Валентин Красилов - Метаэкология

• Название: Метаэкология
• Автор: Валентин Красилов
• Издательство: ПИН РАН
• Жанр: Культурология
• Год: 1997

В этой книге меня интересовало, в первую очередь, подобие различных систем. Я пытался показать, что семиотика, логика, этика, эстетика возникают как системные свойства подобно генетическому коду, половому размножению, разделению экологических ниш. Продолжив аналогии, можно применить экологические критерии биомассы, продуктивности, накопления омертвевшей продукции (мортмассы), разнообразия к метаэкологическим системам. Название «метаэкология» дано авансом, на будущее, когда эти понятия войдут в рутинный анализ состояния души. Ведь смысл экологии и метаэкологии один — в противостоянии смерти. При этом экологические системы развиваются в направлении увеличения биомассы, роста разнообразия, сокращения отходов, и с метаэкологическими происходит то же самое.

---

Ибо в бунтарстве смешиваются две концепции свободы — относительная и абсолютная. Относительная свобода означает, что каждый имеет не меньше свободы, чем любой другой, иначе говоря, она сводится к равенству (как в свободе, так и в несвободе). Революции совершаются во имя равенства — относительной свободы от кастовых, имущественных, сексуальных и прочих привилегий. Всякий раз, как один из видов неравенства снимается, другой приобретает довлеющее значение. Так в кастовом обществе имущественное неравенство само по себе не играло большой роли (аристократ презирал ростовщика, у которого брал деньги в долг). И даже природное неравенство отчасти сглаживалось, поскольку представители разных каст не конкурировали между собой. В эгалитарном обществе конкуренция всех со всеми обнажает природное неравенство как неизбежность, бороться против которой можно лишь одним способом — поднимая индивидуальность до уровня действительной уникальности, на котором конкуренция отмирает сама по себе.

Последнее, однако, возможно лишь в развитых системах, тогда как абсолютная свобода есть отрицание необходимости, т.е. системы как таковой. Логика абсолютной свободы приравнивает человека к единственному радиально-симметричному (как Гестия, Нус или многорукий Шива) обитателю первобытного хаоса. Уже первый акт творения трансформирует радиальную симметрию в билатеральную. Творец бунтует против складывающихся двусторонних отношений (ибо сыны Божий увидели дочерей человеческих, что они красивы, и стали входить к ним), устраивает потопы, заключает с человеком договор, накладывающий взаимные обязательства и, в конце концов, принимает основные правила игры, включая смерть.

Так и человек, отринув системные ограничения, обнаруживает неприемлемую абсурдность неограниченной свободы, заставившую бога сотворить мир, дать ему законы и самому подчиниться им.

Мы уже говорили о том, что природные экосистемы в своем развитии проходят ряд стадий, от пионерного сообщества до климаксного, причем на ранних стадиях система относительно открыта, экологические ниши еще не полностью поделены, допуская внедрение новых видов. Недоразвитие системы — снятие климаксной фазы — облегчает подобные внедрения. Наиболее перспективными среди них оказываются те, что открывают новые экологические ниши (как появление цветковых растений открыло новые ниши для антофильных насекомых и позвоночных, питающихся плодами), тем самым способствуя усложнению системы, росту биологического разнообразия. Социальные и метаэкологические системы проходят аналогичные стадии и в завершенном — климаксном — состоянии оказываются закрытыми для нововведений.

Перед людьми, стремящимися к новому и не находящими места в сложившейся системе, есть два пути, подсказанные самой системой. Первый заключается в разрушении климаксной фазы, создании кризисной ситуации — недоразвитого сообщества, в которое легче внедриться, второй, более конструктивный, — в усложнении структуры системы, открытии новых социальных и метаэкологических ниш. Так, формирующаяся молодежная субкультура (встретившая столь активное неприятие в 1950-х, а сейчас уже воспринимаемая как привычное явление) открывает обширные возможности творческой реализации для тех, кому не находится места в рамках зрелой культурной традиции.

Открытие, в какой бы сфере деятельности оно не происходило, всегда препятствует окостенению системы, создавая, как уже упоминалось, новые технологические и социокультурные ниши. Так фотопленка открыла обширную область художественного, а электроника — технологического творчества, препятствуя осуществлению марксистской схемы сверхдоминирования и соответствующего упрощения структуры социальных отношений.

Живые системы возникли на базе неживых — косных, как их называл В.И. Вернадский, — и содержат неживые компоненты. Закон развития косной системы заключается в росте энтропии, живой — в сокращении скорости роста энтропии. Это несоответствие — общая причина кризисов. По мере накопления мортмассы структура системы становится все более жесткой. Это в равной мере относится к биологическим, социальным и метаэкологическим системам. Окостенение системы не может быть преодолено иначе как ее разрушением. Однако по мере того, как система становится все более живой, необходимость в разрушении отпадает. Обновление становится нормой и уже не требует бесконечных жертв.

Устойчивое развитие скорее всего может быть достигнуто в области духа — системы, освобожденной от косного компонента, — постепенно вовлекая социум и биосферу. Метаэкологическая система на первых порах предоставляла человеку столько свободы, что он вступал в единоборство с богами. Еще библейский Авраам решался спорить с богом и даже одерживал верх, как в памятном споре о Содоме и Гоморре. Со временем, однако, система, повинуясь своим законам, все больше подавляла человека, убеждая его в собственном ничтожестве и заставляя вспоминать о прошлом как о золотом веке. Судьба неотвратима — это свойство системы. Однако Прометей освободил людей от провидческого дара, сам сделавшись его жертвой. Тем самым людям была предоставлена если не свобода выбора, то по крайней мере свобода поиска — отслеживание судьбы методом проб и ошибок. Древняя эра прошла под знаком такого рода свободы.

Подвластность олимпийских богов слепой судьбе была предметом насмешек со стороны христиан, которые (как свидетельствует, к примеру, Корнель в «Полиевкте») противопоставляли ей всесилие библейского бога. Однако система не может беспредельно подавлять свободу своих компонентов — это самоуничтожение. Милосердный сын божий принес себя в жертву, чтобы освободить человека от кармической вины и открыть перед ним перспективу прощения — обратимости судьбы во времени. Рождение прощающего бога было, таким образом, началом новой эры.

Фауст

Радикальные выступления против термодинамической предопределенности дали череду этических, эстетических и сексуальных революций, которые всегда свершались во имя свободы (протоэго в последнем случае; сексуальные контрреволюции утверждали свободу метаэго) и дали естественную периодизацию истории европейской культуры, вобравшей разнородные элементы, способные вновь раскрыться веером течений философской мысли. Мы уже упоминали о древнейших общеарийских элементах в культуре запада и востока. Махабхарата — восточный аналог Илиады, а Рамаяна — Одиссеи. Зороастр проповедовал в Бактре, а услышали его на берегах Мертвого моря.

Разделение философии на «западную» и «восточную» относится к более позднему времени и состоит в утверждении противоположных моделей существования — борьбы на западе, равновесия на востоке. Если восточный нравственный идеал заключался в следовании «среднему пути», то на западе тех, кто «средину соблюдают» считали ничтожными: Данте не нашел для них места ни в раю, ни в аду.

Западное мировоззрение основывалось на постоянстве сущностей, стоящем за иллюзорной изменчивостью явлений, вере в абсолютное, восточное — на непрерывном изменении сущего, иллюзорности постоянства и относительности веры (в Махаяне эта установка называется «суньята»). Западная этика противопоставила хорошее плохому, восточная утверждала их единство. Западное представление о свободе отождествлялось с исполнением желаний, восточное — с освобождением от желаний.

Взаимопроникновение идей происходило во все времена и во многом объясняет, как мы уже отмечали, разнообразие точек зрения внутри греческой философии, ее динамизм. Однако еще более высокой степени синкретизма достигло христианство, в рамках которого стало возможным обоснование диаметрально противоположных концепций жизненного пути.

Христианская философия жизни освоила элементы платонизма, а веретено (колесо) Фортуны оставалось излюбленным образом средневековой литературы. Пассивизм, «восточный» элемент христианского учения, в средние века сочетался с безрассудством крестоносцев и безудержным экспериментаторством алхимиков. Иисус не одобрял суетной активности (в Нагорной проповеди и в эпизоде с Марией и Марфой), которая губит душу. Но он же учил, что, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Кто же боится погубить свою душу, тот и погубит, а кто не боится — спасет. Значение этого принципа было осознано уже в новое время, и блестящую иллюстрацию к нему дал Гете своей интерпретацией средневекового Фауста.

Эпоха Возрождения стала торжеством платонизма как светской философии жизни (протекавшее параллельно богословское возрождение — классическая схоластика Альберта Великого и Фомы Аквината — опиралось на Аристотеля). Ее логическим завершением было сформулированное Спинозой представление о свободе как осознанной необходимости. Сама же необходимость вытекает из закономерностей развития системы, определяющей судьбу отдельных элементов. Однако уже в рамках позднего Возрождения — раннего барокко произошел раскол, ознаменовавшийся возвращением странно преображенных средневековых фигур — Фауста, Дон Кихота, Дон Жуана, Гамлета. Именно они стали героями нового времени, оттеснив на задний план Геракла, Ахилла, Орландо и христианских святых.