Максим Зарезин - Еретики и заговорщики. 1470–1505 гг.

• Название: Еретики и заговорщики. 1470–1505 гг.
• Автор: Максим Зарезин
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9533-4951-2

В русской истории известны отдельные периоды, которые выделяются в ряду прочих насыщенной концентрацией ярких событий, выдающихся личностей, крутых поворотов, имевших судьбоносное значение для будущего России. Таково последнее тридцатилетие XV века. Это время разрыва с ордынской зависимостью и утраты новгородской вольности, жестоких внутренних распрей и беспрецедентного расширения внешних связей, брака московского государя с византийской принцессой и затяжного династического кризиса. Это время напряженных духовных исканий, жестоких идеологических споров, затейливых придворных интриг. Время, полное парадоксов, когда ожидание Судного дня сочеталось с предчувствием великого будущего России, а рост национального самосознания — с активным привлечением европейских технологий, специалистов, идей. И еще один парадокс — княжение Ивана III, один из наиболее изученных, излюбленных медиевистами периодов, который одновременно содержит в себе больше вопросов, чем ответов. Об этих загадках размышляет на страницах своей книги историк и журналист М. Зарезин.

---

Когда Москва и остальные русские земли все более ясно осознавали принадлежность к единому народу, который вступил на путь освобождения от ордынской зависимости и строительства национального государства, Св. София оказалась на обочине этого мощного движения. В то время, когда Москва все больше сознает себя и все чаще действует как самодостаточная суверенная держава, вечевая республика мыслит себя не более чем придатком более удачливых соседей — Литвы или Московии. Новгород превратился в Великий Новгород, в 50-е годы — в Господин государь Великий Новгород, но чем пышнее звучал титул, тем скуднее становилось стоящее за ним содержание.

До новгородских земель не докатилась волна великого христианского подвижничества, связанная с деятельностью Сергия Радонежского и его учеников. Мы не наблюдаем в Новгороде следов духовного подъема, охватившего русский Северо-Восток. Более того, в это время, которое с полным правом можно назвать вторым крещением Руси, новгородскую церковь поражает кризис, ярким проявлением которой стала ересь стригольников, бичевавших многочисленные пороки, поразившие священнический и монашеский чины. И это несмотря на то что архиерейскую кафедру занимали столь примечательные личности, как Иона и Евфимий. Тем не менее большая группа учеников Сергия — основателей монастырей — шла за благословенными грамотами не к новгородскому архиерею, на чьих землях она оседала, а к московскому митрополиту, который был на несколько сот верст дальше.

Киевская старина против ордынского влияния

Но вернемся к тезису о гибели вечевого начала под ударами, по выражению того же А. Радищева, «хищного соседа». Разницу в политическом устройстве Москвы и Новгорода (разумеется, в пользу первого) историки разных эпох пытаются детерминировать пагубным влиянием двухсотлетней ордынской зависимости на различные стороны жизни русского общества, в том числе и на характер государственного управления. Мнение о том, что московские государи переняли приемы и обычаи монгольских «царей», можно считать доминирующим в историографии. Из ордынского наследства привычно выводят корни российского «тоталитаризма». При этом московская государственность предстает полной противоложностью политическому устройству Киевской Руси.

Великий князь Московский Иван III Васильевич. Гравюра XVII в.

Автор российских реформ Егор Гайдар не без оснований указывает на то, что «подавляющее большинство российских мыслителей считали и монгольское нашествие и укоренившийся после него “азиатский дух” бюрократии, “ханское самодержавие” несчастьем России». Еще декабрист Н. М. Муравьев со всей определенностью отвечал на вопрос «почему прекратилось вече»: «Причиною тому было нашествие татар, выучивших наших предков безусловно покорствовать тиранской их власти… московские князья во всем подражали сим тиранам».

Исследователи, стоявшие на противоположных позициях, оставались в меньшинстве. Еще С. М. Соловьев отмечал, что влияние Орды на перемены в социально-политическом устройстве Руси не было «главным и решительным»: «Татары остались жить вдалеке, заботились только о сборе дани, нисколько не вмешиваясь во внутренние отношения, оставляя все как было, следовательно, оставляя в полной свободе действовать те новые отношения, какие начались на севере прежде них».

После того как по поводу губительности для Руси ордынского влияния высказался Карл Маркс, советские историки с энтузиазмом подхватили этот тезис. Однако и многие историки-эмигранты в этом пункте солидаризировались с марксистами. По мнению Г. В. Вернадского, «разрушение в монгольский период большинства крупных городов Восточной Руси нанесло сокрушительный удар городским демократическим институтам, в киевский период процветавшим по всей Руси». Разумеется, такую же точку зрения разделяют те зарубежные историки, которые к России относятся с плохо скрываемой антипатией. «Если мы хотим узнать, где Москва обучалась науке царствования… нам следует обратиться к Золотой Орде», — заключает американский исследователь Ричард Пайпс.

Только недавние обстоятельные работы А. А. Горского («Москва и Орда») и Ю. В. Кривошеева («Русь и монголы») убедительно показывают несостоятельность этой концепции, как в целом, так и отдельных ее компонентов. Рассматривая вопрос о безропотной покорности московских князей ханской воле, о гибели вечевой демократии под натиском тирании ордынских приспешников, Ю. В. Кривошеев отмечает, что в первое столетие зависимости от монголо-татар вече оставалось реально действующим властным органом всего народа. Прекращение вечевой деятельности наблюдается только в середине XV века, когда вечевую демократию сменило сословное представительство. «…Хотя между ними нет прямой связи, и в вечевом и в земском строе присутствуют одно социальное начало, единый базис — общинный архетип».

Участие мирских выборных от городских и сельских общин в аппарате административного управления не только сохраняется в период становления централизованного Русского государства, но и юридически оформляется общероссийским законодательством конца XV–XVI века. В эпоху Ивана III земство развивается прежде всего как институт местного самоуправления и не занимается вопросами общегосударственного масштаба и политического свойства. В этом смысле земщину пока нельзя назвать полноценным аналогом веча. Однако этот пробел восполняется с началом деятельности земских соборов в середине XVI столетия. Вечевая демократия не стала жертвой московского самодержавия, а отмерла, как архаичная форма, корни которой уходят в глубину догосударственного периода, на смену которой пришла более отвечающая новым реалиям земская система.

Истоки другого сословно-представительского учреждения, получившего развитие в эпоху Ивана III — Боярской думы, кроются опять же не в ордынских институтах, а в обычаях киевского периода, когда дружина жила одной жизнью с князем не только в военное время. «С ней он советовался и в мирное время обо всех делах управления… Дружинная знать в XI–XII веке разделялась на две основные части. Высший ее слой назвался “первой”, “большей”, “старейшей” дружиной. Низший слой назывался “молодшей дружиной”. Относительно внутреннего управления князья советовались только с избранными советниками, со старейшей или большей дружиной. Члены этого слоя именовались боярами».

По мере того как русские властители начинают проявлять все больше самостоятельности и начинают противодействовать Орде, процесс принятия политический решений усложняется, возрождается и все большее значение приобретает практика советования со «старшей дружиной», из которой постепенно вырастает Боярская дума. Уже бояре Ивана Калиты «думали с князем», как в прежние времена, то есть принимали участие в принятии важнейших решений. Во времена митрополита Алексия и Дмитрия Донского дума приобретает значительный вес. Перед кончиной великий князь заповедовал сыновьям: «Боары своя любите, честъ имъ достойную въздавайте противу служений ихъ, без воли их ничтоже не творите».

В Москве вовсе не желали подражать Золотой Орде, а пытались восстановить порядок, существовавший во времена Киевской Руси, так как отождествляли себя с ее правителями, с их достижениями и обычаями, а не с золотоордынскими ханами. Впервые идея исконного единства Русской земли и преемственности ее власти и политической традиции была выражена предельно ясно Иваном III в марте 1471 года в послании к новгородцам: «Отчина есте моя, людии, Новгородстии, изначала от дед и прадед ваших, от великого князя Володимира, крестившего землю Русскую, от правнука Рюрикова первого великого князя в земли вашей…» Более того, Иван настаивает на том, что «казнити волны же есмь, коли на нас не по старине смотрити начнете». Иван угрожает новгородцам карами, потому что обязан защитить от мятежных посягательств законное положение вещей, сложившееся почти пять столетий назад — при Владимире Святом.

Именно в этом послании, впервые в официальном документе великий князь именуется «Государем всея Руси». И этот титул московские государи воспринимали как знак высшего достоинства и политического могущества. В 1488 году дьяк Федор Курицын от имени великого князя заявил послу германского императора Максимилиана, предлагавшему даровать Ивану III королевский титул: «Мы Божьей милостью государи на своей земле изначала». Разумеется, под «изначалом» подразумевается эпоха Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха, а не нашествие Батыевых полчищ. На позицию великих князей московских, безусловно, в значительной степени влияли внешнеполитические факторы. Киевская «старина», возрождение державы Рюриковичей становятся «национальной идеей», тем знаменем, под которым московские государи борются за собирание русских земель — от Корелы до Тмутаракани, от Галиции до Рязани. Между тем претензии на ханское наследство лишали Москву веских оснований для борьбы с Литвой, захватившей добрую часть киевских земель. Наконец, если бы потомки Ивана Калиты возомнили себя наследниками Тохтамыша, а не Владимира Мономаха, то не почитали себя выше Гедиминовичей, которые Орде никогда не подчинялись, в этом случае сомнительно, чтобы московские князья доверяли Патрикеевым, Бельским, Мстиславским занимать важные государственные посты.