Андрей Рубанов - Готовься к войне

• Название: Готовься к войне
• Автор: Андрей Рубанов
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-31928-2

Самый быстрый на земле человек способен обогнать солнечный свет. Пока его современники — медленные люди в медленном мире — живут, как червяки в яблоке, надежно зная, что будет день и будет пища, он уже видит падения и взлеты фондовых рынков. Чувствует, что будет в моде и кто будет править политический бал высокопоставленных монстров.

Он держит в мобильном номер самого господа бога.

Но за скорость нужно платить. И цена тем выше, чем чаще бог на том конце берет трубку…

Новый роман рассказывает о нашем современнике, новом русском банкире, которого посещает идея построить сеть гипермаркетов со специфическим ассортиментом: спички, соль, сахар, ватники, валенки и т. п., — все, что может пригодиться человеку во время войны. Даже название сети он придумывает соответствующее «Готовься к войне».

Первый магазин сети уже строится, висят рекламные щиты, заплачены взятки…

Но замыслу не суждено сбыться.

Рубанов уже тогда знал о кризисе.

---

Тогда, в девяностом году, над липким стаканом портвейна, он признался себе, что на такое не способен. И заплакал. Понял, что расколотившие его гитару «быки» в черной коже — любители блатных баллад на три аккорда — правы.

Если бы не они, он сам бы ее разбил.

Не доехав километр до поворота на «свою» дорогу, Знаев захотел пить и остановился возле магазина. Он проезжал мимо каждый день на протяжении нескольких лет и все время ждал, когда заваливающаяся набок избуха, выкрашенная в ядовито-салатовый цвет, в народе называемый «веселеньким», окончательно рухнет. Но заведение жило. И недавно даже обзавелось вывеской: «Принимаем платежи!» Какие именно платежи тут принимают, не уточнялось. Видимо, любые. Хоть какие-нибудь.

Вошел в душный, пахнущий старым деревом и прокисшим пивом зальчик. Пожилая продавщица с розовым лицом обмахивалась, как веером, стопкой мятых накладных.

— Бутылку воды, пожалуйста.

— Какой?

— Любой. Без газов. Полтора литра.

— Из холодильника? — Да.

— Холодной нет.

— Давайте какая есть.

— Есть «Бонаква», — подумав, сказала розовая. — И «Акваминерале».

— Все равно.

— «Бонаква» — только литровые.

— Пусть будет литровая.

— Сейчас принесу.

Удалилась. Было слышно, как в подсобке передвигаются ящики.

— Зоя, где у нас вода?

— Какая?

— «Акваминерале». То есть «Бонаква».

— Вон, в углу стоит.

— Там «Бонаква».

— А тебе какая нужна?

— «Акваминерале».

— Я их все время путаю.

— Я тоже.

— Слушай, подруга, когда уже мы тут порядок наведем?

— Никогда, Зоя. Ни-ко-гда. Я тут пятый год убиваюсь. И каждое утро говорю себе: «Пора порядок навести, пора порядок навести…» Потом наступает вечер, я думаю: «А ну его в жопу, этот порядок», — и домой уползаю… А нам вообще сегодня воду привозили?

— Не помню. За пиво — помню, а за воду не помню… Нашла, что ли?

— Ищу. Ага, вот она, сучка! Мужчина, вам ведь нужна «Бонаква»?

— Да, «Бонаква».

— Она не холодная.

— Сойдет. Давайте.

— Подождите. Я нашла «Акваминерале». Сейчас откопаю. Вот она. Вам литровую или полтора литра?

— У вас какая в руках?

— Литровая.

— Давайте.

— Хотите, я поищу полтора литра.

— Не надо! Давайте литровую. Сколько стоит?

— Ценник на витрине.

— Нет, — сказал банкир, — там ценника.

— Да? Странно. Вчера был… А вода стоит тридцать пять рублей.

Знаев вынул купюру. Розовая вздрогнула.

— Ой, а помельче нет?

— Нет.

— У меня не будет сдачи.

— Ну и черт с ней.

Розовая метнула строгий взгляд.

— Как это «черт с ней»? Так нельзя.

Поискала в карманах фартука. Открыла и закрыла дребезжащую кассу.

— Подождите. Сейчас спрошу у сменщицы.

Поставь она бутылку на прилавок — банкир бросил бы деньги, взял, что нужно, и ушел. Но продавщица держала товар в руке. Пока Знаев соображал, как ему изловчиться, перегнуться и выхватить емкость, чувиха, медленно повернувшись, опять удалилась.

— Зоя, разменяй мне крупную!

— Откуда?

— Посмотри, может, мелочью наберешь.

— Девушки, — крикнул банкир, — не надо мелочи! Дайте мою воду, и разбежимся.

— Сейчас, сейчас, — возразили ему на два голоса. — Уже нашли.

Знаев почувствовал тошноту и загрустил.

— Эта рваная, — говорили за стеной.

— Ну и что? Тоже деньги.

— Да ладно, не позорься. Сколько набрала?

— Не мешай, собьюсь.

— Вот, — радостно провозгласила женщина, вернувшись. — Сто, двести триста… Пожалуйста.

— Спасибо, — прохрипел банкир. — А где вода?

— Ой. Сейчас.

Очередной — уже третий — плавный разворот, мощное покачивание необъятных бедер, шарканье шлепанцев, неспешное отступление за пределы видимости.

— Зоя, куда я ее поставила?

— Кого?

— Да воду же, «Бонакву» проклятую! Только что тут была… От этой жары совсем башка не хочет работать…

— И не говори… Вон она, твоя «Акваминерале».

— Не издевайся. Та была «Бонаква».

— Давайте любую! — выкрикнул Знаев.

— Мужчина, что вы нервничаете? Сами сказали, что вам нужна «Бонаква», литровая…

Слушайте, вы! — хотел заорать он. — Я прямо сейчас куплю весь ваш сарай вместе со всем товаром, и с вами в придачу! И тут же сожгу, и место велю распахать, чтоб от этого вашего русского бизнеса даже духа не осталось!..

Но не закричал. Сдержался. Шатаясь, бросился вон, на воздух. Синее небо, желтое солнце — все содержало издевку. Залез в свой сверхмощный драндулет, рванул с места, слыша, как с диким хрустом проворачиваются по грязной обочине колеса; краем глаза увидел в зеркале серую пелену взметнувшейся пыли.

Потом уже смотрел только на тахометр. Переключал передачи не раньше, чем стрелка касалась желтого сектора.

Все в порядке. Будь спокоен и весел. Их нельзя презирать. Не за что. Они не виноваты. Они всегда были такими. Их нельзя остановить или переделать. Также нельзя уменьшить их количество. Хуже всего то, что они самовоспроизводятся; однако и здесь, увы, им невозможно помешать. Великий физиолог Павлов изучал механизм условного рефлекса. Дрессировал собак. Заставлял их ходить на задних лапах и лаять по команде. За это вожди Советской страны боготворили Павлова. Молодец, академик! Так ведь можно дрессировать целые народы! Тем временем другой гениальный ученый — Вавилов — продвигал генетику. Доказывал, что признаки живого организма передаются по наследству. За это вожди Советской страны поспешно уничтожили генетика. Казнили. По Вавилову, получалось, что дурака и бездельника, конечно, можно научить хорошо трудиться — однако всякий дурак, достигнув половой зрелости, немедленно родит точно такого же дурака, и процесс дрессировки придется начинать сначала.

Давно умерли и Павлов, и Вавилов. Закопаны и сгнили вожди Советского Союза. И самого Союза больше нет. А дураки по-прежнему неисчислимы. И прекрасно себя чувствуют.

В последний поворот он вошел чрезмерно резко, а когда понял ошибку, тут же совершил вторую: слишком поспешно переложил руль. Нескольких лишних градусов хватило, чтобы машина вышла из-под контроля, корму увело вбок и вперед; вдавив тормоз, Знаев бессильно наблюдал, как его тащит боком, как надвигается, быстро увеличиваясь в размерах, встречный автомобиль. В голове меж тем вертелась совершенно посторонняя мысль: о том, что он, даже если бы и захотел, не смог бы купить тот придорожный магазинчик с двумя медленными дурами. Потому что деньги кончились. Полмиллиона ушло Лихорылову, еще миллион придется вложить в стройку, или же его придется отдать ментам — остаются несколько сотен тысяч, копейки, на черный день, на жизнь…

Встречный ушел от удара очень ловко, по самому краю полотна. Банкира развернуло на сто восемьдесят градусов — теперь он лицезрел жирные черные следы собственного тормозного пути. Наконец остановился.

Ударила тишина. В ветвях слабо шумел ветер. Мирно пела птица. Потом стало слышно, как встречный сдает назад. Надо выйти, подумал Знаев. Принести извинения. Может быть, денег дать. За то, что напугал. Метр в сторону — сейчас бы оба беседовали с ангелами…

Дверь дернули с той стороны, резко распахнули на всю ширину. Две огромных, пахнущих соляром клешни вцепились в волосы, в рубаху; собраться с силами не успел; вытащили, схватили за ухо, резко толкнули.

— Опять ты? — прорычал красный от ярости человек, смутно банкиру знакомый. — Ты чего, бля, творишь? Я тебе в прошлый раз сказал, чтоб ты угомонился!.. По-человечески, бля, попросил, чтоб ты тут не исполнял свои московские понты!.. А тебе, значит, по хую, да? По-хорошему не понимаешь? Я тебе по-плохому объясню…

Теперь банкир его узнал, обитателя соседней деревни — как его? Вася Толстый? — и вознамерился произнести что-то успокаивающее, оправдательное, но не успел, потому что собеседник стал быстро и умело объяснять по-плохому.

— Хорош, хорош! — заорал Знаев, кое-как уворачиваясь, спасая локтями голову и не успевая спасти ребра.

— Кто хорош? — переспрашивал селянин, азартно продолжая. — Ты хорош? А чем же ты хорош? Тем, что на меня не похож?

В машине банкира всегда хранился пистолет — ожидающий, наверное, именно такого вот случая, неожиданного дорожного конфликта, — но до пальбы дело не дошло главным образом потому, что Знаев чувствовал себя, во-первых, виноватым, а во-вторых, совершенно не способным к сопротивлению. Иногда сопротивляться устаешь. Даже самому рьяному воину однажды вдруг надоедает воевать.

Миха Круглый, кстати, наседать не стал. Сунул несколько раз, выдыхая боевые звуки («на!», «держи, сука!»); кулаки его были настоящие, на сто процентов крестьянские, широкие; напоследок от души пнул ногой поверженного врага, вцепившегося в дверцу; постоял, нависая, радикально сплюнул и вразвалку пошел прочь, как бы слегка кланяясь в сторону воображаемых, одобрительно теперь аплодирующих зрителей: вот так мы и живем, братва, проучим московского придурка, наведем порядок — и дальше двигаемся.