Николай Федь - Литература мятежного века

• Название: Литература мятежного века
• Автор: Николай Федь
• Жанр: Искусство и Дизайн

---

Но по мере углубления в анализ социальных проблем и нарастание всеобщего кризиса 90-х годов, проскуринский смех становится жестче, а сатира - беспощадней. Н.В. Гоголь заметил однажды, что в "Мертвых душах" ему "всякая строка досталась потрясением..." Для того, чтобы высказать свое отношение к реакции, осмеять ее, "нужно, чтоб внутренности дрожали..." говорил Салтыков-Щедрин. Но, свидетельствуют образцы отечественной сатиры XIX - XX веков, недостаточно обличать, надо еще уметь открыто презирать. Так и поступает Проскурин в своей повести.

Уже с первых абзацев мы ощущаем свое присутствие в каком-то странном призрачном мире, наполненном причудливыми фигурами и картинами, за которыми, однако, четко проступают реальные типы и ситуации... Густая осока шевельнулась и перед Михеем предстала старая водяная крыса и он почувствовал оцепенение всех членов: водяное существо, показав белые, широкие и острые, как бритва резцы, стала поразительно похожа на его жену, - острая мордочка, ищущее, несколько развратное выражение в глазах и неистовая энергия подчинять и властвовать. Но на бывшего всесильного президента пялилась все та же знакомая крыса, а не Аделаида Максовна, и его сердце тоскливо сжалось. Он хотел послать назойливое существо куда подальше, но усатая морда приняла серьезное выражение и сказала: "Не надо, дорогой Михей. Ты стоишь лицом к лицу с самим русским народом, - правда, ты его смертельно боишься и ненавидишь, но ведь это дело иное". Узнав о своем посвящении в рыцари высшего ордена Черной Звезды, он успокоился и снова обратился к своей мечте о том, как было бы хорошо разделить бывшую империю на две части - Московию и Сибирь, взяв Сибирь под свою руку, а прогнившую давно Московию оставить дурелому Бобу - пусть подавится.

Лично его, Михея, как он утверждал, не в чем упрекнуть, о чем бы угрожающе ни намекала обнаглевшая крыса. С исторической точки зрения он чист как стеклышко, подумал Михей, и попытался сосредоточиться. Удивляться нечему, успокаивал он себя, такова логика развития жизни, мир стареет, и в самих людях происходят разительные перемены, и особенно в верхах. Бывшие строгие, линейные, почти аскетические партийные вожди стали президентами, сенаторами, губернаторами и градоначальниками, через родственников вступили в связи и сношения не только со всемогущим подпольным миром, регулярно ходят в церковь. Словом, отпустили душу, - гуляй, пока жив, не согрешишь не покаешься... Ему осточертела вся эта политическая кутерьма и он начал мечтать о том, что неплохо было бы плюнуть на все и отдохнуть, уехать инкогнито в одно из своих поместий, подальше от этой неизвестно из-за чего взбесившейся России, хотя бы во Флориду - недели две-три, и нервы придут в порядок. Но нервы никак не могли успокоиться. Ему померещилось какая-то странная, длинная фигура в нелепом, едва ли не до пят, сером плаще, и сердце столкнуло, покатилось и зашлось в тягостной тоске. "Ну вот, опять то же самое! Боже мой, как невыносимо!" - прошептал он и приподнялся на локтях.

Перед ним опять торчала зеленая химера, которая тут же исчезала, а на ее месте громоздился его старый и верный друг-соперник, нынешний правитель России Бориска, именующий себя не иначе как Боб, на американский манер, значит. Этому есть чем похвастаться: его сам патриарх благословил, понтифик римский тоже, не говоря уже о немецком друге Гельмуте и большом американском друге Билли тож. Посему двенадцатое июня 1991 года великая историческая дата для Боба и его подельников, поскольку знаменует собой срок разрушения великой империи и приход повелителя земли, коим Боб мнит себя. В этот день приносится очистительная благодарственная жертва, что он тут же и демонстрирует.

И Проскурин создает потрясающую своей художественной правдой картину, в коей достигает предельного накала сатира и, как бы исчерпав себя, перетекает в ипостась трагедии. Столь тесного переплетения и взаимопроникновения сатирического и трагического советская литература не знала.

Вот эта сцена в сокращенном виде, раскрывающая фанаберию, эготизм и скотство Боба (Ельцина) и Михея (Горбачева), но не только это.

"- Уж не ты ли мнишь себя повелителем земли? - почти ласково поинтересовался Михей, еще больше поджимая губы, и пятно на лбу окончательно вызрело и стало багрово-пунцовым.

- Шта? А чем тебя не устраиваю? - задорно подмигнул президент Боб и от тайного удовольствия простецки присвистнул. - Да не хочешь ли сам убедиться? - спросил он и тут же окликнул проходящую мимо молодую пару. И когда мужчина лет двадцати пяти, сероглазый, русоволосый красавец, подбежал к нему, оставив свою подругу, в глазах у него светилась любовь и преданность.

- Как величать тебя, молодец? - еще больше приосанившись, и поправляя напомаженный завиток чуба, спросил Боб ласково.

- Иваном! Я сын Ивана и внук Ивана - прославленная шахтерская династия! - отрапортовал красавец русиянин и от обожания несколько раз переступил с ноги на ногу и лихо задрожал: его жена, с большим животом, тоже не отрывая от обожаемого президента очей, нерешительно приблизилась и стала подтанцовывать.

- А ты знаешь, кто перед тобой, дорогой мой Иван? - еще ласковее, как умел только он один, спросил президент Боб, и молодой русиянин окончательно просиял от запредельного счастья и вдохновения.

- Да кто же тебя знает, созидатель солнечной России! - воскликнул шахтер Иван с легким упреком. - Живи и вечно здравствуй, всенародный президент Боб, наш истинный государь, наша надежда и опора! Слава тебе, великий архитектор и строитель!

- Скажи, добрый Иван, - остановил его президент Боб, и в голосе его разлилась масленистая сладость, - скажи ты, во имя своей веры и любви, способен на самопожертвование?

- Прикажи, великий, я тотчас умру за тебя! - с жаром воскликнул молодой русиянин и шахтер, тряхнув густой гривой льняных волос. - Это будет высшим счастьем!

- И ты сделаешь все, доблестный Иван?

- Все, великий - подтвердил потомственный шахтер и русиянин с горящим взором. - Приказывай!

- Погоди. У тебя жена, кажется, в интересном положении, добрый Иван? спросил президент Боб.

- Вот-вот должна родить во славу нашей новой России. И сына мы решили назвать в твою честь Борисом... прости, Бобом. Приказывай, великий!"

Тут - еще раз вспомним о своеобразии, сатирического письма. Когда заходит речь о комедийном жанре, прежде всего отмечается его наполненность светом и разноцветной гаммой юмористических красок, остроумием. О веселости сатиры приходится говорить без энтузиазма, ибо она, как уже отмечалось выше, соприкасается с трагическим и его мрачным колоритом.

"Президент Боб оборотил свой взор в сторону молодого Ивана и воззвал: - Иван! Доблестный Иван! По велению судьбы ты должен умереть, так распорядилось небо. Убей себя, о твоей жене и потомстве позаботится мой Государственный совет. Действуй же, славный Иван!

- С радостью и охотой! - воскликнул русиянин и потомственный шахтер и, оскалившись в очередной ослепительной улыбке, вонзил себе в грудь острый финский нож, каким-то образом тотчас оказавшийся у него в руках, - брызнула горячая яркая кровь. - Живи вечно, отец и благодетель новой России!

Последние слова молодой шахтер произнес отчетливо и ясно, уже шатаясь и падая, но по-прежнему сохраняя на своем лице выражение восторга и преданности.

Молодая русиянка с восторженным возгласом ринулась вперед, выкрикнула, что женщины славного шахтерского племени не менее, чем их мужья, преданы своему любимому президенту, выхватила нож из бездыханного уже тела мужа и вонзила его себе в сердце, приподняв другой рукой сильно набухшую левую грудь. И тоже рухнула на землю, выпятив вверх большой тугой живот, и тут же испустила дух.

Все замерли, раскрыв рты, - этого не могло быть, но это было. Только президент Боб остался спокоен. Обратившись к Михею, он добродушно улыбнулся? "Шта, видел фокус-покус? И ты, Мишка, прости, Михейка, хочешь еще со мною тягаться? Шта?... Меня сам патриарх благословил и понтик римский тоже"".

Заключительные слова Боба наводят на мысль, коснуться, не нарушая логики анализа творческой манеры Петра Проскурина, новой для нашей пишущей братии темы. Речь идет о религиозных мотивах в теперешней изящной словесности. Бросается в глаза, что в творческой среде наряду с ухудшением жизни и резким падением умственного и морального уровня общества, усиливается стремление подменить веру церковным камуфляжем. Иные вчерашние закоренелые атеисты вдруг начали истово креститься, всячески выставляя напоказ свою якобы благочестивость. А организаторы недавно богохульных оргий, то бишь, бывшие комсомольские функционеры, возглавив российскую писательскую организацию, стали ревностными проводниками мелкой набожности и адептами религиозных догм, "Божьей волей воспроизводя мистическую энергию, пророческую проповедь". Отсюда призывы к деидеологизации литературы, подмена острейших социальных конфликтов нравственным самоусовершенствованием каждого в отдельности. Стало быть, религия, как общественное настроение, как сила, формирующая мировоззренческий настрой и человеческую психологию, используется людьми, далекими от истинной Веры, как по образу жизни, так и по убеждениям, для оправдания их непостоянства и двоемыслия. Как сказано, "человек с двоящимися мыслями не тверд во всех путях своих" (Иак. 1, 8). Вся эта, толпящаяся на паперти и храме интеллигентствующая толпа, полна притворства и цинизма, по сути враждебна высоким идеалам Христа Спасителя.