Лиза Уэлш - Тамерлан должен умереть

• Название: Тамерлан должен умереть
• Автор: Лиза Уэлш
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-13180-9

Увлекательный роман известной шотландской писательницы Луизы Уэлш посвящен трагической гибели великого драматурга XVI века Кристофера Марло, которому некоторые критики приписывают авторство шекспировских пьес. Опираясь на исторические факты, писательница создала динамичное и захватывающее повествование, в котором нашли образное воплощение высокие и низкие свойства человеческой души: благородство дружба, ревность, страсть, предательство, ненависть, возмездие…

---

– У меня есть комната неподалеку, а по пути мы найдем для тебя лекарство.

* * *

Я смотрел, как Блейз раздевает девушку, расшнуровывает ее корсаж. Та немного нервничала наедине с двумя мужчинами сразу, и он был с нею ласков. Я принялся разоблачаться сам. Дальнейшее было известно. Мы грешили так и раньше, и для меня не было способа забыться лучше, нежели продолжать падение.

В темноте кожа девушки светилась серебром. Блейз преподнес ее мне, как драгоценный дар. Она храбро улыбнулась. Молчаливый и угрюмый, я был для нее закрытой книгой, тогда как с улыбчивым и щекочущим ее Блейзом ей было безопасно.

Я положил ей ладонь пониже спины, притянул к себе. Она поддалась, но все же – чуть сопротивляясь, возможно, от неуверенности, возможно, рассчитывая меня этим раззадорить.

– Ну так что, любезная шалунья, – сказал я ей, – запалим огонек?

Тогда она прильнула ко мне, покачнулась, наткнувшись на твердое, а я зарыл лицо в ее волосы и почувствовал запах дыма и вечернего воздуха.

– Будем высекать искры под луной, – произнесла она, и мне стало легче. Это старая фраза, и я знал, что она говорила ее всем, кто с нею был, – она потеряла свою невинность задолго до встречи со мной. Я нежно провел пальцами по изгибу ее крупа, по округлым бедрам, по впадине между грудей. Контраст между мягкостью ее пухлого тела и твердостью моей стрелы завораживал меня. Жаль, не было зеркала, где мы отражались бы вдвоем и я мог бы наблюдать, как сливаются наши тела. Я опустил голову к ее шее, ввел палец во влажное лоно, затем провел им по ее соску и припал к нему губами. Задыхаясь, она обняла ногами мой торс, я взял ее за ягодицы и задал ритм. Мы оба с трудом дышали, повинуясь ему, а когда напряжение стало невыносимым, я опустил ее на кровать, накрыв собой. Все это время я видел, как Блейз улыбается в полумраке.

Завершив и отстранившись, я снова ощутил ее беспокойство. Видать, она знала, что именно в эту минуту мужчины меняются и могут причинить ей зло. Я ободряюще прикоснулся рукой к ее волосам и взглянул на Блейза. Тот покачал головой и швырнул мне блеснувшую в темноте монету. Я поймал ее и отдал девушке, добавив пару своих. Вздох облегчения повис в воздухе; она стала одеваться, торопясь поскорее уйти.

– Ты отправишься в ад, – прошептал Блейз, когда дверь за ней закрылась, и жидкая темнота облепила нас.

– Мы уже в аду – здесь, на земле, – отвечал я.

Его дыхание коснулось моего лица. Он потянулся ко мне, и мы были вместе. Ночью я проснулся от рыданий, но не знаю, раздавались они на улице или в моей собственной голове.

* * *

Для поэта нет места лучше, чем в святилищах выблядков. В питомниках попрошаек, где каждый в равной степени – и свой, и чужой. Мои пожитки хранит развалюха в Нортон-Фолгейте. Туда я и направился, нырнув в это яркое, пропитанное вонью Темзы утро.

По театральным меркам было еще рано, но улицы уже кишели желающими подзаработать. Я пересек мост против потока паломников, устремленных к берегам, которые я только что покинул. Тех, кто продавал самих себя, за неимением ничего другого. Жонглеров и фокусников, фальшивомонетчиков и наперсточников, танцоров, скрипачей, щипачей, зазывал и разводил, пьяниц и бродяг всех мастей. Три поколения жуликов сновали в толпе, оборванные дети следили за беготней подмастерий и одиночек; старые солдаты, уже негодные воевать, превратившись в шаркающих попрошаек, лелеяли свои язвы. Все они, покинув ночные прибежища укромных мест, направлялись в Сити.

Среди них выделялись приезжие. Не найдя сочувствия в собственном отечестве, они разыскивали его здесь, таща с собой свои уставы и обычаи, а заодно – умения, которые Королева желала бы присвоить. Среди публики они были на дурном счету. Их искусность и отличия порождали зависть и недоверие, которые приводили к ссорам, дракам, убийствам и смуте. Корона отвечала на них статутами, обещавшими строжайшие меры вплоть до смертной казни всякому, кто причинит зло иностранцу. Бумага, которую предъявил мне Совет, впутывала меня и мои стихи в заговор против чужаков, за который недолго оказаться на виселице.

С сумерками движение толпы оборачивалось вспять, а к ночи вслед за жуликами в эти лихие кварталы сползались обитатели Сити, респектабельные богатеи и бедняки, свободные граждане, торговцы, аристократы, эсквайры и джентльмены. Того, кто искал, где бы проиграть деньги, ждали игорные дома и медвежьи ямы. Того, кто искал женского общества, встречала разномастная армия распутниц, блядей и шестипенсовых поблядушек. Окрученный и ослепленный, он ронял перед ними брюки в притонах, благодаря Господа за изобретение такого греха, в котором можно покаяться и отречься от него, еще не вернувшись на безопасный берег Темзы.

– Береги кошелек! – выкрикнул кто-то в гуще толпы. Кто поумнее – а таких было большинство – не купился на старый трюк и не прикоснулся к своим деньгам, но рядом со мной юноша в вельветовых панталонах схватился за борт своей куртки, любезно указывая вору мишень. Мимо, проворно управляясь с костылем, проскакал одноногий и походя толкнул парня. Следом за ним, искусно лавируя верхом на ящике с колесиками, прокатился другой увечный – без ног, но с необыкновенно длинными руками. Физиономии обоих цвели следами множества пьяных боев. Простофиля в мгновение ока лишился своей мошны, а похитители растворились в толпе. Никто не выказал сожаления. Лондон – хороший учитель и дает уроки ежеминутно; главное – не считать ворон.

Каждая четвертая дверь вела в кабак или пивную, каждая пятая – в бордель. Мне же не давала покоя встреча с Советом, случившаяся сразу же после того, как Уолсингем одарил меня своими милостями. Мы совершили нешуточное преступление, но ни один не мог донести на другого так, чтобы не увязнуть самому. Уолсингем мог легко освободиться от меня, не прибегая ни к закону, ни к убийству.

Прогнав эти мысли, я задумался, свободны ли до сих пор мои комнаты. Накануне отъезда я заплатил хозяйке за два месяца вперед. Она, помню, жарила требуху. Порубленные кишки извивались в собственном жиру подобно личинкам, подпрыгивали и трещали на раскаленной сковороде. Кругом стоял приторный запах ведьмы, сжигаемой на костре. Хозяйка обернулась на стук в дверь со своим обычным кислым выражением, однако сменила его, едва я пообещал, что уеду, и показал деньги. Она перепробовала каждую монету на зуб, затем схватила мертвой хваткой меня за руку. Ее клешни были тверже стали и морщинистее, чем ее лицо. Хозяйка пригласила меня разделить с ней трапезу и, ничуть не оскорбившись моей брезгливой гримасой, принялась вкушать сама, прерывая чавканье ветхими улыбками и заверениями в неприкосновенности и чистоте моих хором.

Но в мире, где все мужчины рогоносцы, кто станет верить домохозяйке? Ничто не мешало ей лишний раз подоить кровать отъезжего жильца. Случись мне возвращаться при более благоприятных обстоятельствах, я ворвался бы к себе, готовый выпотрошить любого пришельца, но сейчас меня мутило от опасения найти среди своих скудных пожитков какого-нибудь полуразложившегося джентльмена. Хуже того – те, кто перевернул вверх дном комнату Кида, могли заглянуть и ко мне. Кто знает, что ожидает меня там? Я нырнул в таверну напротив – обычный подвал, где нельзя распрямиться; как раз то, что мне нужно в таком настроении. Наплыв посетителей еще не начался, одни еще не заработали настоящей жажды, а другие даже не выползли из кроватей. Но и теперь в сумраке несколько завсегдатаев сосали пиво и трубки за грубыми столами, занозистыми и коряво изрезанными беззаботными завсегдатаями. Я отправил паренька, скучавшего у двери, сообщить домохозяйке, что я приехал и прошу подготовить комнаты, затем обосновался в темном углу, откуда хорошо просматривался вход, и заказал хереса. В центре комнаты несколько мужчин пытали удачу. Тишину нарушали только равномерное клацанье костей и негромкие голоса, объявлявшие ставки. Случайные цифры успокаивали меня. Я потягивал вино, целиком отдавшись этой музыке.

Но вскоре события прошедшего дня вернулись ко мне. Долгая дорога из Скедбери, палата Совета. Я вспомнил о могуществе моего покровителя и снова задумался, чем чревата наша последняя вечеря. Наконец мои мысли вернулись к лесному покою. Я припомнил хитросплетение папоротников в буколической чаще, исполненное строгой архитектуры, – каждому растению отведено собственное место, и все их миры превосходно упорядочены. Но эти курчавые чудеса природы лишены сострадания. Росток, развернувшийся в тени или слишком близко к другому, вянет без надежды и помощи.

Мои раздумья были прерваны возвращением паренька: по его словам, мои комнаты были готовы «все эти шесть недель». Мне так и слышалась уязвленная невинность в голосе старухи. Я отпустил парня, но он не ушел, протянул мне конверт:

– Велено передать вам. Письмо пришло час назад.

Я дал ему обещанную монетку и еще одну – за то, что печать не повреждена. Он медлил, ожидая ответа, но я взглядом дал ему понять, что более не нуждаюсь в его услугах.