Марина Струкова - Мир за рекой. Русская готика

• Название: Мир за рекой. Русская готика
• Автор: Марина Струкова
• Жанр: Контркультура
• Год: 2007

---

...Итак, Слэш, значит, повесился на том крюке для люстры. Наверное, нажравшийся до умопомрачения дешевой водки, пустив пьяную слезу, вскарабкался на стул, накинул тщательно завязанную веревку на шею, где Света когда-то ставила засосы, клеймя: моё. Оттолкнул стул... Разумеется, в последний момент, ты, Слэшечка, передумал, стал хвататься руками за веревку, но не помогло, не помогло, и ты с разинутым ртом, судорожно вытягиваясь, кончил в штаны, как кончают удавленники - организм компенсирует уж больно хреновое ощущение. А теперь твоё накачанное тело жрут черви. Его смерть сделала её счастливой на два дня. В интернете его друг разместил фотки, где Слэш с каким-то нелепым красным, потным лицом, наверное, пьяный стоял на фоне остановки, И Света, не называя своего имени, великодушно послала фотки, где Слэш выглядел, по крайней мере, хорошеньким.

Она стала менять мужчин, иногда, просыпаясь, спрашивала удивленно очередного: "Ты как здесь оказался?" Ей хотелось так вываляться в грязи, чтобы Он, Саша, стал ещё выше, ещё ослепительнее по сравнению с ней, это было ожесточенное сладострастное самоуничижение юродивого, терзаемого осознанием собственного беспредельного ничтожества перед Богом и, от невозможности подняться до идеала, истязающего себя осознанием собственной мерзости. Но к остальным людям она относилась... да плевать ей было на всех. Только одно исключение. - Славный Албан, ты любил туманные Карпаты. Грозовые, с темно-синими лощинами и темно-зелеными елями. На каком горном перевале остался бедный деревенский дом, где, как я думала, хотел залечить раны, по-звериному укрывшись в логове на родине предков? А ты, оказывается, хотел там погибнуть. Я помню твой светлый хищный взгляд, презрительную усмешку, твою руки. Однажды моя ладонь легла на твою. Наши руки были одинаковыми по форме - такие же грубоватые крепкие пальцы, только моя рука была намного меньше... - Света тяжело вздохнула. - Ты вышел из ворот. Оглядел горы и долины в серебре вечерней росы. Заметил первую звезду над холмами. Медленно вынул сигарету, поднёс зажигалку, и тут тебя заметила твоя Смерть. Она, наверное, долго искала тебя в глуши, растерялась, когда скрылся куда-то, с глаз долой. И вот прилетела на огонёк. Когда ты поднял глаза, она стояла напротив. И ты ощутил, как под рёбра врывается невидимая ледяная рука и сжимает раскаленное сердце... Хорошо, что ты умер, Албан, ты мог меня разочаровать. Но теперь я сохраню воспоминание о тебе как драгоценность. Ты был почти настоящим. Эх, какой он был тогда в ночном клубе - с бешеными зелеными глазищами, зверюга. Кулаком по столу: "Не жалей меня!" У неё остался номер албановского мобильника. Кто ответит, если наберёт номер? Вспомнилось из какой-то газетной статьи, что и сейчас в гробы кладут вещи покойного, мобильники, например. Она представила кладбище на склоне горы под стальным небом. Костёл с острой серебряной башенкой, вниз бегущие от него тропинки между могилами. Высокие ели с разлапистыми ветвями, опущенными до пухлых пластов мха, высокая влажная трава, на которую поутру ложатся белые облака. Она представила, как под землёй в плесневой холодной глубине, в кармане мёртвого Албана звонит мобильник. Она набрала СМСку: "Албан, мне не жаль! Целую. Св". "Отправить сообщение". Ок. "Сообщение отправлено". Ок. Так уходили в смерть её мужчины. Атомы перегруппировались, энергии рассеялась в четырёх стихиях, стали разрядами молний, влагой, пылью, воздухом, вошли в людей и тварей, их чувства и мысли... Возможно, в новых перерождениях кто-то их них будет счастливей.

* * * Она всматривалась в разруху за окном поезда: валились столбы, клонились заборы, брели как зомби сонные серые люди. Россия была тру-готичной. Русская "готика" - это сваленные в кучу трупы детей Беслана, шея русского солдата под бензопилой чеченца, ожесточенные подростки с цепями и кастетами, дерущиеся по-пьяни после матча. Русская "готика" - это не кастрированный романтизм Европы, не декоративные замки Трансильвании, а руины могучих заводов, отравленная ограбленная душа народа, ветер, хлопающий воротами вымерших деревень.

Света лежала на верхней полке купейного вагона. Часть оконного стекла была опущена. Внизу летел бесконечный откос в пестроте июньских цветов, выше рябили стволы берёз, иногда полоса посадок обрывалась, раскрывая озарённую раскаленной полуденной лазурью пламенно-зеленую степь с зеркалами озёр. И тут она впервые подумала, что, может быть, Саша жив. Родные не видели его мёртвым, хоронили в закрытом гробу обгоревшее до неузнаваемости тело. Но возвращались же с войны, казалось бы, без вести пропавшие солдаты.

Дребезжащий автобус привёз её от райцентровского вокзала в деревню. Здесь пахло привядшей скошенной травой, яблоками, полынью, дымком от костра.

Деревянный дом в чуть потрескавшейся синей краске стоял среди старых развесистых яблонь. Двумя окнами в резных наличниках глядел на улицу. Ещё два окна выходили во двор. В зарослях малины притаились сарайчики. В этом доме жила мать Регины - Елена Сергеевна, или бабушка Лёля. Сейчас она стояла у колодца, небольшого роста пожилая женщина в темном платье и белом платочке. Увидев Свету, выпустила ручку, бешено завертевшийся ворот раскрутил цепь, и полное ведро рухнуло обратно в колодец.

Света подбежала, вынула ведро, донесла до крыльца. Они вошли в дом, где стояла тишина, лишь тикали ходики на плетёной этажерке. Воздух был свежий, сосновый. Две комнаты и кухня сияли чистотой, ослепляла белизна занавесок и кружевных накидок на мебели. В дальней комнате стена напротив входа была вся завешана иконами старого и нового письма, вверху несколько больших образов масляной краской на холсте, чуть ниже деревянные на толстых досках, еще ниже мелкие бумажные репродукции, среди которых была даже Магдалина с картины какого-то художника эпохи Возрождения. Бабушке и старые иконы и новые казались одинаково ценными как воплощение образа Божьего.

Достав засахаренную ягоду, бабушка испекла из ржаной муки калинники, кисло-сладкие, с лёгкой горечью. Горячие калинники и холодное молоко - вкус детства.

Света вышла из дома. Справа возле водонапорной башни раскинулся пустырь, где когда-то Светин дедушка задумал строить дом, уже закупил строительные материалы, завез брёвна и бетонные плиты в основание фундамента. Но дед умер. И теперь пустырь зарос высоким бурьяном. Горячие бетонные плиты как надгробья были разбросаны в траве. Света прилегла на одну из плит и стала рисовать в альбоме простым карандашом. Дома Света перерисовывала Сашу с фотографий. Сейчас - по памяти. Она медленно, аккуратно обводила овал лица, ваяла из светотеней его черты: упрямый подбородок и высокие скулы, тёмные четкие линии бровей и чувственный рот. Штриховала темную челку. Точно очерчивала скифский разрез сумрачно-янтарных глаз, придающий взгляду отстранённую мечтательную задумчивость, словно он видел сквозь реальность другой, безупречный мир. - Рисуешь? Она вздрогнула, вырванная из отечества мечты. Рядом стоял парень с золотисто-рыжим плотным ёжиком стрижки, загорелый, с темными бровями и светло-карими глазами, чуть суженными, удлиненными. Глаза были похожи на Сашины, но менее выразительные, и не мечтательные, а хитрые как у лисёнка. - Здорово у тебя получается, - похвалил парень. Было ему лет семнадцать. - Ты к Елене Сергеевне приехала? - Да. Ну и о чём с ним дальше говорить? Наверное, только и знает свой мотоцикл и рыбалку. Это с Крысом можно было затеять диалог по Ницше: "- Чего ждёт это дерево на вершине горы? - Оно ждёт первой молнии".

- В клуб сегодня пойдёшь? - Может быть, - она откровенно оглядела его, в выгоревшей майке, высокого, крепкого.

Бабушка, обычно радующаяся редким приездам гостей, сейчас казалась какой-то грустно-растерянной. Наконец, сказала: "Света, тут дело такое. У моей подруги беда - сын умер. Помнишь подругу мою - в прошлом году на Пасху вместе с ней в церковь ходили?" Света вспомнила высокую статную женщину в бордовом костюме и старомодных туфлях на толстых каблуках, Елена Сергеевна выглядела старше ровесницы из-за темного длинного платья и низко повязанного белого платка. Света выросшая в семье, где к религии были равнодушны, глядела с любопытством, внимательно слушала слова богослужения, но через час устала, и принялась бродить по двору, разглядывая белые строения. Колокольни у церкви не было, это был просто новенький дом с небольшим куполом, окруженной круглыми клумбами. Рядом на перекладине, держащейся на двух столбах, висели пустые баллоны - у церквушки даже настоящих колоколов не было…

- Я думала с тобой пойти к Рудаковым, - сказала бабушка, - и Свете было неудобно отказаться.

Ей вспомнилось деревенское кладбище, где побывала лишь один раз. Просторное, широкое. Могилы вольно раскинуты по лугу с полукружьями скошенной травы. В какой-то момент от кустов потянуло зловонием. Ветер тут же переменился. Но бабушка заметила, как Света сморщила нос. - Это лисы, - пояснила Елена Сергеевна.