Юрий Клименченко - Корабль идет дальше

• Название: Корабль идет дальше
• Автор: Юрий Клименченко
• Издательство: Издательство "Советский писатель", Ленинградское отделение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1975

«Корабль идет дальше» — документальная автобиографическая повесть. Здесь нет вымысла — только события, фамилии, факты, сюда вошли также воспоминания автора о четырехлетнем пребывании в баварской тюрьме-лагере в 1941–1945.

---

— Вообще-то хорошо. Пить, есть, бабы… Только нет у нас украинцев. У нас все русские. Вот оно какое дело, — сокрушенно сказал наш «дед» Долженко. В глазах его прыгали веселые искорки.

Переводчик удивленно взглянул на Долженко, обвел нас глазами, как бы спрашивая: «Что все это значит, что говорит этот человек?»

— Да-да. У нас все русские. Украинцев нет, — подтвердил одессит Кириленко.

Переводчик выпучил от удивления глаза и перевел все коменданту.

— Как? Нет украинцев? А фамилии? — заорал комендант. — Вы думаете, мы не знаем?

— Мы, герр комендант, все русские, — спокойно принялся объяснять Долженко, — мы все ленинградцы.

— Не морочь мне голову! В ваших паспортах ясно написано: украинец.

— Так в паспортах, значит, неправильно…

«Дед» явно издевался. Мы согласно кивали головами. Кончилось все тем, что нас прогнали из комендатуры. Немцы поняли правильно. Никто не захотел поехать в оккупированную Украину.

Прошло несколько томительных дней. Никаких новостей не было. Солнце палило по-прежнему. Мы изнывали от жары, голода и неведения. В лагерь привезли каких-то двух русских. Они говорили, что являются советскими гражданами, жили несколько лет в Штеттине и открыто последними словами ругали фюрера, Германию, фашистов. Мы сразу поняли, кто это такие, и держались с ними осторожно, не посвящая их в свои разговоры. Четвертого июля ко мне подошел Коля Никитин, отозвал в сторону и тихо сказал:

— Только что говорил Сталин, — и передал мне содержание речи.

Я очень удивился, откуда он мог узнать о речи Сталина, и спросил:

— Кто тебе сказал?

Коля приложил палец к губам, зашептал:

— Все правда. Не сомневайся. Арташу удалось захватить с парохода свой радиоприемник «ВЭФ». Видимо, солдат, который наблюдал за тем, как он собирает вещи, не додул сразу и думал, что приемник отберут в лагере при обыске, а нас не обыскивали. Наш радист Женя Рудаков из обрывков проводов устроил антенну и расположил ее в матрасе на верхней койке и совершенно случайно поймал речь Сталина. Так что теперь будем потихоньку слушать Москву.

С этого дня, когда удавалось, Рудаков забирался под одеяло и слушал, а ребята отвлекали часового всякими разговорами. Родина передавала печальные сообщения. Настроение падало. Мы болезненно переживали отступление наших армий. Не понимали, почему это так, иногда даже не верили сводкам. Мы привыкли считать нашу армию самой сильной в мире, нас так учили, об этом ежедневно писали в газетах, говорили по радио. В чем дело? Что случилось в нашей стране? События к тому времени развертывались катастрофически. Один за другим гитлеровцы захватывали наши населенные пункты и города. Каждый день в немецких газетах, которыми нас исправно снабжала лагерная администрация, появлялись огромные заголовки, напечатанные красной краской: «Зондермельдунг!»[15] Они сообщали о миллионах тонн потопленного торгового флота, о захваченных территориях, об астрономических цифрах попавших в плен. Рига взята, Смоленск пал, Ленинград очерчен зловещим красным кругом… Ну что мы могли думать — оторванные от Родины, без правдивой информации, лишенные могучей поддержки своего народа? И все-таки все эти сообщения, победные реляции, истерические запугивания Гитлера не сломили духа моряков. Наоборот, мы как-то больше сплотились, ненависть к фашизму возрастала пропорционально их победам, и всеми владело одно желание: «Выстоять!» Правда, это было только начало. Что же приготовит нам жизнь впереди?

А приготовила она нам не слишком приятный сюрприз — встречу с гестапо. Во двор въехало два роскошных «майбаха». Офицеры комендатуры выстроились во фронт и приложили руки к фуражкам. Видимо, прибыло какое-то большое начальство. Комендант суетливо подскочил к передней машине, открыл дверцу. Из нее вышли две молодые женщины, двое мужчин в серых костюмах и шляпах. Из второй вылезли трое со свирепыми рожами и овчарками на поводках. Прямо на дворе началось совещание. Потом комендант провел прибывших в пустой барак. Они заняли места у распахнутых настежь окон. Что же теперь будет? Из интернированных образовали большой круг, в центре его встал помощник коменданта и скомандовал:

— По кругу вперед! Медленно! Как можно медленнее!

Страшный это был марш. Мы еле двигались. Когда достигали окон барака, раздавался окрик:

— Еще медленнее!

Человек оказывался перед семью парами сверлящих глаз. Они пристально изучали его. Сердце леденело под этими взглядами. Нет, не от страха, а от какого-то чувства унижения. Как будто бы тебя рассматривали под микроскопом.

— Дальше!

Мы делаем круг за кругом. Острота восприятия уже притупилась. Идем, идем… круг за кругом… Гестаповцы в бараке листают какие-то альбомы, рассматривают фотографии, тихо переговариваются между собой, и вдруг толстый в шляпе командует:

— Стоп! Выходи! Ты, высокий, рябой, выходи.

Круг останавливается. В сторону к солдатам выходит перепутанный доктор с «Хасана». Почему его выбрали? Но гестапо объяснений не дает.

— Марш!

Снова круг пришел в движение. Кто следующий? Опять становится не по себе.

— Стоп! Выходи!

Теперь круг останавливают на электрике с «Хасана» Саше Бегетове. Потом выходит мой капитан, матрос Боря Лойко, матрос с латвийского парохода еврей Миша Эдельманис.

Их сажают в машины и увозят неизвестно куда. Опустел двор, моряки собираются кучками, строят предположения, почему и куда увезли товарищей. На душе муторно, какое-то чувство вины перед взятыми в гестапо. Где же наша хваленая морская солидарность? Паршиво получилось. Все ходят мрачные, опустив головы. На ум приводят самые страшные предположения…

Утром в барак врывается один из моряков и кричит таким радостным голосом, какого мы не слыхали уже много дней:

— Вставайте, ребята, скорее! Переводчик сказал, чтобы мы готовились к отъезду в Берлин. На обмен! Понимаете вы это? На обмен. Нас будут менять на оставшихся в Союзе немцев. Вставайте!

Второй раз приглашать не приходится. Все вскакивают с нар, орут, обнимаются, хлопают друг друга по спинам.

— Рано радуетесь, — раздается чей-то трезвый голос. — Может быть, липа. Этим сволочам верить ни в чем нельзя.

Наш восторг остывает. Надо проверить. Дожидаемся «аппеля». На перекличку выходит сам комендант. Значит, будет что-то необычное. Нас пересчитывают. Комендант закладывает руку за борт кителя, — так всегда делает фюрер, — и начинает говорить:

— Великая Германия цивилизованная страна. Даже с такими врагами, как вы, она поступает гуманно. Завтра вас повезут в Берлин на обмен. Я сомневаюсь, что вы избрали правильный путь. Вам давали возможность сохранить свои жизни. Потом вы могли бы жить как люди. Германия защитит вас. Еще не поздно. Кто хочет остаться — выходи!

В строю гробовое молчание. Радостные, улыбающиеся лица. Комендант багровеет и рявкает:

— Банда подонков! Завтра к восьми утра быть готовыми. Ни минуты промедления. Разойдись!

Строй рассыпается. Слышен смех, веселые возгласы, и вдруг кто-то вспоминает:

— Братцы, а как же наши ребята? Которые в гестапо. Мы поедем, а они тут останутся?

Первую минуту все молчат, потом, как взрыв, раздаются голоса:

— Пусть возвращают товарищей! Не поедем! Теперь уже кричат все:

— Не поедем! Пусть привезут их обратно, тогда сядем в машины! Иначе не встанем с коек. Ложись, ребята.

Это уже настоящий бунт. Кое-как успокаиваем моряков. У капитанов собирается короткое совещание.

— Правильно, нельзя ехать без людей, которых забрали в гестапо, — говорит капитан «Днестра» Михаил Иванович Богданов. — Это было бы бесчеловечно и не по-товарищески.

— А если мы откажемся, то не используют ли гитлеровцы это вообще как наш отказ возвращаться на Родину? Тогда из-за пяти моряков мы поставим под угрозу возвращение ста двадцати. Верно ли это будет? — спрашивает Леонид Филиппович Новодворский, капитан «Волголеса».

Наступает тяжелое молчание. Вопрос правильный и сложный. А вдруг немцы действительно объявят, что советские моряки отказались ехать домой? Ведь гитлеровцы так этого хотели!

— Верно, — говорю я. Меня тоже пригласили на это совещание, ведь капитана «Эльтона» нет, и его должен заместить старпом. — Верно, но представьте себе состояние тех людей, которые сейчас сидят в застенках гестапо. Им сообщают, что нас обменяли и мы уехали… С ума можно сойти. Поставьте себя на их место.

— Ну, хорошо, — сердится Балицкий. — Что вы предлагаете?

Я молчу. Не знаю, что можно предложить в таком случае. И так плохо и так скверно.

— По-моему, надо подавать письменный протест, — говорит Богданов, — и указать в нем, что мы требуем немедленной отправки нас на Родину вместе с людьми, взятыми в гестапо. В противном случае мы будем ждать их возвращения.