Юрий Касянич - Лабиринт

• Название: Лабиринт
• Автор: Юрий Касянич
• Жанр: Научная Фантастика

---

*

Незадолго до ухода в лабиринт Берт навестил своего старого приятеля Стина Ведора, возглавлявшего лабораторию в Биоцентре, прошел курс пролонгированной вакцинации и теперь, в немых потемках пещеры, чувствовал себя в безопасности, хотя, понятно, не хотел бы нарваться на лишние укусы и поэтому был предусмотрителен; но, судя по всему, свежая прохлада лабиринта уже не привлекала гадов; они с удовольствием размножались на жаре, которая длилась вот уже тридцать семь лет; был вечер, когда они со Стином сидели в просторном холле Биоцентра; когда-то стены холла были застеклены - за ними широкими террасами расплескивался вниз буйный ботанический сад; ныне же сад оскудел под непрерывными солнечными атаками, многие виды погибли, и скорбные проплешины латались засухоустойчивыми деревьями и кустарниками; на стеклянных стенах навсегда загрустили двойные жалюзи, о полоски которых сейчас разбивались интенсивные закатные потоки деспотичного светила; конечно, Стина опечалило решение Берта идти в лабиринт, они сосредоточенно молчали под шелест карликовых берез, которые росли в холле (после наступления жары комнатные пальмы, фикусы и монстеры, составлявшие неотъемлемую часть административных интерьеров, оказались на улицах и в скверах, а традиционные лиственные деревья и кустарники спрятались в помещения, поближе к спасительной прохладе кондиционеров); они мало говорили; есть такой уровень отношений и такая концентрация взаимного жизненного опыта, когда вопросы кажутся риторическими и очевидность ответов даже несколько пугает, это была такая степень многолетней дружбы, когда общению нужна не информация, а элементарное присутствие, подтверждающее, что в жизни, с постоянством меняющей свои пульсирующие очертания, какие-то основы остаются неизменными; и это ощущение, которое усиливалось прощальным мотивом, всегда набегающим в час заката, приносило грусть, похожую на усталость; на губах, как соль после морской прогулки на резвой яхте, выступала шероховатая улыбка, словно благодаря жизнь за самую возможность существования в ней; но поскольку ни Берт, ни Стин ни сном ни духом не ведали, чем завершится рискованная затея, в которой было скорее отчаяние, чем желание заглянуть за границы неведомого, они не говорили - хотя и думали - о возвращении Берта, о долгом разговоре, который может состояться при той далекой (а может, и не очень далекой, но возможно ли?) встрече; рядом незримо витала тень роковой вероятности, имя которой было "никогда", и заговорить о возвращении означало бы согласиться с тем, что тень эта реальна, как реален этот серебристый мерцающий фонтан, который остужал слух и зрение; все было понятно; в свое время Стин пережил вместе с Бертом оглушительный свист критики, когда появилась книга о лабиринте, он же был свидетелем ровного сонного дыхания читательского океана, который успешно проспал и книгу, и свист; конечно, Берт тогда был в отчаянии, общение с миром прошлого до некоторой степени лишило его чувства реальности, и несмотря на то, что в книге он убедительно констатировал, затронув и причины, несколько признаков пассивности социальной массы, ему и в голову не пришло, что эта пассивность выразится в отношении к нему; разбитый, разочарованный, он запретил себе исторические раскопки на нравственные темы, задушил надежду бросить искру разума в надвигающийся жаркий мрак и устроился консультантом на киностудию: там весело жарили исторические мюзиклы с кровью; мюзиклы приятно щекотали ожиревшие сердчишки потребителей, принося обильную кассовую прибыль; они изредка виделись со Стином, Берт горько иронизировал, именуя себя дешевой проституткой, Стин пытался утешать, слова были явно лишними, оба понимали все, Берт обижался, вспыхивал, как спичка, потом извинялся, угасал, и окончательное примирение происходило в холодных банях, которые с - наступлением жары стали очень популярны среди горожан.

*

Одиночество не отвращало Берта, он привык к нему там, в городе, точнее в своем загородном домике; уже двенадцатый день (по таймеру) он фиксировал ломкое, но отчетливое эхо своих шагов, слух стал его зрением; кумачовые вспышки краски на стенах лабиринта, недолгий, почти мгновенно улетучивающийся ее запах - уже становились событиями пути во мгле; отработанное движение по извлечению баллончика из рюкзака, экономный жест вдоль стены, баллончик на место, задержать дыхание на полминуты, чтобы не вдыхать слаботоксичный запах; он стал сознавать, что каждое его движение уже подчинено цели - достичь тайны, сияющего колодца или чего-то еще более невероятного и невообразимого; любой процесс стремится к итогу, даже если он начат как самоцель; когда Берт в последний раз бросил взгляд на пыльную, заросшую осокой равнину, где подрагивал в нагревающемся воздухе контур его домика, на далекий частокол высохших деревьев, которые несколько десятилетий назад были живым лесом, он знал только одно - он уходит, это было главное; не самоубийство, нет, эта презренная возможность только для слабых духом, нет, именно - уход; он уходил от жары, от бесконечных жвачных статей "К вопросу о...", "Некоторые аспекты...", которые он стал пописывать, уйдя с кинопекарни; в журналах и газетах был неутолимый дефицит на свежий материал, поэтому брали все; с каждым годом журналы тончали, тиражи падали; он уходил от бывшей любви, от красивой женщины, любовь к которой, как молния - ствол дуба, расщепила его сердце (как она выделялась в своем серебристом платье среди пресыщенной публики дорогих ресторанов, куда они ходили по ее настоянию!); от любви, которую он долго вырывал из своего сердца, в минуты озлобления на самого себя называя ее сорняком, противоестественным чувством; разрыв произошел из-за ее насмешливого нежелания иметь детей ("люблю только то, что этому предшествует!"), из-за ее нежелания отказаться от пошленьких соблазнов угоравшего в жаре города (так она и осталась там, в кабаках, среди брызг шампанского, вздрагивая гладкими загорелыми плечами на каждый - пусть даже сомнительный - комплимент); позднее несколько раз он видел ее в городе, издали, не стремясь подойти, и уже без боли, почти автоматически констатируя всякий раз - другого мужчину, другой автомобиль; он уходил от путаницы в словах и делах, которая с каждым годом нарастала и, оставаясь в которой, думать становилось все невозможнее; теперь же - он не уходил, он шел, шел вперед, он знал, что идет вперед, ему казалось, начни он сейчас путь назад, этот путь продлился бы годы; порою ему уже казалось, что он видит в направлении взгляда слабо мерцающий свет, но это была не галлюцинация - стремление достичь цели, пробравшее его насквозь, как озноб осенней полночью (до жары), опережало работу его сознания и все время пыталось смоделировать желанные ощущения.

*

Эхо шагов становилось более гулким, подсказывая, что лабиринт расширился, несколько пробных уколов фонаря в темноту утвердили это - потолок пещеры взмыл на несколько метров, и она превратилась в тоннель, Берту пришлось справиться с неприятным ощущением собственной крошечности в этом огромном пространстве (когда он пробирался по узкому руслу пещеры, обеими руками касаясь противоположных стен, он чувствовал себя почти хозяином, уверенно, даже самоуверенно), теперь же он понял, что он всего лишь гость в этом карстовом кроссворде, незваный визитер, случайно попавший из прихожей в гостиную; вся его победительность, еще недавно слегка расширявшая грудь, спряталась, как испуганный ребенок - под ресницы, и в минуты, когда ему становилось особенно не по себе, он жмурился, словно видел что-то страшное, хотя в действительности не видел ничего, кроме темноты; сильный сноп фонаря не достигал края этой огромной внутренней полости Берт решил аккуратно продвигаться вдоль стены, чтобы избежать риска провалиться в какую-нибудь хитрую скрытую расщелину; стук ботинок многократным эхом сканировал своды гигантского грота, заполняя его тысячами шагов, которые, подобно напуганным табунам, вытаптывали тишину; временами Берту казалось, что к нему приближаются, медленно и неотвратимо, колонны хищных агрессивных существ, бесконечно долго скучавших во тьме; чудилось, что они обрадованно вылезают из колодцев, впадин, влекомые будоражущим желанием - разорвать, уничтожить, переварить его без остатка и невозмутимо проследовать дальше, надеясь на встречу с новой жертвой; в эти мгновения он замирал и ждал, пока последний шорох эха умрет, вернув тишину; теперь, когда позади такой трудный путь, сердце Берта словно разделилось на две части - одна была наполнена пульсирующим предчувствием близкой разгадки, другую сжимал неуправляемый ужас перед какой-то нелепой случайностью, обидной ошибкой, которая сведет на нет все его надежды, а может и жизнь: два дня он обходил грог, разыскивая выход, все больше ожесточаясь по мере угасания надежды, непрерывно шарил лучом фонаря по изломанным стенам, не скупясь расходуя аккумулятор, и, уже отчаявшись и решив, что он забрел в самый длинный и подлый тупик и придется, кляня все на свете, выбираться обратно, Берт вдруг - о боже, как часто это - вдруг приходит к человеку, стоящему на сыплющейся кромке! есть все-таки какая-то закономерность в случайной счастливости этого "вдруг"!!!- Берт вдруг высмотрел на высоте двух метров овальный вход в нору, дупло или что-то подобное; "будем штурмовать этот пещерный кариес, может быть, так и до нерва доберемся!"; хорошо, что в стене темнели выступы, на которые можно было опереться; он подтянулся на руках к краю отверстия - ив лицо накатилась сильная волна теплого воздуха; Берт обрадованно вполз в нору, тут же щедро отпраздновал начало нового, теплого этапа пути размашистым росчерком краски на стене и решил сделать восстановительную паузу: очистил от фольгированной упаковки кубик высококалорийной биомассы и, разжевывая, даже позволил себе промурлыкать какой-то легкий мотивчик; он чувствовал, что находится на верном пути;