Аркадий Захаров - Вслед за Великой Богиней

• Название: Вслед за Великой Богиней
• Автор: Аркадий Захаров
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9533-2277-5

Две неожиданные темы причудливо переплелись в книге тюменского краеведа Аркадия Захарова — судьба предков А. С. Пушкина и история Золотой богини Севера.

О неразгаданной тайне древнего Югорского Лукоморья, величайшей святыне северных народов — чудесной статуе Золотой богини, упоминается еще в старинных сказаниях о «незнаемых землях» Русского Севера. Легенды о ней дожили до XX века, однако ученым священная статуя доныне не известна. А. П. Захаров предпринял еще одну попытку раскрыть эту вековую тайну.

---

Испытывавший постоянную нехватку средств, Пушкин приобрел и «Собрание оставшихся сочинений покойного Александра Николаевича Радищева». К пониманию Сибири Пушкин шел и через Радищева, который во время временного пребывания в Тобольске писал: «До приезда сюда известного Пушкина за столом все пивали и едали из одной чашки».

Тобольский и Илимский узник не мог не привлечь внимания поэта, гордившегося тем, что вослед Радищеву восславил он свободу, и самому не раз содрогавшегося душевно от нависавшей угрозы сибирской ссылки. Изучая биографию Радищева, Пушкин, вероятно, ознакомился с его «Сокращенным повествованием о приобретении Сибири», написанным в Илимске. В биографической заметке о Радищеве Пушкин писал: «Сенат осудил его на смерть. Государыня смягчила приговор. Преступника лишили чинов и дворянства и в оковах сослали в Сибирь». В статье о Радищеве он обращает внимание читателей на строчки, посвященные Ермаку в «забавной» поэме Радищева «Вова», написанной им по возвращении из Сибири:

«Вздохну на том я месте, где Ермак с своей дружиной садясь в лодки устремлялся в ту сторону ужасну, хладну…»

На протяжении десятка лет Пушкин собирает и накапливает сведения о Сибири и Ермаке. Еще в 1825 году поэт просит своего брата выслать ему «Сибирский Вестник» весь».

Издатель «Вестника» Г. И. Спасский через этот журнал знакомил читателей с сибирскими летописями: строгановской, черепановской и есиповской, повествовавшими о походах Ермака и истории царства Сибирского.

Брат выслал ему полный комплект вестника Спасского за 1818–1824 годы, и Пушкин получил возможность с ними ознакомиться. Известно, что многие друзья поэта знали о его намерении написать о Ермаке: «Мне пишут, что ты затеваешь новую поэму Ермака, — справлялся Евгений Баратынский в начале 1826 года. — Предмет истинно поэтический, достойный тебя…» В 1821 году вышла «Дума о Ермаке» Кондратия Рылеева. Рылеев прислал Пушкину своего Ермака: «Знаю, что ты не жалуешь мои "Думы"… убежден душевно, что Ермак, Матвеев-Волынский, Годунов и им подобные хороши и могут быть полезны не для одних детей».

В 1833–1835 годах по Сибири путешествовал один из приятелей Пушкина В. Д. Соломирский — личность в некотором роде замечательная. Он был побочным сыном Д. Т. Татищева от связи его со вдовою обербергмейстера Н. А. Турчаниновой, владелицей пермских «турчаниновских» железоделательных заводов. В 1827 году» будучи артиллерийским офицером, Соломирский по ничтожному поводу вызвал Пушкина на дуэль и получил согласие, но С. А. Соболевский, у которого жил Пушкин, сумел примирить дуэлянтов. В дальнейшем у Пушкина с Соломирским установились приятельские отношения. Соломирский был не чужд литературы, сам писал стихи, и Пушкин провожал его в Сибирь, просил собрать о Ермаке народные рассказы и легенды.

В 1835 году Соломирский прибывает в Тобольск. Получив письмо Пушкина с напоминанием о просьбе, он встречается с Петром Словцовым, работавшим над «Историческим обозрением Сибири». Из Тобольска Соломирский сообщает Пушкину: «Ты просил меня писать тебе о Ермаке, предмет, конечно, любопытный, но, помышляя о поездке для розысков следов сего воителя, я досель сижу дома».

С Сибирью и Тобольском Пушкина связывали многочисленные дружеские нити. После 1826 года там оказались многие его товарищи и в их числе Пущин. Одновременно с посланием «В Сибирь» Пушкин отправил прекрасное стихотворение, посвященное И. Пущину, чем доставил ему неописуемую радость. Пущин писал: «Пушкин первый встретил меня в Сибири задушевным словом. В самый день моего приезда в Читу призывает меня к частоколу А. Г. Муравьев и отдает листок бумаги, на котором неизвестною рукою написано было: "Мой первый друг, мой друг бесценный…" Отрадно отозвался во мне голос Пушкина».

Впоследствии И. Пущин переслал это стихотворение тоболяку, поэту П. П. Ершову, который через своего друга П. А. Плетнева напечатал это стихотворение в «Современнике» уже в 1841 году.

Пушкин и Ершов были хорошо знакомы. Впервые прочитав сказку молодого сибиряка «Конек-горбунок», Пушкин сказал: «Теперь этот род сочинений можно мне и оставить».

«Пушкин заявил о намерении содействовать Ершову в издании этой сказки с картинками и выпустить ее в свет по возможно дешевой цене, в огромном количестве экземпляров для распространения в России», — писал ближайший друг Ершова Ярославцев. А Н. Г. Чернышевский добавлял: «Многие знают, с (…) какими похвалами встретил сказку г. Ершова «Конек-горбунок», которую внимательно пересмотрел и первые четыре стиха которой (по словам г. Смирдина) принадлежат Пушкину».

Пушкин никогда не забывал своих друзей-декабристов, отбывающих сибирскую ссылку. Однажды в беседе с Пушкиным Ершов сказал, что любит свою Сибирь и не желает лучшего местожительства. Пушкин ответил: «Да Вам нельзя и не любить Сибири, во-первых, это Ваша родина, во-вторых, это страна умных людей». Ершов вспоминает: «Мне показалось, что он смеется. Потом уж я понял, что он о декабристах напоминает»{16}. На родине Ершова в Ишиме отбывали ссылку А. И. Одоевский и В. И. Штейнгель. В Тобольске жили В. К. Кюхельбекер, А. М. Муравьев, М. А. Фонвизин, П. С. Бобрищев-Пушкин и др. В Ялуторовске жили И. И. Пущин, М. И. Муравьев-Апостол,И. Д. Якушкин, В. К. Тизенгаузен. Другие декабристы отбывали ссылку в Сургуте, Березове, Пелыме, Кондинском. Пушкин собрал о Сибири богатейший для своего времени материал и мечтал сам побывать в Сибири, повидать своих друзей-декабристов.

К несчастью, ему не пришлось побывать в Сибири, не довелось написать поэму о Ермаке и повесть о В. Атласове, но собранные им сведения о земле Сибирской не пропали втуне и успели выплеснуться в «Лукоморье» и «Сказке о царе Салтане».

Кажется, завершается длинная цепь легенд, преданий, догадок и маленьких открытий, так или иначе связанных с пушкинским Лукоморьем. И пора бы поставить точку на нашем сказании, да мешает ощущение, что одного завершающего золотого звена в цепочке наших рассуждений не достает.

Не вызывает сомнения тот факт, что Александр Пушкин был привязан к Сибири многими узами, жадно впитывал любые вести, из нее исходящие, и рано или поздно количество должно было перейти в качество. «У Лукоморья» закономерно должно было появиться. И оно появилось.

Но все-таки, в каком письменном источнике нашел Пушкин прототип своего Лукоморья? Можно ли в бескрайнем книжном море найти ту единственную книгу, которая побудила поэта написать свой, ставший бессмертным, пролог?

Дорожка к ответу на этот нелегкий вопрос достаточно извилиста и проходит через трагедию «Борис Годунов».

Верста тридцать третья Дела давно минувших дней

Предания русские ничуть не уступают в фантастической поэзии преданиям ирландским и германским.

А. Пушкин. Письмо П. А. Плетневу, около 14 апреля 1831 г.

Зима 1924 года. Село Михайловское, что неподалеку от древней границы псковских земель с Литвой и Польшей, утонуло в снегах. Ветер метет над старинной дорогой, по которой хаживали полки Лжедмитрия, хватает пригоршни снега и бросает их в освещенное окно барского дома. За морозными узорами на стеклах тепло и тихо. Лишь тяжелые часы неумолимо отсчитывают время да потрескивают свечи в канделябрах. Робкая восковая слеза с оплывшей свечи падает на ворох старых бумаг на столе. За столом Пушкин. Не слушая завываний за окном, он то лихорадочно пишет, то безжалостно черкает написанное, то нервно кусает кончик гусиного пера. Над чем он так напряженно думает, что мнится поэту в глуши изгнания?

Вспоминается ли ему 1820 год, когда среди петербургских повес распространился вдруг слух, что за непочтительные сатирические стихи он будто бы был высечен в Секретной канцелярии? Припомнилась дуэль с оскорбителем, безумное отчаяние и мрачные думы о самоубийстве? Или всемилостивейшее повеление Его Императорского Величества, соблаговолившего заменить Соловки на Молдавию?

Все теперь позади: первая угроза ссылки на Север, тоскливые годы кишиневского изгнания, напрасные ожидания торжества справедливости, надежда возвращения в свет к друзьям и любимым и, как гром среди ясного неба, высочайшее повеление отбыть в Михайловское под надзор уездного предводителя дворянства. Затем постыдная слежка за Александром, организованная перепуганным отцом, последовавшая за этим ссора, семейный скандал с тенденцией перерасти в уголовное дело о покушении на отца и ежедневное ожидание «рудников сибирских и лишение чести».

Пронизывающее дыхание Сибири донеслось до псковских полей, ознобило пылкую душу поэта и проникло между строк рукописи на рабочем столе поэта. Слово «Сибирь» неоднократно звучит в ее тексте. Под гусиным пером рождается трагедия, равной которой не будет в XIX веке, — «Борис Годунов». Действие ее происходит то в Литве, то в Польше, то в Москве, но за всем этим незримо стоит Сибирь. Вот, например, сцена в царских палатах. Царевич Федор Годунов, склоненный над чертежом земли Московской: «Наше царство из края в край. Вот, видишь, тут Москва, тут Новгород, тут Астрахань. Вот море. Вот пермские дремучие леса, а вот Сибирь…»