которое звучит, как французский глагол toucher, образовано самим помещиком от русского тушить! Французское туше (toucher) означает совсем другое – трогать, прикасаться, дотрагиваться. Так что здесь игра слов – у помещика по ошибке, у Пушкина – продуманный ход.

Дормир (dormir) по-французски – спать.

Якобы латинскими словами являются свинтус, оболтус, а также шутливые секуция (впрочем здесь скорее осмысление латинского экзекуция через русский глагол сечь), протекция (от протекать, например, о крыше), зубристика, ерундистика, штукенция, старушенция, выпиванция, болтология. Сюда же, пожалуй, относится и хлестаковский моветон, слово, созданное Гоголем из французского выражения, означающего дурной тон (mauvais ton), в противоположность бонтону (bon ton). Драматург Островский создал или может быть подхватил подслушанное им в купеческих или мещанских кругах Москвы словечко асаже, которое одно время имело значительное распространение. Это слово имеет французский вид благодаря своему окончанию: сравни протеже (покровительствуемый человек). В действительности асаже произведено от русского осадить в смысле поставить зазнавшегося, слишком развязного человека на подобающее место.

Лесков сохранил нам другое подобное словечко, ажидация, которое создалось в кругу людей, которые почитали Иоанна Кронштадского: в конце XIX века этого священника везде приглашали, считая святым и целителем, и ажидация означало ожидание – надо было ждать, когда придет ваша очередь, и Иоанн Кронштадский приедет по вашему приглашению, и за места в списке выездов шла настоящая торговля. В повести Лескова «Полунощницы» очень забавно рассказывается о спекуляциях на том, чтобы заполучить чудотворца к себе первой поездкой, в первую очередь:

«Второе благословение – это уже не первое. В здешнем месте уже замечено, что самое выдающееся – это то, где его раньше получат. Там и исполнение будет и в деньгах, и от вифлиенции, а что позже пойдет, то все будет слабее».

И вот часто случалось, что была назначена желанная первая ажидация, а фактически поездка оказывалась пятой или восьмой, потому что «сделан обман ажидации», перепроданной агентами святого старца. Лесков любил уснащать подобными словечками свои рассказы. У него есть назидация – латинизированное назидание, непромокабли – офранцуженное непромокаемое (подразумевается – пальто), и даже хабен зи гевидел – онемеченное видал? – немецкое хабен (haben) значит собственно иметь, а здесь служит вспомогательным глаголом, зи (Sie) – это местоимение вы, тогда как гe (ge-) – глагольная приставка для обозначения прошедшего времени. А видел – это уже от русского видеть.

К числу таких «обыностраненных» слов принадлежит и знаменитое будировать. Это слово имеет очень своеобразную историю. Оно существовало еще до революции, но вовсе не в том значении, в котором обычно употребляется в наше время. Прежде оно означало быть недовольным, выказывать обиду и обычно применялось к общественным деятелям, министрам, сановникам – в тех случаях, когда они считали, что обижены начальством, правительством, царем, с помощью этого слова они выражали (в очень скромных, конечно, формах) свое недовольство новой политикой или своим преемником. Так говорили, что Витте будирует, когда, смененный Столыпиным, он критиковал его действия и находил новые мероприятия неверными и неудачными. Это старое будировать образовано совершенно правильно от французского будэ (bouder), что значит дуться, сердиться; отсюда будуар (boudoir) – кабинет или гостиная дамы, «укромный уголок», где она может уединиться, когда дуется на мужа.

Но будировать получило с 1905 года совсем другое значение – возбуждать (людей, мысль). Это значение плохо вяжется с прежним, хотя и возможен переход от выражать недовольство к возбуждать к недовольству. К тому же это слово в его нынешнем значении так широко распространилось в 20-х годах XX века, что связь его с прежним великосветским и чиновным термином не может быть прямой и органической. Между тем в новой среде, в которую это слово попало, благодаря ее политическим интересам старое значение было перекрыто значением будить мысль, пробуждать классовое сознание. Таким образом, это слово следует признать скорее «мнимым иностранцем», чем «ошибочным словом», хотя, может быть, некоторый элемент ошибки здесь и есть.