Феликс Кривин - Пеший город

• Название: Пеший город
• Автор: Феликс Кривин
• Издательство: Илекниф
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 2000

«Птицы бывают большие и маленькие. Есть птицы маленькие на работе, но зато большие у себя в семье. Есть птицы большие на работе, но в семье все-таки маленькие. И только птенцам приходится хуже всех, потому что они маленькие всюду.»

«Вот она, наша жизнь, — только и успел подумать он, — она похожа на палку и хотя имеет один конец, но этим концом достает каждого.»

«Делая добро, не оставляй отпечатков пальцев: мало ли чем твое добро обернется.»

---

Больше он ничего не сказал. Он только сказал: «Гм!» и удалился.

Парикмахерская «Стриж и клиенты»

После ухода Зяблика Сорокопут чувствовал себя неспокойно. Зяблик так на него посмотрел… Нет, конечно, Зяблик и прежде на него смотрел, но то было совсем не так, а так это было впервые. И чего он посмотрел? Может, он думает, что Сорокопут написал о Дятле?

Сорокопут вышел из дома и стал бродить по улицам.

Прохожих было много, но все они спешили по своим делам, и Сорокопуту никак не удавалось кого-нибудь остановить, чтобы как следует отвести душу.

Каменщик Жаворонок мостил тротуар. Он легко ворочал большие плиты и что-то бубнил себе под нос, — видно, Жаворонку нравилась эта работа.

Сорокопут постоял, подождал и, видя, что Жаворонок не обращает на него внимания, сказал:

— Вот, говорят, что Дятел летает. Но лично я этому не верю.

Жаворонок поднял голову, посмотрел на внезапного собеседника.

— Подай-ка мне вон ту плиту.

— Не то, что не верю вообще, но не верю, что он летает… — Сорокопут с трудом тащил плиту, стараясь не упустить нить разговора.

— Я даже мало знаю этого Дятла, — продолжал он. — Нет, знать-то я его знаю, но что он летает — с какой стати это придет мне в голову?

— Дай-ка мне еще вон ту плиту, — сказал Жаворонок.

От такого разговора Сорокопут быстро выбился из сил.

Некоторое время он работал молча, потом попрощался с Жаворонком и побрел дальше.

Дворник Орел подметал улицу.

— Вы слышали про Дятла? — между прочим спросил Сорокопут. — Говорят, он летает. Не все, правда, говорят, но некоторые.

— Мало ли что говорят! Всех не переслушаешь.

Дворник усердно трудился крыльями, и Сорокопут заметил в раздумье:

— Если все будут летать, то кто же будет работать?

И он побрел дальше, машинально читая вывески, которые, собственно, были и не вывески, потому что были написаны прямо на тротуаре. Среди них особенно выделялась одна: ЗАВЕДЕНИЕ «СТРИЖ И КЛИЕНТЫ».

Когда-то Стриж имел немало хлопот со своей вывеской. Она у него прежде выглядела так: «ПАРИКМАХЕР СТРИЖ. СТРИЖЕМ, БРЕЕМ».

Но у властей бреющая парикмахерская почему-то ассоциировалась с бреющим полетом. Стрижа затаскали по инстанциям, и вывеску пришлось сменить. Вот тогда он и придумал новое название, ловко обойдя не только слово «бреем», но и само слово «парикмахерская».

Заведение «Стриж и клиенты». Клиентам было приятно, что о них написали такими большими буквами, и они валом валили в парикмахерскую. Заведение Стрижа превратилось в клуб, здесь заключались сделки и подписывались контракты, обменивались новостями и старыми анекдотами, и среди всего этого хаоса эмоций и информаций усердно хлопотал Стриж, любовно поглаживая доверчивые горла клиентов.

Сегодня в заведении было на редкость тихо. Стриж трудился над Чижом, а в стороне сидел профессор Дубонос и терпеливо ждал своей очереди.

— Мода не должна нравиться, — рассуждал между делом Стриж, — она должна озадачивать. Вот, к примеру, этот хохолок. Если он здесь, то он пройдет незамеченным, а если здесь? Это уже совсем другое.

— Как выручка? — прервал его рассуждения Чиж, проявляя интерес к другой области знаний.

— Так себе. Пять монет за утро. Но я не жалуюсь. Лучше пять найти, чем десять потерять.

Сорокопут сидел и мучительно думал, как бы ввязаться в разговор.

Наконец он улучил момент:

— Говорят, Дятел летает… Странно, но говорят…

Все как-то неловко замолчали.

— Вот здесь, пожалуйста, подровняйте, — нейтрально сказал Чиж.

— Непременно. И хвостик тоже?

— Я бы сам не поверил, если бы мне не сказали, — пояснил свою мысль Сорокопут.

— М-да, — сказал Дубонос и вышел из парикмахерской.

В следующую минуту никто не проронил ни слова. Сорокопут тяжко вздохнул, чтобы хоть этим нарушить молчание, но его опять не поддержали.

Сорокопут встал, потоптался у дверей.

— Как это с Дятлом вышло… Хорошо, что никто не знает… Не то, чтобы никто, но некоторые все же не знают…

Сорокопут покачал головой и вышел из парикмахерской.

Редактор газеты Говорунчик-Завирушка

Солдат Канарей сидел в приемной редактора газеты «Друг пешехода». Он сидел уже два часа, хотя посетителей в приемной почти не было.

Начинающий поэт Кукша сидел в приемной давно, еще с молодости. Сейчас он был уже в солидных летах, но о возрасте своем не распространялся, следуя своему же собственному меткому определению: своего возраста стесняются только женщины и начинающие поэты. Здесь же, в приемной, Кукша писал свои стихи, которые вызывали у редактора одно чувство — сомнение.

Темнота не всегда чернота, не всегда пустота, теснота, глухота, немота, слепота, — писал Кукша, искусно используя внутреннюю рифму, — темнота иногда широта, высота, красота и мечта, и далекая в небе звезда — темнота.

Прочитав такое стихотворение, редактор долго пребывал в молчании.

— Это не пробьется, — наконец заключал он, намекая на то что никто в этом не виноват: ни автор, ни редактор. Просто стихотворение само по себе не пробьется. — Нам-то с вами, Кукша, оно понятно, нам оно очень даже понятно, только будет ли оно понятно читателю?[2]

Читатель! Загадочный, непостижимый читатель! Это о нем мечтал Кукша бессонными ночами, но поймет ли читатель, этого Кукша не знал, у него никогда не было читателя.

Начинающий поэт Кукша и солдат Канарей томились в приемной, а редактор томился у себя в кабинете. Редактор томился от безделья, потому что материала для газеты не было, газета выходила от случая к случаю, и со времени последнего случая прошло уже больше недели.

Больше всего редактора заботила рубрика «Пешедралы и пешедралки» (более звучный вариант названия «Пешеходы и пешеходки»). Это была рубрика о заслуженных птицах, которые прошли большой жизненный путь, и все пешком, пехом, пешедралом… Но кому заказать статью?

Говорунчик-Завирушка страшно обрадовался своему посетителю, но принять его сразу было неудобно: посетитель мог подумать, что у редактора нет другой работы. Поэтому ради приличия Говорунчик выдерживал посетителя в приемной.

Наконец он распорядился его впустить.

Редактор углубился в бумаги и, когда Канарей вошел, спросил, не поднимая головы:

— Стихи? Проза? Объявление?

— Не могу знать, — сказал солдат Канарей. — Пакет запечатан.

Говорунчик-Завирушка взял конверт и сразу узнал свой почерк.

— А-а, — протянул он небрежно, бросая письмо в корзину. — Письма читателей. Покоя нет от этих писем! Везет же другим газетам, у которых вообще нет читателей!

Канарей смотрел на него и думал, что такого занятого работника ему еще не приходилось встречать. А редактор решил про себя, что этого посетителя он не скоро отпустит: с ним легче будет скоротать оставшееся рабочее время.

— Садитесь, — предложил Говорунчик-Завирушка, — у меня как раз выдалась свободная минутка. — Он помолчал, обдумывая, что бы еще такое сказать. — Вы никогда не видели нашей газеты? Отличная газета! Первое место по объему, по тиражу и по всему остальному.

Газета была единственная, поэтому ей нетрудно было удерживать первые места, но это никак не умаляло заслуг редактора, и он продолжал:

— Жаль, что я не могу показать вам нашу газету. Ее так расхватывают, даже я не могу купить. Жена с ночи занимает очередь. На сегодняшний день вы не найдете в городе читателя, который мог бы похвастаться, что ему удалось купить нашу газету.

Редактор остановился, чтобы посмотреть, какое впечатление его слова произвели на собеседника.

— А все почему? Потому что мы пользуемся достоверными слухами. Вы любите слухи? Есть среди них просто замечательные. Вот, например, этот… — Завирушка наклонился к собеседнику и зашептал: — Приходит пешедрал домой, а у его пешедралки… — дальше Канарей, сколько ни напрягался, ничего не мог разобрать. — К сожалению, такое не напечатаешь. Такова специфика газеты: самое интересное в ней то, чего нельзя напечатать.

Редактор откинулся в кресле и захохотал. Потом опять стал серьезным.

— К сожалению, у нас много завистников, много непрофессиональных сплетников. Взять хотя бы Сорокопута. Он болтлив, как сорока, но так все путает, что наши читатели постоянно пребывают в заблуждении.

— Он что, работает у вас в газете?

— Да нет… Просто сплетник-любитель.

Канарей упомянул о письме Сорокопута начальнику тайной полиции, не раскрывая, разумеется, содержания письма. Но и сам этот факт произвел на редактора до того сильное впечатление, что он вскочил и быстро-быстро забегал по комнате. Он бегал, заложив крылья за спину, так, словно гонялся за какой-то мыслью, потом повалился в кресло и замер в ожидании. Давний птичий опыт подсказывал Говорунчику, что, если за мыслью не гоняться, она сама залетит в голову. Так оно, видимо, и случилось.