Абрам Вольф - В чужой стране

• Название: В чужой стране
• Автор: Абрам Вольф
• Издательство: Саратовское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1962

Эта повесть о людях и боевых делах русской партизанской бригады «За Родину», сражавшейся в годы Великой Отечественной войны на территории Бельгии, написана на основе многочисленных документов штаба, а также дневников, писем, воспоминаний партизан — героев этой бригады. В результате двухлетних поисков автору удалось найти более ста бойцов и командиров бригады, живущих ныне в разных концах страны. Большую помощь в освещении истории партизанского движения в Бельгии оказали участники Сопротивления, бывшие бойцы бельгийской партизанской армии, вместе с которой действовала бригада.

---

Очередь идти Яковлеву.

— Давай, друг, давай, — подбадривает его Шукшин, а у самого перед глазами плывут красные круги.

Яковлев бежит, быстро-быстро перебирает ногами. И вдруг останавливается, хватается рукой за горло. Его бросает из стороны в сторону… Гитлеровцы с любопытством наблюдают. Эсэсовец уже поднимает перчатку… Но Яковлев каким-то невероятным последним усилием воли удерживается на ногах и снова бежит к финишу.

Шукшин и Сальников тоже проходят дистанцию. Но чем дольше длится этот «кросс», тем чаще и чаще падают люди. День жаркий, душный, изнуренные голодом люди теряют сознание, падают, еще стоя в толпе, не дождавшись своей очереди выйти на «дистанцию». Железнодорожные платформы быстро нагружаются. Белая перчатка эсэсовца взлетает беспрерывно — все резче, резче.

«Отбор» закончен. Медленно подходит паровоз, лязгают буфера, и платформа трогается. Обессилевших, неподвижно лежащих людей вывозят за территорию лагеря, живыми сбрасывают в глубокие заранее приготовленные ямы.

А тех, кто признан годным, пересчитывают, строят. Наконец — «марш!» Колонна пленных, около трех тысяч человек, направляется на железнодорожную станцию Якобсталь, в полукилометре от лагеря.

Эшелон идет вторые сутки. Товарный вагон, плотно набитый людьми, закрыт на замок, за весь путь его еще ни разу не открывали. Пленным не дают ни хлеба, ни воды.

В вагоне полутемно. Свет проникает лишь через маленькое верхнее окошко, затянутое сеткой из колючей проволоки и забитое накрест досками. Шукшин лежит у самой стены, недалеко от окошка. Время от времени он поднимается, выглядывает в окно.

Куда их везут?

Вдалеке движутся черные корпуса огромного завода. Целый лес труб. Белые, желто-красные, черные дымы столбами упираются в густые, с багряными подпалинами, облака. Кажется, что эти облака образовались от заводских дымов. Завод проплывает мимо, показывается окраина какого-то большого города. Серые каменные дома. Развалины, много развалин… Город остается позади. Снова мелькают квадраты полей, аккуратные, яркие, словно намалеванные рощицы, лужайки, чистенькие кирпичные домики с высокими острыми крышами из черепицы. Чужой край, неведомая земля…

Шукшин пробует определить движение эшелона по солнцу, но это ему не удается: поезд то идет на запад, то резко поворачивает на север, то отклоняется на восток и опять забирает на запад, на запад… «Куда же везут? Кажется, еще Германия… Или Франция? Нет, не походит… А может быть, Голландия? О, как далеко теперь Россия… Все дальше, дальше от Родины!»

На пятые сутки пути, перед рассветом, состав прибыл на большую станцию. Шукшин посмотрел в люк: в темноте вырисовываются составы, много составов. Людей нет. Кто-то из пленных дергает за рукав, просит: дайте взглянуть! Шукшин жадно вдыхает свежий воздух и опускается на пол.

Скоро появляется железнодорожник с фонарем, простукивает молотком бандажи колес. Пленный, подобравшийся к люку, знает немецкий язык. Он окликает железнодорожника:

— Алло, камрад! Что за станция?

Железнодорожник останавливается и, посмотрев по сторонам — нет ли поблизости часового, — на плохом немецком языке, с сильным акцентом отвечает:

— Хасселт, Бельгия. А вы кто такие?

— Русские, военнопленные.

— О! Друзья! Москва, Ленинград, немцам капут!

— Как дела, как живете?

— Худо. Но нам ничего, вот вам плохо. — Железнодорожник торопливо обшаривает свои карманы, тянется к окну, в руке у него сигареты, зажигалка. — Здесь вас расформируют. В Айсден, в Цварберг, в Винтерсляг… Шахты, шахты!

Приближается часовой. Железнодорожник начинает усердно простукивать колеса вагона.

— Что он сказал? — Пленного, разговаривавшего с бельгийцем, мгновенно окружают, каждый старается протиснуться к нему ближе.

— Мы в Бельгии. Он сказал, что русские — их друзья. Он сказал, что они готовы нам помочь…

Серые, исхудавшие и заросшие щетиной лица пленных светлеют, глаза загораются надеждой.

Проходит час, другой. В люк вагона пробивается блеклый свет. На станции становится шумно: где-то гремит марш, слышится топот башмаков, голоса. Эшелон не отправляют дальше и не разгружают. Пленные стоят плотно один к другому, настороженно вслушиваются в гул, доносящийся с улицы. Наконец, гремит замок, тяжелые двери, откатываются, и в вагон запрыгивает солдат.

— Лос, лос! Шнель! Бистро!

Высыпав на платформу, русские удивленно, растерянно озираются. За долгие месяцы плена они привыкли видеть только бараки лагерей, колючую проволоку, немецкую охрану. О городах с их шумной жизнью, с потоком людей они уже забыли. С изумлением, словно очнувшись он долгого мучительного сна, смотрят они на чистый, нарядный вокзал, на шумную толпу хорошо одетых людей, спешащих к поездам.

— Стройся по пять! Стройся по пять! — кричит, бегая от вагона к вагону, чубастый полицай и подталкивает пленных кулаком.

Построив вдоль состава, их начинают сортировать: одного налево, второго направо, третьему стоять на месте. Гитлеровцы решили разъединить пленных, разбросать по разным лагерям.

Сальников оказался в другой колонне. Шукшин даже не смог проститься с ним. Когда колонна, в которой стоял Сальников, тронулась, он бросился к другу, но полицай отшвырнул его, ударил в лицо. Машинально вытирая окровавленные губы, Шукшин неотрывным, окаменевшим взглядом провожал медленно удалявшуюся колонну. Вот Сальников, шедший в хвосте колонны, остановился, повернул голову, помахал рукой. Сердце Шукшина сжалось, по щекам покатились слезы. Дороже родного брата стал ему этот человек.

Пленных пересчитали, погрузили в открытые железные полувагоны для угля, повезли.

Утро хмурое, небо закрыто плотным слоем серых облаков. Прохладно. Шукшин все время озирается, осматривает местность пристальным, изучающим взглядом: надо запомнить все, все! Кто знает, быть может, еще придется пробираться по этой самой земле…

Местность почти пустынная. По обеим сторонам дороги тянется низкорослый сосновый лес, маленькими островками желтеют убранные поля, изредка проплывают деревни. Шукшину Бельгия представлялась совсем другой. В книгах он читал о ней как о самой густо населенной стране в мире. Особенно запомнилось описание Черной Бельгии — края заводов, угольных шахт, рудников. И земля, и небо этого края рисовались черными от заводских дымов и угольной пыли, пропитавшей все: и листья деревьев, и дома, и лица шахтеров. Но здесь ничего этого не было. Кругом — зелень, воздух, влажный и солоноватый от близости моря, свеж и прозрачен.

Рядом с Шукшиным сидит Яковлев. Окидывая местность равнодушным взглядом, говорит задумчиво:

— Вот он, бельгийский лес… В Бельгии леса имеются в Арденнах, в горах и вблизи голландской границы. Гор не видно. Значит, мы где-то недалеко от Голландии.

Яковлев — учитель, хорошо знает историю и географию. Шукшин спрашивает его о Черной Бельгии.

— Да, Черная Бельгия существует. И она такая, какой вы ее себе представляете. Но мы не в Черной Бельгии, нет.

Поезд приближается к Айсдену. Над садами, ярко расцвеченными осенью, возвышаются причудливые башни вилл. Богатством и изяществом архитектуры эти виллы напоминают замки. Справа показался маленький городок из стандартных двухэтажных особняков. За ними потянулись большие мрачные поселки, теснившиеся один к другому. Среди приземистых невзрачных домиков кое-где высятся многоэтажные здания. И эти здания-острова, и многочисленные домики, которые лепятся вокруг них, издали кажутся темно-серыми: не то покрыты пылью, не то потемнели от времени и ветров, дующих с моря.

— Рабочий люд живет, шахтеры, — проговорил Шукшин, вглядываясь в серые поселки.

За поселками открылись террикон шахты, копер, громоздкие производственные здания. Дальше — горы бурой породы. Справа над каналом, цепляясь за черные облака, медленно движутся стрелы кранов: там, должно быть, идет погрузка угля.

Поселки остаются позади, поезд вползает на территорию шахты. Двор шахты заполнен народом. Рабочие взобрались на высокую транспортерную галерею, облепили громадный мостовой кран. Они в черных спецовках и кожаных шлемах, у многих бантом повязаны красные шарфы. Машут руками, кричат, скандируя: ура, русский! Ура, русский! Вверх поднимаются крепко сжатые кулаки: рот-фронт!

Все это так неожиданно, что пленные растерялись. Они изумленно смотрят на шахтеров, улыбаются, в глазах блестят слезы. В растерянности и немецкий конвой. Солдаты первый раз в Бельгии и не знают, что делать.

Пленных выгружают из вагонов, строят во дворе. Шахтеры, не обращая внимания на конвой, обступают русских со всех сторон, что-то возбужденно кричат, бросают в толпу пачки сигарет, яблоки, груши. Пленные уже немного пришли в себя, радостно кивают головами, прижимают руки к груди: