Андрей Рубанов - Живая земля

• Название: Живая земля
• Автор: Андрей Рубанов
• Жанр: Детективная фантастика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-066509-9, 978-5-271-27563-0

Прозаик Андрей Рубанов – лауреат «АБС-премии» (международная премия им. Аркадия и Бориса Стругацких), участник лонг-листа «Большая книга», четырехкратный номинант «Нацбеста», один из самых неординарных писателей России и литературный провокатор, переплавляющий свой разнообразный жизненный опыт в умопомрачительные истории. Каждый его роман – событие.

«Живая земля» – продолжение нашумевшего романа «Хлорофилия». Это книга о том, как Москва заросла травой высотой с телебашню; о том, как люди искоренили траву и решили жить по-новому; о том, как столицу России перенесли в Сибирь; о том, как можно изменить мир при помощи стакана воды и что любовь бережет тех, кто умеет любить.

---

Рано утром, в пять часов, входишь в свой дом – туда, где живешь много лет, – и видишь у порога чужую обувь. В доме гость. Он пришел вечером и остался на ночь. И не просто остался. Он с твоей матерью спит. Что ты думаешь в такой момент?

Ничего особенного. Тебе почти двадцать, ты взрослый человек. Пусть ходит, философски решаешь ты. Пусть спит. Потому ты и взрослый, что он ходит и спит.

Когда он в первый раз пришел и остался, чтобы спать с твоей матерью, – в тот день ты и повзрослел.

Ложиться не буду, решил Денис. Пять утра; пока приму душ, пока высплюсь – раньше полудня не встану. День, считай, потерян. По воскресеньям мать тоже спит допоздна. И Вовочка, за компанию. Он рожден не ведущим, а ведомым, он всегда делает так, как хочет мать. Наверное, поэтому она его и приблизила, хотя (Денис цинично усмехнулся) некогда вокруг стройной умной мамы нарезали круги кандидаты более интересные, нежели Вовочка. Но отсеялись – а Вовочка остался.

Надо уходить, подумал Денис. Проснемся, все трое, вылезем в коридор, будем смотреть в сонные физиономии друг друга и принужденно улыбаться. Какая прелесть, какая гадость: встретить утром возле уборной любовника собственной матери. Помятая морда, волосы дыбом. И сам ты такой же. Привет, проходи первый. Ничего, я не спешу. Представляешь себе это, и тебя знобит от брезгливости. Что ты делаешь в такой момент?

Ничего особенного. Принимаешь простое решение: спать не лягу, отдохну час-полтора, потом тихо уйду. Придумаю, куда пойти. Москва большая. Не буду мешать матери налаживать личную жизнь. Пусть проведут выходной вдвоем, как настоящие любовники. Как молодые. Таня с Глебом, наверное, так проводят каждый день. И выходной, и будний. Весело совокупляются то на одном диване, то на другом, под «Блэк бэнд» или, скорее, под гитару Симона Горского. Далее, покрытые сладким потом, нагишом расхаживают по просторным апартаментам Глеба. Далее долго принимают душ, – вдвоем, разумеется (а воды у Глеба много, его команда таскает ему воду ежедневно), – далее жарят какое-нибудь мясо и кормят друг друга с руки, запивая краснодарским белым полусухим… Впрочем, Глеб не такой, он не будет пить краснодарское, он покупает испанское или французское. В «Торгсине», за червонцы.

Вовочка тоже иногда приносит из «Торгсина» вино. И фрукты, и много чего еще. Он не разложенец, он хороший человек, и много хороших дел сделал, и продолжает делать – но при этом произносит слишком много плохих слов. Жалуется, ругает власти, ругает времена, ругает погоду. Непрерывно бормочет: «Все прогнило». И вдобавок очень любит ругать себя, а Денис уже достаточно пожил на свете, чтобы понимать – тот, кто очень ругает себя, на самом деле очень себя любит.

Хотя любить там, с точки зрения Дениса, нечего. Очки, нос, острые плечи и манера трясти указательным пальцем во время споров, до которых Вовочка великий охотник.

Правда, мать он не ругает, никогда. Еще бы. Пусть хоть раз попробует; Денис выбьет ему зубы, не особенно напрягаясь.

Самого Дениса он тоже не ругает. Но с другой стороны, и не заискивает, как будущий отчим с будущим пасынком. Не сует денег, не ведет льстивых разговоров на фальшивом «молодежном» языке. Не пытается стать своим в доску. И за это Денис благодарен очкарику, хотя в глубине души считает его нелепым, слабым и второсортным существом.

В любом случае этот близорукий Вова – не ровня матери. Денис его так и называет: Вова. Или Вова-Все-Прогнило. Или «Вовочка». Потому что гость – типичный Вовочка, и все тут. Мать сначала настаивала на Владимире Петровиче, но Денис цинично рассудил (про себя, естественно), что настоящие Владимиры Петровичи, то есть солидные дядьки (из тех, кого не захочешь – назовешь по имени-отчеству) не сходятся с женщинами много старше себя, а давно и выгодно женаты на ровесницах. Или – другой распространенный вариант – приводят молоденьких дур. А молоденьких дур в Москве с избытком хватало. Во все эпохи и времена. До искоренения и после него.

Далее мать неуверенно пыталась предложить нейтрально-уважительное Володя, и Денис для виду согласился, но в уме продолжал называть материного бойфренда Вовочкой, а со временем стал делать это и вслух.

Он влез под душ. Вода шла с приличным напором – пять утра, воскресенье, люди спят. На этажах выше десятого есть любители мыться именно по ночам, когда самый напор; днем даже на двенадцатом еле течет, а по вечерам вообще едва капает. Но граждане не в обиде.

Не на кого обижаться. Некого винить. Сами виноваты. Новое поколение – Денис и его ровесники, рожденные после искоренения, – ни при чем, конечно. А их родители до сих пор имеют на лицах по большей части озадаченно-смущенное выражение. Сами влезли в дерьмо, своими ногами. Некого, некого винить. Остается закинуться цереброном и пытаться делать вид, что все нормально.

Растираясь жестким армейским полотенцем, он понял, куда сейчас пойдет. Идея была проста и великолепна, он едва не запел от восторга. Вспомнил, что есть место, куда обязательно надо пойти и куда он теперь будет ходить регулярно. И регулярность, и частота походов зависят только от него самого.

Ближайший супермаркет сети «Торгсин» находился прямо в доме Дениса, на первом этаже, и работал круглосуточно. Любой разложенец, возжелавший тигровых креветок, миндаля, оливок, трубочного табаку, пармезану, винограду, лягушачьих лапок, рому, самбуки, текилы или другой подобной ерунды, мог удовлетворить свою тягу к прекрасному в любое время дня и ночи. При наличии конвертируемых червонцев. И в любое время дня и ночи, в любую погоду и при любой температуре – даже сейчас, синим утром середины декабря, при минус двенадцати – возле ярко освещенных дверей гастрономического эдема паслись три десятка скромно одетых брюнетов. Справа от входа – те, кто был готов продать шедшему в «Торгсин» любой товар из «Торгсина», только дешевле (естественно, за червонцы); слева – те, кто был готов купить у вышедшего из «Торгсина» любой товар из «Торгсина», только дороже (естественно, за обычные рубли). Все они смотрелись жалко, кутались в потрепанные зипуны и волчьи тулупы, бросали себе под ноги сигаретные окурки и часто бегали за угол справлять нужду. Денису очень не нравилось, что в сорока шагах от входа в его башню справляют нужду, и год назад, когда куртка пятьдесят четвертого размера стала ему тесна, он поймал двоих активистов черного рынка и пообещал выбить им зубы, а когда активисты не вняли – выполнил обещанное; зубы они забрали с собой. Позже его вызвали в патруль и долго ругали – один из побитых оказался секретным агентом, внедренным в среду спекулянтов. С тех пор все активисты вежливо здоровались с Денисом, но справлять нужду не перестали, хотя лучше бы было наоборот.

Они и в этот раз опять дружно кивнули и барыжной скороговоркой спросили, не надо ли чего, и он опять не ответил. Хотел двинуть кого-нибудь плечом, но брюнеты благоразумно расступились.

В магазине было пусто, продавец зевал. Только в дальнем углу, возле горы ананасов, кутала голые плечи в замысловатого дизайна шубейку женщина с мужскими чертами лица, абсолютно неопределяемого возраста, на высоких каблуках, с голыми загорелыми ногами и восхитительно тонкими предплечьями, надменная, элегантная, как бы фарфоровая, – не иначе блядища.

Денис прошелся вдоль витрин и прилавков. Не сказать, чтоб деньги жгли ему карман – но ощущались. Он ходил, смотрел, а от пачки купюр прямо в сознание шел прямой сигнал. Некая весьма приятная щекотка.

Можно купить что-то матери, но она даже не поблагодарит. Наоборот, отругает. Скажет, что в стране, слава богу, с едой полный порядок. И клубника растет, и вишня, и сливки есть, и творог, а морковь и яблоки ничего не стоят, а кролик и курица – почти ничего. В сети «Все свое» и семга есть, и осетрина, и медвежатина даже. И она будет права, мама. С ней трудно спорить, она умна и много всего повидала, она и шить умеет, и с автоматом обращается лучше иного патрульного.

Неожиданно фарфоровая деваха ахнула простым голосом, с ужасом посмотрела Денису за спину и срочно засеменила к выходу, стуча каблуками; выглядело это очень глупо, и Денису стало неловко. Красивая женщина, осанка, взгляд, кожа, ногти накрашенные, и вдруг ведет себя как дура, без малейших признаков достоинства; жалко видеть такое.

Он обернулся и увидел Модеста.

Появление Модеста часто вызывало переполох, особенно среди детей и впечатлительных дамочек.

Модест тоже заметил Дениса и улыбнулся полными зелеными губами.

– Не спится? – спросил Денис.

– Пошел к черту, – мрачно ответил бывший одноклассник и протянул для рукопожатия огромную, как лопата, ладонь приятного темно-изумрудного цвета. – И ты туда же. Достали вы все меня с вашими шуточками. Один говорит: «Модест, надень фуфайку, замерзнешь», другой – «Модест, поешь с нами», третий – «Модест, иди поспи, ты что-то усталый сегодня»… И ржут, как идиоты. Сбегу я от вас, под Купол. В Новую Москву. Там сейчас гомо флорусы в большой моде. А здесь я как клоун, куда ни пойду – обязательно кто-нибудь крикнет: «Эй, зеленый, а ты не голубой»?