Антон Чехов - Переписка и деловые бумаги

• Название: Переписка и деловые бумаги
• Автор: Антон Чехов
• Жанр: Публицистика

---

На Сахалин еду в начале апреля. Значит, успеем еще списаться. Кланяйтесь Вашей жене, гусикам, утикам и тому толстопузому воробчику, у которого, когда я был у Вас, болела губа под носом.

Будьте здоровы.

Ваш А. Чехов.

768. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ

10 февраля 1890 г. Москва.

10 февраль.

Милый Алексей Николаевич, наконец я, пройдя огонь, воду и медные трубы, водворился в Москве и сижу тихо и смирно за своим столом. Помышляю о грехах, мною содеянных, о тысяче бочек вина, мною выпитых, о визитах своих к Галкину и проч., и проч. В один месяц, прожитый мною в Питере, я совершил столько великих и малых дел, что меня в одно и то же время нужно произвести в генералы и повесить.

Готовлюсь к Сахалину и читаю всякую чепуху, к нему относящуюся. Я еду это решено бесповоротно. Уеду в апреле, когда вскроется Кама; стало быть, до отъезда я еще успею надоесть Вам своими письмами.

Прочел я своего "Лешего"... Вот что решил я. "Леший" будет еще раз прочитан, исправлен и послан в "Северный вестник". Да будет исполнено желание Ваше! Пришлю я пьесу около 20-го февраля с убедительной просьбой - если она не понравится, возвратить мне ее назад для уничтожения.

В Москве гостят Суворин и Григорович. Первый приехал сюда отдохнуть, а второй получил какую-то командировку.

Видел я "Федру". Хорошо, но скучно. Вообще в Москве скучно...

Мои все шлют Вам сердечный привет. Я крепко

обнимаю Вас и благодарю за радушие и гостеприимство. Благодарность сию разделите со всею вашей семьей, которой я низко кланяюсь. Будьте счастливы и здоровы...

Ваш А. Чехов.

769. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ

15 февраля 1890 г. Москва.

15 февр.

Отвечаю Вам, дорогой Алексей Николаевич, тотчас же по получении от Вас письма. Вы были именинником? Да, а я забыл!! Простите, голубчик, и примите от меня запоздалое поздравление.

Неужели Вам не понравилась "Крейцерова соната"? Я не скажу, чтобы это была вещь гениальная, вечная - тут я не судья, но, по моему мнению, в массе всего того, что теперь пишется у нас и за границей, едва ли можно найти что-нибудь равносильное по важности замысла и красоте исполнения. Не говоря уж о художественных достоинствах, которые местами поразительны, спасибо повести за одно то, что она до крайности возбуждает мысль. Читая ее, едва удерживаешься, чтобы не крикнуть: "Это правда!" или "Это нелепо!" Правда, у нее есть очень досадные недостатки. Кроме всего того, что Вы перечислили, в ней есть еще одно, чего не хочется простить ее автору, а именно - смелость, с какою Толстой трактует о том, чего он не знает и чего из упрямства не хочет понять. Так, его суждения о сифилисе, воспитательных домах, об отвращении женщин к совокуплению и проч. не только могут быть оспариваемы, но и прямо изобличают человека невежественного, не потрудившегося в продолжение своей долгой жизни прочесть две-три книжки, написанные специалистами. Но все-таки эти недостатки разлетаются, как перья от ветра; ввиду достоинства повести их просто не замечаешь, а если заметишь, то только подосадуешь, что повесть не избегла участи всех человеческих дел, которые все несовершенны и не свободны от пятен.

На меня сердятся мои петербургские друзья и знакомые? За что? За то, что я мало надоедал им своим присутствием, которое мне самому давно уже надоело? Успокойте их умы, скажите им, что в Петербурге я много обедал, много ужинал, но не пленил ни одной дамы, что я каждый день был уверен, что уеду вечером с курьерским, что меня удерживали друзья и "Морской сборник", который мне нужно было перелистать весь, начиная с 1852. Живя в Питере, я в один месяц сделал столько, сколько не сделать моим молодым друзьям в целый год. Впрочем, пусть сердятся!

О том, что я уехал со Щегловым в Москву на лошадях, телеграфировал нашим молодой Суворин шутки ради, а наши поверили; что же касается 35000 курьеров, которые скакали ко мне из министерств, чтобы пригласить меня в генерал-губернаторы о. Сахалина, то это просто чепуха. Брат Миша писал Линтваревым о том, что я хлопочу попасть на Сахалин, а они, очевидно, не так его поняли. Если увидите Галкина-Враского, то скажите ему, чтобы он не очень заботился о рецензии для своих отчетов. Об его отчетах я буду пространно говорить в своей книге и увековечу имя его; отчеты неважны: материал прекрасный и богатый, но чиновники-авторы не сумели воспользоваться им.

Целый день сижу, читаю и делаю выписки. В голове и на бумаге нет ничего, кроме Сахалина. Умопомешательство. Mania Sachalinosa.

Недавно я обедал у Ермоловой. Цветочек дикий, попав в один букет с гвоздикой, стал душистее от хорошего соседства. Так и я, пообедав у звезды, два дня потом чувствовал вокруг головы своей сияние.

Читал я "Симфонию" М. Чайковского. Мне понравилась. Получается по прочтении впечатление очень определенное. Пьеса должна иметь успех.

Прощайте, голубчик мой, приезжайте. Привет Вашим. Сестра и мать кланяются.

Ваш А. Чехов.

770. М. И. ЧАЙКОВСКОМУ

16 февраля 1890 г. Москва.

16 февраль.

Дорогой Модест Ильич, Ваша "Симфония" мне очень понравилась. О сценических красотах пьесы я умею судить, только вернувшись из театра, а потому позвольте мне не говорить о них. Литературные же достоинства не подлежат ни малейшему сомнению. Это умная, интеллигентная пьеса, написанная отличным языком и дающая очень определенное впечатление. Несмотря на то, что половина действующих лиц не кажется типично, что фигуры вроде Милочки затронуты только чуть-чуть, быт рисуется ясно, и я благодаря Вашей пьесе имею теперь представление о среде, которой раньше не знал. Это полезная пьеса. Жалею, что я не критик, иначе бы я написал Вам длинное письмо и доказал бы, что Ваша пьеса хороша.

Bы, кажется, говорили, что Вашей пьесы не поймет публика, ибо пьеса рисует среду специальную. Читая пьесу, я, признаться, ожидал пересола, но, кроме "симфония", "опера" и "мотивчик", ничего специального не обрел и посему позволю себе не разделять Ваших опасений.

Елена сделана хорошо, хоть и говорит местами мужским языком. Место, где она вспоминает о певице в Мангейме, вышло недостаточно тепло именно благодаря этой манере выражаться по-мужски. Знаки препинания в этом воспоминании я расставил бы иначе; например, после слов "с ридикюльчиком в руках" я поставил бы многоточие, потом слово "она" зачеркнул бы. Если же, впрочем, певицы вроде Елены обмущиниваются, то я неправ. Всё это мелочи...

Ядринцев похож на суворинского Адашева. Ходыков сделан великолепно, дядюшка очень милая скотина... Больше всего мне понравились I, II и V акты, меньше всего III, где у Милочки нет ни одной сочной, длинной фразы, а всё какие-то всхлипывания... Конец остроумен, лучше и придумать нельзя.

Ходыкова надо Свободину играть.

Воображаю, как хорошо сошла бы Ваша "Симфония" у нас в Малом театре. У нас умеют разговаривать на сцене - это важно. Второй акт поставили бы чудно.

Простите, что пишу чёрт знает как, пятое через десятое. Не умею выражать свои мнения, хоть и называюсь литератором.

На Сахалин я еду в апреле. Если до этого времени будете в Москве, то убедительно прошу Вас пожаловать ко мне. Будьте здоровы и не забывайте Вашего почитателя и немножко собутыльника

А. Чехова.

На конверте:

Петербург,

Фонтанка, 24

Модесту Ильичу Чайковскому.

771. А. С. СУВОРИНУ

17 февраля 1890 г. Москва.

17 февр.

Будучи деловым человеком, начну с дел:

1) Курепин получил тюремную книгу в синей обложке и сказал, что он займется ею не без удовольствия.

2) Был орел Филиппов и просил написать Вам, чтобы Вы прислали ему назад его днепровскую повесть; он почистит ее, исправит, понюхает и пришлет Вам весною. Вы сказали ему, что весною напечатать можно.

3) Будучи честным человеком, возвращаю Вам: а) книги, полученные от Южина, b) "Африканку", с) "Исторический вестник" 82 г. и d) "Отечественные записки" 63 г. V, VI и VII. Сегодня отвезу эти книги Богданову.

4) Воротник Мамышеву послан с ручательством на 35 лет. Осталось 4 рубля сдачи. Куда их девать?

5) Прилагаю списочек книг и прошу Вашего содействия для отыскания их и препровождения ко мне. Это первая серия. Это только цветки, скоро будут и ягодки.

Вот и всё. После Вашего отъезда мне стало совсем скучно. Солнце светит адски, пахнет весной, и мне досадно, что я еще не еду на Сахалин. Теперь бы хорошо сидеть на палубе речного парохода или скакать через степь в тарантасе.

Плещеев писал мне, что все мои петербургские друзья и знакомые сердятся на меня за то, что я якобы скрывался от них. По-видимому, и Плещеев сердится. Я ответил ему так: "Пусть себе сердятся!" Свободин в Москве; был он у меня уже раз шесть и раза три не заставал меня. Он очень доволен результатами германских выборов и по-прежнему горячо любит литературу. О Лессинге ни полслова.

Вся Москва уже знает, что я имел честь обедать у Ермоловой. Курс мой поднялся на целую марку.